valmor : УРОК ЛИТЕРАТУРЫ (из цикла “ЛИТФАКЕРЫ”)

УРОК ЛИТЕРАТУРЫ
(из цикла “ЛИТФАКЕРЫ”)

Сергей Викторович Конюхов был строгим учителем.
Сколь строгим, столь же принципиальным.
А ещё вежливым.
Многолетнее преподавание литературы в системе общеобразовательных учреждений наложило свой отпечаток на его привычки, поведение и взгляды на жизнь.
Ко всем школьникам независимо от возраста, даже пятиклассникам, он неизменно обращался на “вы”.
Со старшеклассниками вообще чуть ли не раскланивался, церемонно прикладывая руку к сердцу.
При этом часто употреблял такие обороты, как “сударыня” и “милостивый государь”.
Поначалу это вызывало смех среди учеников. Только представьте себе, как звучит фраза:
- Милостивый государь, к сожалению, Вы не выучили урока, поэтому извольте получить двойку.
Или же:
- Сударыня, будьте любезны положить дневник мне на стол, и сделайте одолжение, перестаньте кокетничать.
Особенно если “милостивый государь” — дегенеративный субъект с рожей неандертальца, а у “сударыни” донельзя размалёванное лицо с порочным взглядом блудницы, потерявшей невинность в пятом классе, и талия облегающих джинсиков настолько занижена, что когда девушка приседает, из штанов наполовину вываливаются ягодицы, белые и пышные, словно пшеничные булки.
Но постепенно ученики привыкли к чудачествам своего педагога.
За глаза Сергея Викторовича звали “Пушкиным”.
Это прозвище он получил за безграничную любовь к творчеству великого русского поэта.
- Читайте Пушкина, — любил говаривать Сергей Викторович, — у него есть ответы на все вопросы.
Старшеклассницы, многие из которых успели побывать в руках врача, делающего аборты, лишь снисходительно посмеивались. Главный вопрос, стоявший перед ними в этом возрасте, звучал так — как уберечься от незапланированной беременности?
Ну где у Пушкина (имеется в виду великий русский поэт, а не преподаватель литературы Сергей Викторович) можно найти ответ на этот вопрос, а?
Или, может, в каком-то из своих произведений он объясняет, как заработать денег в условиях постоянно меняющейся действительности, и во что их выгоднее вложить?
То-то и оно.
Но Сергей Викторович упрямо продолжал стоять на своём — читайте Пушкина, и точка.
А также Достоевского, Толстого и Булгакова. И Гоголя с Буниным. И Салтыкова-Щедрина.
Как-то раз, стоя у окна, на своём излюбленном месте, он негромко произнёс, обращаясь к классу:
- Сейчас появилось много выскочек, возомнивших себя писателями. Они нещадно коверкают язык, искажают его, насыщая вульгаризмами, тем самым оскорбляя светлую память тех, кто стоял у истоков литературной культуры.
Потом помолчал немного, задумчиво глядя куда-то вдаль, и продолжил:
- Но никто и никогда не сможет отнять у русской литературы того, что создано писателями-классиками.
Пожевал губами, думая о чём-то своём, и повторил:
- Никто и никогда.
Однажды Пушкин (на этот раз речь идёт об учителе литературы, а не о великом русском поэте, авторе “Руслана и Людмилы” и “Евгения Онегина”) опоздал на урок.
Урок литературы в тот день был последним.
Была зима.
С неба стал сыпать мелкий снежок, затем, словно набирая силу, пошёл сильнее, и, наконец, повалил крупными хлопьями.
Ученики, обрадованные отсутствием преподавателя, принялись заниматься своими делами — кто оживлённо обсуждал последние новости, кто списывал “домашку” по алгебре, а кто просто носился по классу, веселясь и ликуя.
Спустя некоторое время в коридоре послышался какой-то шум, затем грохот, затем дверь распахнулась, и на пороге возник улыбающийся, довольный Сергей Викторович.
Старательно переступая через порог, он вошёл в класс.
Вернее, ввалился.
Дело в том, что преподаватель, всегда столь чопорный и невозмутимый, сейчас был в стельку пьян.
Его костюм, обычно безупречно отутюженный, теперь был сильно измят и чем-то испачкан. Воротник несвежей рубашки был расстёгнут, верхняя пуговица — оторвана. Галстук наполовину развязался и съехал набок. На пиджаке болтался наполовину оторванный карман. Из другого кармана торчали кусочек хлеба, кулёчек с семечками и почему-то трогательная, одинокая, невинная карамелька, всем своим видом вызывающая грустное умиление.
В общем, выглядел Сергей Викторович весьма экстравагантно.
В довершение всего под глазом у него красовался внушительного вида фиолетовый синяк.
Класс изумлённо притих.
Сергей Викторович окинул всех мутным взглядом и, запинаясь, произнёс:
- Здравствуйте, лодыри и прогульщики, тунеядцы и бездельники. Дармоеды и лоботрясы!
Что удивительно, речь его, хотя и не являлась образцом чёткости дикции, всё же для сильно принявшего на грудь человека была довольно неплоха.
Видимо, всё же сказывалась многолетняя работа педагога, тем более — литератора.
Сергей Викторович меж тем, пошатываясь из стороны в сторону, нетвёрдо пошёл между удивлённо притихшими рядами в сторону окна, говоря при этом:
- Хочу почитать вам свой вариант перефразировки одного из произведений известного поэта, столь любимого мною. Знаете ли, погодой навеяло!
По классу полетел изумлённый шепоток.
Сергей Викторович же, удобно усевшись на подоконник, торжественно завёл:
“Хуярь же, добрая подружка
Пиздатой юности моей,
Лакай же ханку. Где же кружка?
Пей, да смотри, не охуей!”
Ученики удивлённо ахнули.
Сергей Викторович, не обращая внимания на реакцию класса, продолжил:
“Вечор. Ты помнишь, вьюга злилась,
И с неба мутью мгла лилась,
В тот вечер, помню, ты напилась,
Или, точнее, нажралась.”
Ученики, недоумённо переглянувшись, по одному стали подниматься и выходить из класса.
Сергей Викторович невозмутимо продолжал:
“Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты, печальная, сидела,
И пьяная была в говно!”
Школьники тонкой змейкой тянулись к выходу.
Сергей Викторович же, войдя в раж, понёс совершеннейшую околесицу:
“Под голубыми небесами
Великолепными коврами
Снежок искрился и блистал.
Мы голубыми были сами,
Попы нас не венчали в храме,
Мы ж закалялись, как металл!”
Сообразив, что остался совсем один в пустом классе, Сергей Викторович повернулся и, прижавшись лбом к оконному стеклу, стал смотреть на улицу.
Ученики в это время, одевшись, стали выбегать во двор школы. Кто-то бежал домой, другие же принялись бросаться снежками, затевая весёлую возню.
Один из учеников, маленький, вертлявый проныра со смешной фамилией Шмульстиков, на бегу оглянулся на окна класса, где одиноко маячил преподаватель.
Сергей Викторович поднёс ладонь ко лбу, словно касаясь невидимой шляпы, затем сделал характерный жест, как бы приподнимая воображаемый головной убор:
- Честь имею!
Шмульстиков испуганно споткнулся, и, подпрыгнув, побежал дальше, поминутно оглядываясь.
С неба тихо падал равнодушный снег.