Мжалала : Шапито военных действий

…Где-то вдалеке с мяуканьем разорвался снаряд. Как будто в эпицентре взрыва оказалось огромное количество кошек, которых разнесло на куски. С того места медленно поднимался к небу столб дыма. И если бы там действительно не оказалось кошек, то всё, наверное, было бы не так удивительно.

Генерал заглянул в подзорную трубу и со вздохом проговорил:

– Ещё один взвод куклачёвских взорвали.

Затем он протянул руку к бутылке с самогоном, отсвечивающим ядовито-зелёным цветом, плеснул немного в жестяную кружку и, не морщась, выпил, за время войны, очевидно, уже привыкнув ко вкусу этого дрянного пойла.

Я бросил взгляд на генерала и тут же отвернулся. Смотреть на него было неприятно. Пыльный кучерявый оранжевый парик на голове. Измятый и испачканный от каждодневного пьянства клоунский наряд, на котором не хватало нескольких пуговиц. Грим на лице потёк от обильного потения, отчего генерал теперь был похож на какого-то сюрреалистичного вампира. А если бы он снял красный шарик накладного носа, то вряд ли кто-то заметил бы разницу с настоящим.

Генералу было где-то за пятьдесят, и всю свою жизнь он посвятил военной службе, мечтая о том, что когда-нибудь случится война, и он будет совершать подвиги и станет прославленным героем, и его грудь украсят сладко звенящие ордена… Война случилась. Генерала одели в клоунский костюм, выдали годовой запас ядерного самогона и заставили командовать. Это настолько не вписывалось в его картину мира, что годовой запас теперь подходил к концу.

В дверь постучали, и в комнату наблюдательного поста вошёл усатый лейтенант. Он был одет в разорванную в нескольких местах яркую кружевную рубашку укротителя тигров, трико, а на шее висел его собственный хлыст, завязанный узлом Линча. Ему пришлось это сделать после того, как тигра, с которым они вместе начинали войну, расстреляли за дезертирство.

– Товарищ генерал, – сказал лейтенант, вытянувшись по стойке смирно. – Акробатическая разведка доложила, что с запада на нас движется рота вражеских мартышек-камикадзе. Мы ждём ваших приказаний.

Генерал повернулся ко мне и сказал:

– Последи пока за ходом войны. А я пойду разберусь с этими красножопыми.

Они удалились, а я поднялся из-за своего рабочего стола и подошёл к подзорной трубе.

Поле, на котором происходили военные действия, сплошь было изрыто жилыми и заброшенными окопами. В некоторых местах вратами ада расположились воронки от взрывов. Вокруг них лежали тела погибших людей и животных, которые собирала в большой мешок смерть. И хотя мёртвых тел было несчётное количество, мешок всё равно оставался пустым.

Под куполом неба, жужжа, летали вертолёты. Их винты, сделанные в форме свастик, разрезали облака. Через одинаковые интервалы времени с вертолётов сбрасывали мины, причём ни одна из них ещё ни разу не попала мимо цели.

Неожиданно неподалёку от нашего гарнизона началась стрельба. Я развернул подзорную трубу и увидел вражеский отряд мартышек-камикадзе, тела которых были обвязаны мощными взрывными устройствами. Их расстреливали из пулемётов длинными очередями. Затем в поле моего зрения попал ещё один такой же отряд, идущий уже с нашей стороны. Раздалось несколько взрывов, слившихся воедино. Дым понемногу рассеялся. На земле остались лежать кровавые ошмётки разорванных тел. Как сказал однажды генерал: «На каждую вражескую мартышку-камикадзе найдётся наша мартышка-камикадзе».

Я отошёл от подзорной трубы, сел за свой рабочий стол и начал записывать всё случившееся за сегодняшний день.

Через некоторое время в комнату зашёл давешний лейтенант.

– Слышь, товарищ ёбаный писарь, – заявил он. – Хули расселся? Тебя там генерал вызывает. Говорит, что щас будет историческое событие. Пошли, блядь!

Я поднялся и пошёл вслед за лейтенантом.

– Люди там, бля, воюют, – ворчал он, шагая передо мной. – А ты, сука, сидишь там у себя, штаны протираешь. Бумагу переводишь, блядь…

Дело в том, что меня призвали на войну вести подробный письменный отчёт о ходе боевых действий, отмечать важные события и составлять биографии героев и офицеров. Сам я никогда не был на фронте, поэтому солдаты, которые непосредственно воевали, не жаловали мою должность и лично меня. Отсюда и такая тяжёлая недоброжелательность лейтенанта к моей персоне. Мне же ничего не оставалось, как отмалчиваться и продолжать вести свои записи.

Мы вышли во двор нашего гарнизона. Здесь стояли солдаты с автоматами наперевес, чуть в стороне от них – генерал с пистолетом в руке. За ними я увидел стоящих у стены стариков, женщин и детей. Всего их было десять человек, одна молодая девушка держала на руках грудного ребёнка. Рядом с ними стояли охраняющие разъярённые медведи, готовые в случае чего сразу же вцепиться врагу в глотку. Пленные стояли, понурив головы, молчаливо, в ожидании своей незавидной участи.

Генерал смотрел на них, бешено вращая глазами. Они были приговорены к смертной казни, и генералу как заведующему расстрелами предстояло её исполнить. К нему с улыбкой подошёл лейтенант и сказал:

– Давай, товарищ генерал, убей нахуй этих выблядков!

Генерал свирепо взглянул на него.

Из солдатского отряда вышел полковник и обратился к пленным:

– Вы как представители вражеского государства приговариваетесь к расстрелу. Данный приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Права последнего слова вы не имеете. Всё, что вы хотели сказать, вы уже сказали, родившись в той стране, которая стала нашим врагом. Товарищ генерал приведёт приговор в исполнение.

Полковник отошёл в сторону. Воцарилась тишина. Неожиданно из-за спины генерала вышла смерть. Её появлению никто не удивился. Она неизменно сопутствовала войне, которая была, наверное, самой любимой из её сестёр.

Смерть заглянула в лицо генералу и, ухмыляясь, произнесла:

– Давай, генерал, осуществляй смертный приговор.

Генерал, тяжело дыша, иступленно смотрел перед собой. Он медленно поднял пистолет. Рука его дрожала. Солдаты стояли в хмуром ожидании. Некоторые из приговорённых зажмурили глаза, остальные же хмуро смотрели в ухмыляющееся лицо смерти. Ребёнок на руках у девушки заплакал.

Генерал стоял в немом ступоре. Рука его, держащая пистолет, дрожала тем сильнее, чем больше проходило времени, которое замедлило свой ход до беспределья.

Всё остальное произошло за считанные секунды. Генерал приставил пистолет к виску и нажал на курок. Раздался глухой выстрел. Мир вздрогнул. Ребёнок перестал плакать. Тело генерала упало на землю. Слетевший с его головы парик обнажил всю изрытую шрамами лысину.

Смерть усмехнулась и сказала:

– Браво, генерал, браво!

Затем она подхватила его мёртвое тело и забросила в свой бездонный мешок, всегда остававшийся пустым. Смерть повернулась ко мне и сказала:

– Напиши там, в своих записях, про генерала… Получил духовное пробуждение… Посмертно.

И она захохотала так, как будто взорвались все бомбы мира.

Неожиданно проревела сирена, возвестившая о временном перемирии. Солдаты принялись вылезать из окопов и расходиться по казармам. Медведи, рыча, уводили пленных. Я отправился в свою рабочую комнату. Телеприёмник уже работал, выключить его не представлялось возможным, поэтому мне нужно было сделать то, что я делал уже много раз: убрать звук и завесить экран чёрным полотном. Во времена перемирия по всем телеприёмникам – и у нас, и у врагов – показывали в прямом эфире, как совокупляются президенты нашего и вражеского государств.

Я сел за стол и записал историю о генерале. Затем налил себе немного ядерно-зелёного самогона, выпил, занюхав рукавом, и лёг спать. В голове моей крутились мысли о том, что после перемирия президенты воюющих государств снова будут пить абсент и, ругаясь и хохоча, направлять войска друг на друга. И когда всё это закончится, никто не знал…