БЕЛОБРОВ - ПОПОВ : Расцветали яблони и груши

Пока музыканты барахтались, кто-то снаружи поджег палатку и дико засмеялся. Палатка вспыхнула. Музыканты внутри закричали от боли и страха. Всем туристам известно, что средняя палатка сгорает секунд за десять. Но эти десять секунд показались ребятам вечностью. Вечными муками. За эти секунды они сильно обгорели, получили страшные ожоги, одежда сгорела наполовину, от волос остались дымящиеся клочки. И когда палатка догорела, на ноги поднялась уже не современная городская молодежь в модном прикиде, а погорельцы неопределенного времени и места действия.
Когда они немного пришли в себя и смогли воспринимать, кроме боли и страха, что-то еще, то увидели перед собой двух солдат в плащ-палатках, со старинными автоматами, с большой круглой шайбой, вместо рожка.
Из темноты вышел третий — старик в телогрейке. Из-под кепки у него торчала красная повязка, похожая на повязку дружинника, только на лбу.
— Ну что, пидаразы, наркоманы, фашисты, шпана?! — спросил он, как Костя Кинчев. — Выкурили вас из вашего гнезда разврата? Хе-хе-хе! А ну, стройся живо! — Прокричал он так громко и резко, что ноги рок-музыкантов сами выполнили приказ пожилого.
Пожилой прошелся вдоль шеренги и крякнул:
— Не по росту, бляха-муха, встали! Считаю до двух, чтобы встали по росту!
Спотыкаясь и задевая друг друга, ребята задвигались и встали как положено.
— Другое дело, — старик засмеялся сухим каркающим смехом, от которого по спинам побежали мурашки, а остатки опаленных волос поднялись дыбом.
— Значит так, — продолжил он, отсмеявшись. — Попались, супчики! Быстро мы вас накрыли. Ха-ха-ха! От русских не уйдешь! Мозолистая рука русской народной расправы сожмет так, что от вас только кусочки костей и жира останутся, — он выставил перед собой тощий кулак и поднес его к носу Коли Дурова, который стоял ближе всех. — Фарш от вас, господа, останется, который мы скормим своим собакам, чтобы они стали еще немного потолще, еще немного позлее и побеспощаднее гамкали на наших врагов!
Старик явно был сумасшедший. Какой-то полный бред он нес, какую-то чепуху! И это всем очень-очень не понравилось.
— Да что тут происходит в самом деле?! — закричала Лариска. — Кто вы такие?! Что за шутки?!
— Что за шутки? — переспросил старик. И в голосе его прозвучало холодное железо садизма. — Что за шутки? Ты хочешь узнать, американская шлюха, кто мы такие? — Он медленно подошел к Ларисе. Лариса попятилась. Ее глаза округлились. — Куда?! Стоять, тварь! Выровнять носки! — он ткнул пальцем вниз. — Выровнять носки, я сказал!
Девушка подвинулась.
— Вот так… — Старик схватил Ларису за майку и дернул на себя. Майка порвалась. Из-под нее выскочила, как на концерте, большая ларискина грудь.
— Ой! — Лариска закрыла грудь обеими руками. — Что вы делаете?! — У нее выступили слезы.
— Гы-гы-гы! — загоготал старик, широко раскрыв рот.
— Ты, мудак! — Коля Дуров бросился между стариком и Ларисой. — Ты что делаешь?!
Но сразу же отлетел на землю и схватился руками за разбитый затылок. А над ним стоял и ухмылялся толстый солдат с занесенным прикладом.
— Прыгучий какой, — сказал солдат. — Еще раз прыгнешь, и твоя голова расколется, как тыква, на вашем американском свинячем празднике!
Коля попытался подняться на четвереньки, но солдат пнул его сапогом по копчику. Дуров отлетел вперед и корчился от боли, скребя пальцами землю.
— Поняли, мистеры-твистеры?! — сказал старик. — Еще кто дергаться будет — расстрел на месте! — Он вытащил из кармана клочок бумаги, развернул, посмотрел на всех строгим взглядом и стал читать. — Народный Комиссариат Внутренних Дел сообщает, что в деревню Красный Бубен бешеными собаками американского капитализма запущена летающая тарелка с экипажем шпионов-диверсантов, которые имеют задание разъезжать по России на машине и развращать нашу молодежь проамериканскими песнями…
Что за чушь нес этот ужасный странный старик. Что за НКВД?! Какое НКВД в наше время?! И вообще, говорил он что-то несуразное! Но возражать, после того, что сделали с Колей и Лариской, было страшно. Коля до сих пор корчился на земле. А Лариска стояла зареванная и бледная, прикрыв грудь руками.
Старик приподнял шапку и поскреб грязными пальцами лысину. Звук получился такой, как будто он скреб железом по кости.
Ребят передернуло.
— … Нашими "Катюшами" американская тарелка была подбита. Но диверсантам удалось попрыгать вниз на парашютах… кхе-кхе… и временно укрыться в темном лесу около родной деревни. С целью обезвредить засевшего в лесу противника, была послана группа "Рок-н-рол Мертв" в составе: Колчанова Андрея Яковлевича, это я, — Колчанов улыбнулся, — бойца Стропалева Михаила и бойца-инвалида без рук Андрея Жадова.
Тот, которого назвали Жадовым, мотнул плечами, плащ-палатка слетела на землю и все увидели, что он действительно без рук. А пустые рукава гимнастерки заправлены за солдатский ремень. Тем не менее, на шее у бойца висел автомат.
— … При задержании шпионов, — продолжал читать Колчанов, — приказано устроить над ними полевой суд и расстрелять врагов на месте. Лица трупов обезобразить, а трупы облить керосином и сжечь. А что останется, растолочь в костную муку и скормить свиньям… чтобы не получилось, как с семьей Николая Кровавого… Уничтожить, так уничтожить…
— Да вы что! — не выдержал Валерка, — Какие мы шпионы?! Мы русские, как и вы! Какие тарелки?!..
Колчанов резко выкинул вперед руку и схватил Валерку за яйца.
— Русские?! — он приблизил свое лицо к лицу Валерки, обдав его смрадным запахом, и крутанул руку с яйцами на полтора оборота по часовой стрелке.
Валерка взвыл.
— Русские так не воют, — сказал старик. — Так воют американские шакалы, которые называются у вас койоты! Это раз! Русские так не одеваются, так не стригутся и от русских так не воняет дерьмом! — Он ударил свободной рукой Валерке в глаз. — Русские пьют водку, а не курят дурь! — Старик засунул руку Валерке под косуху и вытащил оттуда пакет с травой. — На жри, падло американское! — Он впихнул мешок Валерке в рот. Трава посыпалась на грудь. Изо рта у Валерки потекла зеленая слюна. — Русские не пишут таких песен Ботинки-буги-ноги! А тем более их не поют! Русские поют песню Расцветали-яблони-и-груши! Три-четыре!
Солдаты затянули "Катюшу".

Рас-цве-тали-ябло-ни-и-гру-ши
По-плы-ли-ту-маны-над-ре-кой
Вы-хо-ди-ла-на-бе-рег-Ка-тю-ша
На-вы-сокий-бе-рег-на-кру-той…
Ой-ёй-ёй —
Страшно громыхало эхо над макушками деревьев. И совы подухивали им — полуночные бэквокалистки черного леса.
Колчанов одной рукой дирижировал в воздухе, продолжая другой держать Валерку за яйца. В конце каждого куплета он сжимал кулак и Валерка истошно вопил.
— Вот как поют русские солдаты, — сказал он после песни. — И вот как воют американские шпионы, в бессильной злобе им помешать! — Он разжал руку и Валерка повалился на землю без чувств. — Вставай, америкашка, — Колчанов пнул его ногой. — Если бы ты был русский, ты бы не валялся в грязи, как теперь, а сражался бы до конца за свои тухлые яйца! Хе-хе! До конца тебе, впрочем, осталось немного. — Он пнул Валерку еще раз и подошел к Ларисе. Лариса замерла. От страха она перестала дышать. — Что, боишься меня, шлюха? А титьки свои показывать не боялась русским людям? А?! Давай, покажи нам титьки, — он дернул Лариску за руку.
— А-а! — закричала девушка, пытаясь прикрыться второй рукой. Но Колчанов дернул за вторую.
— Не сметь! Перед придурками тебе обнажаться не стыдно, а перед русскими солдатами стыдно?! Пусть русские солдаты посмотрят, они заслужили это право! Они, может, такого всю войну не видели! Ты это понимаешь, тварь?! Эй, солдатики, — Колчанов оглянулся, — глядите!
Солдаты подошли.
— Ого! — сказал толстый. — Вот это титьки! Таких титек я еще не видел!
— Да. У наших женщин таких титек нет, — добавил второй. — Потому что они работают для фронта сутками, не отходя от станков, недоедают и не могут себе нажрать такие батоны, как у этой американской суки.
— Давай ее отдрючим. Все равно ее скоро расстреливать.
— Давай, чтоб зря не пропадала.
— Доставим ей последнее удовольствие.
— Помоги мне, Мишка, ширинку расстегнуть, а то без рук неудобно.
— Не, мне противно. Пусть она тебе сама расстегивает, целка американская. Ей это привычно!
— Верно. Жаль, что у меня рук нет, а то бы я за ее уши держался.
— А ты ногами держись, вроде обезьяны.
— Так это сапоги придется снимать.
— Тогда не держись, если лень сапоги снять.
— Тогда не буду.
Солдаты набросились на Ларису.
Колчанов посмотрел на них и вздохнул.
— Эх… Соскучились по бабе, соколики… — И повернулся к ребятам. —Жаль, что вы не бабы, а то бы я вас тоже отодрал… Здесь, в этом документе, — он потряс бумагу, — ничего не говорится о пытках и мучениях, которые следует учинить перед расстрелом. Из чего понятно, что пытки и мучения допускаются самые разнообразные, на усмотрение исполнителей. Это ясно читается между строк.
— Покажите бумагу, — попросил Эдик.
— На, смотри, — Колчанов поднес листок к его лицу.
Эдик насупил брови, но прочитать успел только одно непонятное слово Хамдэр. Затем Колчанов убрал бумагу от его лица и сунул в карман телогрейки.
— Почитал?
— Не успел.
— Еще бы! Не научился на чужом языке быстро читать, а лезешь!
— Я не лезу.
— Лезешь-лезешь, — старик сказал это как-то даже добродушно. — У нас в стране поголовная грамотность. А у вас в Америке нет поголовной грамотности. — Неожиданно он размахнулся и врезал Эдику кулаком в живот. Эдик согнулся пополам. Колчанов добавил сверху двумя руками ему по затылку и успел еще подставить колено, чтобы Эдик разбил как следует нос.
В кустах кричала Лариса, которую зверски насиловали два бойца…