Антон Михайлович : Стихи для Патриарха

Стихи для Патриарха.

Был обычный зимний день. Окна моего кабинета в Переделкино выходят на золочёные купола Резиденции Патриарха. Я часто гуляю там, мимо подворья мужского монастыря спускаюсь на кладбище и курю на могиле Пастернака, как будто продолжая прерванный немой диалог… Такая вот у меня причуда есть. Стихи в блокнот записываю, рифмы подбираю, с Маэстро советуюсь. Но не об этом сейчас.

Был обычный зимний день. Я возвращался по Минке с очередного врачебного вызова. Вечерело. Я оставил машину на парковке у церкви. Кругом шло строительство: новый корпус Храма, ещё какое-то здание. Огромный молот забивал сваи. Я остановился, наблюдая. Стройка была огорожена, а на подворье шло какое-то движение, и какая-то старушка подошла ко мне. Владыке плохо, говорит, на службе стало, этот молот ещё…можете сказать, чтобы не стучали? Я подошёл к строителям неопределённой национальности, можете, мол, сегодня больше не стучать, стучите завтра, сегодня больше не стучите, якши? Якши. А что с батюшкой, плохо, я врач, ой, сам Бог Вас послал! В багажнике машины мой «тревожный чемоданчик», там тонометр, лекарства все необходимые, бегу, достаю, закрываю, опять бегу, ведут, осторожно, голову здесь, доктор, захожу, перед о мной – Патриарх Алексий второй.

Был обычный зимний день. Врач – он везде врач, а в обычный зимний день – тем более. Для меня все пациенты равны: померил давление, 190120, аускультативно сердце приглушено, ритм синусовый, над аортой – акцент второго тона, пульс напряжён…так, дибазол, папаверин, димедрол. Когда я работал врачом на скорой, мы называли это смесью номер один при гипертоническом кризе. Сублингвально – валидол. Вам лучше, дедушка? Расстегнул ворот, присел. 15090, пульс 80, смотрит с интересом, а ты крещёный, сын мой? Исповедуйте, святой отец, первый раз в жизни, прошу!...

Был обычный зимний день. Я сидел в келье главы православной церкви и говорил. Я говорил больше двух часов. Я обрушил на бедного старикана такой поток информации, что в конце сам почувствовал себя как будто опустошённым. Я говорил, что всегда тянулся к религии, мама моя была набожной, крестила меня втайне, отец – хирург, кандидат медицинских наук, коммунист. Армия, институт, ординатура, 10 лет в операционной… христианство – очередная интеллектуальная схема для убогих и нищих духом, Пёрлз и Шопенгауэр – мизантропы, Аристотель – воинствующий атеист гуманистической психологии, но аногенитальную тему лучше всех раскрыл и приложил к религии Фрейд, а о форме шизофрении Иисуса Христа до сих пор не пришли к единому мнению психиатры. Я обрушивал на него потоки стихов, я рассказал ему всю свою жизнь за два часа. Два раза он прервал меня: через полчаса заплакал, вышел, разоблачился и вернулся в мирском, в джинсах, а второй раз, в конце сказал: «Вы – страшный человек!». Я уходил в тишине. Он не благословил меня, он молчал и плакал.

Я вышел в ночь. Над Патриархией повис месяц. Шёл тёплый снег. Я выехал на дорогу и поехал к переезду в Ново-Переделкино. Я ехал домой. За спиной оставался ещё один обычный зимний день. Последний день Патриарха…Наутро газеты сообщили о его кончине. Злые языки на своих формах писали потом, мол, передоз был… что ж, помер и помер, мол, в ад попадёт…а мне легче стало после разговора с ним, серьёзно. Последнее, что он слышал, были мои стихи. Это, наверное, и убило его.