Шизоff : Молох (фсё целиком)

Типа сценарий.

ЕГОР – молодой человек, лет 23-х
Соискатель на место, тощий, длинный, неряшливо причёсанный и одетый. Видимые потуги на оригинальность не скрывают бедности.
МОЛОХ — крепко сбитый толстяк, типа Ниро де Вито. Был бы смешон, но в лице сквозит жесть. Радушные жесты порой разрушаются вздёрнутым подбородком. Носит очки, нелепые в старомодной оправе. Голос ниже, чем можно ожидать.
САША — секретарь, охранник, и вообще, тот, кто надо. Светлые волосы, кварц, волевой подбородок. Губы чувственные. Бред Питт, да и только. Одет консервативно: синий двуборт, рубаха, галстук

1 СЦЕНА

Космического вида приёмная. Окон нет. Белый пластик, белая покатая мебель. За стойкой, напоминающей кресло пилота, весь в мониторахтСаша-секретарь. Огромная чёрная дверь, в полстены, на ней – золочёная табличка с кратким «МОЛОХ»
Егор томится, меняет позы, встаёт, пьёт воду, подходит к дверям, не в первый раз перечитывает.
-- Извините, а Молох — это фамилия?
Секретарь тускло смотрит на него и с видимой задержкой ответствует:
--Должность.
Егор кивает, садится на диван, нервно почёсываясь, через пару минут спрашивает:
-- Простите, а он на месте?
Секретарь серьёзно:
-- Всегда.
Молчат. Свистит селектор:
-- Соискатель как?
--Ждёт.
-- Приглашайте.
Саша кивает в монитор, нажимает клавишу, двери разъезжаются.
-- Проходите.

Нервно вскочив с дивана, Егор устремляется в отверзтые врата. На полусогнутых, и явно волнуясь.

2 СЦЕНА (и почти последняя)

Кабинет, отделанный сталью, ближе к чёрному. Длинный стол во главе которого восседает карапуз в высоком кресле… По стенам — обилие фотографий, какие-то призы, грамоты, спортивные кубки..
Демонстрируя удивительное радушие и подвижность, толстяк спрыгивает на пол, и семенит к гостю.
Одет странно: вышитая рубаха в русском стиле, тропические шорты и гадкие штиблеты с рантом.
Улыбка широчайшая.
--Очень, очень приятно, искренне рад, заставил ждать, подлец…Ну так вы меня простите, Егор….э-э-э…как по батюшке?
-- Просто Егор, — скромно отвечает молодой человек и тянет руку. Понимая, что косячит, — отдёргивает.
Человечек поднимает очки, смотрит снизу вверх, затем сам протягивает руку.
-- Хорош, очень хорош! Такой отъявленно-невинный кока, красота, да!
Под локоток подводит Егора к столу, усаживает. Сам взбирается на трон, предлагает интимно :
--Ну-с, молодёжь, посудачим?
Егор кивает.
--- Для начала, хочу вас поздравить, Егор, — Вы нам подошли! Точка.
---Э-э-э…..
-- Нам – это корпорации «Рашн Нью Эйдж Филмз Корпорейшн», о которой вам, лично, в отличие от нас, лично, ровным счётом ничего неизвестно… Что и хорошо. Чем мы и гордимся. Чем, собственно, и живём. Сплошная конфиденциальность в космических масштабах.
--Но…
--Никаких «но»! Милейший — дело решённое. Как вы спели заметить – входят к нам широкими дверьми. А выходят – по-разному… Чаще — не выходят.

Тут Егор бледнеет. Человечек наслаждается эффектом.

-- Да что вы такой нервный, дорогой наш человек, батенька?! Расслабьтесь! Всё просто: ищем креативных, молодых, жадных до денег и славы…Славы, правда, на первых порах не обещаю, ну а денег-то….Думаю, не откажетесь вы от денег?!
-- Не откажусь, — мямлит Егор, — Но за что?!
--- Так есть за что, есть!!! – бурно радуется Молох, — За святую невинность, за незамутнённый взгляд, за… Клип меня ваш, Егорушко, заинтриговал….Помните свой клип, что с олимпийскими мишками?

Егор кивает.

-- Вооот! Сам по себе сыроват, да и смонтирован неважнецки, это да… Но! Чисто технический вопрос, вообще не вопрос, если так-то… Вот движение мысли интересное, вас что навело на мысль, уважаемый, а? Позвольте полюбопытствовать, очень интересно.
-- Так что там, — мямлит Егор, почёсываясь, — Услышал вот о президентской проблеме…
-- Проблеме?! – живо реагирует Молох.
-- Тьфу! Программе! Демографической, да. Вот и сделал, что мишку уносят шарики, но это не шарики, а…
-- Контрацептивы, помню.
-- Ну да, презики. Типа на Мишке надпись «Генофонд РФ», вот он и улетает, «до свиданья, наш ласковый Миша», резинки уносят генофонд.
-- А что за лучницы-амазонки, биатлонистки, девушки с копьями?
-- Так женщины! Они расстреливают шарики, ну, типа презики, как бы олицетворяют. Типа, фишка: «Женщины! Будущее России в ваших руках!» Всё понятно…
-- Угу, — хрюкает Молох, — Понятно, точно так. Они стреляют, Мишка падает, да?
-- Ну да…
-- То-есть, он, Мишка этот, у вас и по воздуху на гандонах путешествует, и палят в него, и падает, и вообще – одни траблы с этим МЕДВЕДЕМ, так?

Егор мучительно чешется, и наконец просекает:
-- Вы хотите сказать… Намекаете…
-- Дорогой мой человек, ведь это вы намекаете. Или – хотите сказать. Вот уж не знаю. Мы ведь только заинтересовались: наивность, думаем, или творческий всплеск, или…
-- Нет!!!

Егор вскакивает со стула, Молох с интересом смотрит на него.

-- Да успокойтесь вы, Егор, ей-богу, ну что вы в самом деле? Идейка-то ничегошная, просто не ко времени чутка. Вы просто не подумали, а мы вот заострились – работа такая… и много сами можете?
-- Чего?
-- Родить.
-- Кого?!
-- Идеек, кого. В них, идеях, весь цимес, весь гешефт, соль и перец. Была б идея, а что с ней сотворить – дело десятое. Можно ничего не делать, а надёжненько под сукно…вместе с автором…надёжно сохранить, это тоже искусство, даже капитал, понимаете? Сядьте, очень прошу.
Егор заметно нервничает от всех этих рассуждений, хозяин кабинета явно забавляется этим обстоятельством.
-- Так что у нас, милейший, с рождаемостью-то? У вас, точнее, самого? Ладно, чтоб вас расслабить… Изобразите — ка мне что-нибудь остросоциальное, можно без политики, ну ей к ляду, политику… давайте, что-ли, на тему…эээ…да хоть бы и пенсионной реформы, да.
-- А что с ней?
По лицу Егора видно, что тема пенсии ему глубоко безразлична.
-- Младенец, чисто младенец! – восхищается Молох, — Да валится она, реформа эта, возраст пенсионный собираются повышать, а старикашечки наши пугаются, боятся до пенсии своей не дожить, понимаешь ли. И как их теперь отрезвлять, в чувство приводить, как?!

Егор задумывается, но очень ненадолго.

-- Надо старичков на крышу.
-- Куда?!
-- Небоскрёб. Высокий, одинокий, наш – чтоб погода дерьмовая, снег, ветер, небо серое. А они лезут с чердака, старики, старушки, много, и все голые.
-- Голые?! – Молох взвизгивает от удовольствия, — И?!
-- Ну, лезут они, дрожат под Вагнера…
-- Или Мендельсона?
-- Или Мендельсона, ага, и боятся, пихаются со страху, тесно на крыше, и тут – титры: «Достиг возрастного предела? Прозябаешь в холоде и нищете? Стараешься выжить?» Тут можно, чтоб кого столкнули вниз в толчее.
-- Ай, малацца! И в чём же пафос сего перфоменса?
-- В нарезке. Видео винегрет нужен. Моржи всякие столетние переплывают Енисей, дедки столетние ушу крутят в шаолине, бабки-лыжницы – ну, вся эта плеяда ненормальных, и опять: «Возраст – не предел!» Ну а в финале такой странник, типа, богомолец хренов, со светлым лицом, канает по дороге к Храму. Камера съехжает – а он на колясе инвалидной, и последний мем: «Дорогу осилит идущий!»
-- Идущий?
-- Идущий. В том и … как его…пафос! Всех запутать. Идущий, едущий, ползущий – главное к Храму. С верой. И светлым лицом.
-- Шикарно, — резюмирует Молох, — Тоже сырости много, но движение мысли радует, несомненно. Так, так… ну, а если, допустим, конкурентов каких иностранных подкузьмить? Чтоб не борзели, Майкрософт какой, или что ещё…слабо?

Егор видимо успокаивается и начинает наглеть.

-- Не вопрос. Вот, например – три головы, как в старом атласе, белый, чёрный, жёлтый, и у всех черепушки слегка отрихтованы, как в «Ганнибале». И туда льётся «Кока-кола». Или «Пепси». И сразу – агрессивные блоки, чтоб жути нагнать: «Они промывают мозги всему миру!», «Хватит негритянской мочи, выпей русского квасу!», « Тебе говорят, что уринотерапия полезна? Не верь, они просто ЛЕЧАТ!» Так вот как-то.
-- Мерзко, — замечает толстяк, — жёстко. И если так-то, то не промывают, а засирают. Негр, опять же, слишком фактурен по нынешним временам, да ещё и с мочой своей…
Ладно, всё имеет право когда-нибудь состояться. Принято. Ещё плюс. Давайте-ка на тему детства золотого, если не снесёт Мишку в сторону востока окончательно, то что у нас народится, как мыслите? Новое человечество, или генетический шлак?

Молох излагает ровно, но в интонациях сквозит подтекст. Увлечённый Егор этого не замечает, и торопливо излагает очередной проект:

-- Мальчик сверлит голову кукле. Дрелью. «Что это – реклама дрянных китайских игрушек? Что это – реклама качественного немецкого инструмента? Нет!», «Долой детский труд! Долой уроки трудового воспитания в школах! Лучше безрукий дибил, чем воинственный трудоголик!» Ну и опять фарш: в кадре революции, морды скотские, баррикады, усадьбы горят, голод, погромы. Жесть. И следом – офис, планктон, ленивая сытость, довольство. «Ты всегда не один, решает – КОМАНДА! К какой примкнёшь ТЫ?!»
-- А вы лично к какой примкнёте?
-- К вашей.
-- Похвально. Не думая, вот так сразу? Или бонусы чуете? Чуете, да?
-- Деньги не главное, я готов пожертвовать ради искусства!

Последнее заявление Егор выдаёт ужасно фальшивым тоном. Молох насмешливо и зло улыбается в сторону, затем выдавливает с неподражаемой серьёзностью:

-- Тронут, тронут. Честно. Как на духу.

Снимает очки, протирает стёкла, глаза, сморкается, после чего деловито предлагает:
-- Ну, последний тестик, для приличия, форму соблюсти, да и будем закругляться – дело ясное, вы наш человек. Затронем тему социальной ответственности, раз влезли в офис. Как быть с ответственностью? Не только подчинённых, а и наоборот? А то и с пенсиями дело тёмное, детство смутное, генофонд вот-вот рухнет. Есть предложения?

Егор не думая, в карьер гонит:
-- Предположим – контора. Реальный такой аквариум на сто рыл. И календарь щёлкает, день за днём. В кабинет к главному входят-выходят. Многие в слезах, секретутки там, курьеры, работяги всякие левые. Ну народ посерьёзнее – губы кусает, пятнами идёт. Становится ясно, что там зверюга по жизни и вообще – первородное зло. Тварь стопудовая. И вот такая дичь – целый месяц, день за днём, но! В день зарплаты всё меняется. Заходят по очереди, потоком, все, от белых воротников до дворника-талабайца. Выходят – конверт в руке, а главное – улыбаются, и штаны застёгивают.
-- Восхитительно, — бормочет Молох, — Их там что, в день зарплаты, ещё и…я правильно понял?
-- Нет! – с жаром возражает Егор – Всё наоборот! Они там упражняются, на законных основаниях, вроде как лучше много раз по разу, чем однажды…Ну вы поняли.
-- Понял, понял, да… Так а как быть с гендерной принадлежностью? Кому-то ведь такой расклад и понравится… Нет, Гоша, это совсем не восторг, феминистки опять же лай поднимут…
-- Так, а почему там должна находиться женщина? – торжествует Егор, — Как раз феминистки-то не при делах, зачем?!
-- А-а-а! – понимает Молох, — Да, это меняет дело, хотя… Кофе не желаете? Или воды? Или, ха-ха, русского кваса? Вижу – желаете, — бубнит в селектор, — Сашуля, будь ласков, кваску поднеси.


3 СЦЕНА

Егор с раскрытым ртом наблюдает за брутальнейшим Александром. Видя его до сих пор исключительно за стойкой, он с испугом обнаруживает, что двубортный клифт продолжает юбка с эффектным разрезом. Чулки, туфли на порядочных каблуках. Заметив хозяйский шлепок по заднице, Егор бледнеет и залпом выпивает бокал, давится, кашляет. Сашуля уходит, качая странными бёдрами.

Молох пьёт квас не торопясь, с удовольствием, причмокивает, подмигивает:
-- Бывает и так вот, мил человек, в наше судьбоносное время. Свобода, понимаешь, голосуем сердцем. Хотя, если вдуматься, проект твой, Егор, не такое уж говно, можно из него выжать, можно. Особенно, если к выборам пристегнуть: «ты отвечаешь перед страной, а нас – МИЛЛИОНЫ!» это ничего так тема, электорат примет…
-- Выборы кого?!
-- Да какая разница, — вяло бурчит Молох, — Люди приходят и уходят, системы остаются. Вот гляди – мудрил ты с «Кока-колой», а раньше как это выглядело? А вот так…

С этими словами толстяк снимает очки, затем вскакиват, срывает с ноги тяжёлый ботинок, и неистово лупит по столу перед носом обалдевшего Егора. Морда краснеет над вышитым русским воротом, а в лицо пополам со слюною летит: «Мы вас всех напоим русским квасом!!! Пить будете, пока не усрётесь!!! Пивзавод на Кубе?! Говно вопрос, дайте время!!!»

-- Вот как можно, Егор. А что там – квас, кукуруза или ракеты – по барабану. Видишь ли, один кадр верно заметил: кино, мол, важнейшее из искусств. Не знал, болезный, как точно выразил. Только ведь раньше кино отражало вшивую жизнь, а теперь наоборот – вшивое кино эту жизнь диктует, — карапуз снимает со стены какую-то кепку, надвигает на глаза, и с хитрым прищуром картавит:
--А поцоны-то на гаёне и не в кугсах.

Вешает кепку, манит Егора, подведя к стене излагает:
-- Смотри, видишь? Кепочка-то эта. Вот она, глянь на снимочек… Вот и рубашечка, льняная, к телу хороша…вот и хозяин, что с ботиночком подарил, вот он, такой молодец, что ты…ракетка теннисная, славная вещь, не раз играли с товарищем русским теннисистом… кимоно даже есть, смех один, зачем мне кимоно, но подарок… мотыгу один большой человек подарил именную, у них там, на востоке, свои понятия по поводу спорта хе-хе…вот ты не знаю, как к гольфу, а мне не нравится, хотя вон она, клюшечка от одного чёрта невадского…будущее, Егор, как ни крути – за бейсболом, время такое, кризис не кризис…вот кепочка, она нынче больше в масть, чем восьмиклинки эти, да и клюшки в бейсболе получшей, такое, знаешь, орудие пролетариата….

Зачарованный фотографиями Молоха с интересными людьми, и его воркованием, Егор не замечает, как толстяк в модной кепочке снимает биту, заходит чуть сбоку, примеряется, и со всей дури лупит ему битой прям по коленке. Взвыв, Егор падает, а Молох с упоением продолжает крушить ему ноги:
-- Ты же, сопляк, совершенная…НА! Тварь, тварь, тварь…НА! Старушек говоришь?! НА! Программы не нравятся?! НА! К Храму говоришь?! НА тебе за Храм, падаль, НА, НА, НА!!! Хотел пожертвовать за искусство?! Вот и пожертвуешь, скот, я тебе дорогу к Храму обеспечу, подонок колченогий, НА!!!

Заходит Сашуля. В лицо Егору – русского квасу. Со льдом. В нос – нашатырь. Егор стонет, Молох, устало облокотившись на биту, погружённую куда-то в живот полумёртвого человека, рассказывает:
-- Помнишь, говорил, что славы не будет? Так без неё лучше. Спокойнее. Была тут одна в штате, деньги наскучили, болтать начала. Немного, но лишнего. И вот представь себе ролик: вышла как-то дура из кабака, а ей, понимаешь, случайный добрый человек подарок передаёт, и тут же за одними пирогами – нижнюю челюсть отрывает. Стоит она, вся в шиншилле и камушках, но выглядит без челюсти крайне глупо и беззащитно. А в руках – золотой слиток, с надписью – «молчание – золото». Ничего сюжетец, а, милый друг?

Егор со стоном вновь отрубается.

-- Сашуля, отбуксируешь эту плесень в медицинский блок. Ну и пусть его починят, посадят дурака на колёса, или что там… аппарат Елизарова…
-- Потом?
-- Потом зачислишь в штат. На полставки.

Тот кивает, волоком тащит Егора в приёмную. Дверь закрывается. Молох снимает бейсболку, одевает старую кепку, грустно качает головой:
-- Совсем измельчал народ. Не человек. Обрубок. Зато – экономически выгодный тип.