letecz : Новый Санта

Каждый уважающий себя человек хоть раз в день мечтает проснуться на утро супергероем: Человеком-суперменом, Человеком-летучей мышью, Человеком-пауком. Сидоров мечтал проснуться человеком-генеральным директором.
Каждый день, каждую минуту каждого дня, каждую секунду каждой минуты вертелись в голове Сидорова разные ценные рационализаторские мысли.
Вот, он сидел утром за чашкой растворимого кофе и видел себя кофеторговцем: он начинал свое дело с маленького отдела в павильоне за домом, за три недели зарабатывал сто тысяч, за три месяца — миллион, а через три года покупал в Кении большое ранчо с кофейными плантациями. Или, вот, он сидел в обеденный перерыв, жевал сосиску в тесте и видел себя ресторатором: он начинал свое дело с маленького гриля в павильоне за домом, за три недели зарабатывал триста тысяч, за три месяца — три миллиона, а через три года сидел, поглаживая добрый живот, на крыльце ресторана на семнадцать столиков на восточном склоне Монблана. Или, вот, он ехал домой в туго набитом муниципальном автобусе и видел себя транспортным магнатом: он начинал с остановки у павильона за домом, за три недели зарабатывал полмиллиона, за три месяца -пять, а через три года попыхивал сигарой, сидя в кресле-качалке в рубке танкера с романтическим названием «Куба Либре».
Только не клеилось что-то у Сидорова. Кофе он всё хотел продавать подороже, чтобы хватило на Кению. Ресторан он хотел открыть сразу столиков на тридцать, да чтоб с цыганами, да греметь на всю область. Автобусов хотел запустить сразу полсотни — для солидности. А не клеилось. Пошёл, было, в павильон продавцом — так работать заставляли с утра до утра, платили мало, а в конце концов обвинили в недостаче.
Устроился в ресторан экспедитором — на третий день подошёл хозяин, предложил сопроводить «левый груз», на пятый — «добрые люди» привели в ресторан налоговую полицию, в бухгалтерии что-то не сошлось, и второпях всё списали на Сидорова. Всё, что заработалось в павильоне, ушло адвокату. С горя, пошёл «водилой» на маршрутку. Задумавшись о том, сколько остался должен адвокату, въехал в рекламный щит. Не клеилось ничего и совсем.
Сидоров старался не терять присутствия духа.
Покупал лотерейные билеты, призовые банки пива, «кока-колу» и бульонные кубики. Но всё, что выиграл — двадцать рублей, майку, кепку и пять килограммов сухого бульона. Он начал ходить в церкви — в православную за парком, в католический костёл на старом немецком кладбище, к иеговистам в дом культуры. На второй день старушки в православном храме начинали шикать на него гусиным матом, как только он подходил к алтарю с громким шёпотом «господи, помоги уговорить этого ублюдка повысить мне зарплату»; монах-францисканец со старого немецкого кладбища врезал Сидорову справа, когда он попросил показать ему, где расположены могилы богатых евреев, и как правильно им молиться; иеговистский проповедник согласился замолвить за него словечко господу при условии, что три пятых данных господом денег пойдут на помощь иеговистской типографии.
Сидоров накупил книг по магии, занялся астрологией, подыскал поблизости старушку-знахарку. Он трижды в неделю на рассвете возливал на балконе «святым духам» дистилированную воду. Составил себе гороскоп на пятьдесят лет вперед. Развесил по квартире скрещенные на особый лад купюры.
Не клеилось.
Время шло. Наступил очередной декабрь, не по-декабрьски хлипкий и хмурый. Сидоров начинал понемногу хандрить: вылил с балкона весь запас дистиллята, отнес в павильон за домом последние купюры, накупил дешевой водки местного разлива да соевых сосисок. По «телеку» орали про новогоднюю программу, про великолепные экономические прогнозы, политики братались взасос. Сидоров беспробудно отказывал себе в закуске. За две недели до новогодних праздников в его однокомнатный «рай» ворвалась Нинка — дородная, килограммов под сто, родная сестра. Она принесла картошки, сала, халат Деда Мороза и три листка с какими-то стихами.
- Зачем это всё? — хриплым, надсаженным голосом спросил Сидоров.
- Этой зимой за поздравления платят по тысяче, заработаем за сезон тысчонок по пятнадцать на нос. Тебе на водочку, мне на селедочку, — она задорно ткнула Сидорова в бок, и примерила к его сонному, отёкшему лицу ватную бороду.
- Хорошо, — буркнул полусонно Сидоров, отвернулся к стенке и снова захрапел.

Неделя задалась тяжелая. В деловом угаре Нинка нахватала столько заказов, что пришлось нанимать такси не по часам, а на полные дни. Сидоров перестал пить: на «работе» перестало хватать здоровья, дома — не оставалось сил. Нинка днем металась по офисам-конторам, в которых позже, вечером они вдвоем отплясывали гопака, выспрашивали делаными голосами «хорошо ли кушал господин директор кашку и слушался ли мамку». Директора визжали от хохота и вместо тысячи рублей совали стодолларовые купюры.
В понедельник, тридцатого, последний заказ назначили на десять вечера. Нинка сплясала на столе без халата, Сидоров накормил кашей совсем молодого директора, заставил секретаршу рассказать стишок про елочку, и теперь новогодняя пара, посмеиваясь, спускалась с третьего этажа по лестнице к ожидавшей у подъезда «Волге».
Вдруг, на лестничной клетке между первым и вторым этажом они нос к носу столкнулись с фигурой, облаченной в короткий сантаклаусовский полушубок, широкую кучерявую бороду и колпак со «снежком».
- Ах, ты, милый конкурент, — нараспев протянула выпившая Нинка, — опоздал, получишь хрен.
- Я не в пятьсо-от первый, я-а в пятьсот второй, — с акцентом протянул конкурент.
- Ишь ты, — ощетинилась Нинка, — он, прям, и расписание наше знает!
- Работ-та така-ая, — устало продолжал «косить» под лапландский акцент конкурент.
- Ой, ну, прям, работничек нашелся из работничков, — хохотнула Нинка и уперла кулаки в свои сытые бока.
- Да уж получ-чше нек-которых, кото-орые раз в год бор-роду цепля-ают, — огрызнулся конкурент.
- А ты, конечно, целый год работаешь, — скривился в насмешке Сидоров, — почту Санта-Клауса разбираешь, оленей кормишь, и всё такое.
- Конеч-чно. Я-а же — настоящий, — конкурент поправил мешок на плече и, оттолкнув Нинку, потопал дальше по лестнице.
- Ага, ты ещё скажи, что игрушки-подарки за свой счет покупаешь, — крикнула ему вслед Нинка, и, понизив голос, сказала Сидорову, — может, конечно, у него магазин игрушек свой…
Они вышли в неморозный прохладный вечер и сели в «Волгу».
- А конкурента-то машины не видать… — отметил Сидоров.
- На оленях приехал, — хохотнула Нинка и сунула брату пятьсот рублей.
Такси свернуло за угол и колесо к копыту столкнулось с санями, запряженными тройкой лошадей. На козлах сидел актер-карлик из местного цирка, в колпаке гнома с колокольцами и прикрученными к ушам гуттаперчевыми оленьими рогами.
Следующей ночью Сидорову приснился странный сон: он пил с Сантой, с тем самым, которого они с Нинкой встретили на лестнице.
«Давай за достаток», — поднял стакан Санта.
«А есть он, достаток?»-спросил Сидоров.
«Есть, — кивнул Санта, — небольшой, правда. Зато постоянный. Кофем не надо торговать, господ пьяных с девками по кабакам доставлять».
«А ты чего это по-русски так плохо говоришь?» — спохватился Сидоров.
«Так финн я, по матушке», — нетрезво выговорил Санта и уронил лицо в тарелку с селедкой.
«Эй, эй, — затряс его изрядно уже хмельной Сидоров, — а заработать-то много можно на нашей работе?»
«Дык хоть мильон, — разгребая губами чешую промямлил Санта, — если устроиться на постоянную».
«А как, как устроиться?!» — кричал уже Сидоров, млея от мысли о семи рабочих днях в год, зарплате в миллион и вилле на Мальдивах.
«А стукни посохом по полу и скажи: ёлочка… горпру-у-у», — захрапел Санта.
Сидоров открыл глаза. Лоб его лоснился от холодного пота, и первые секунды, после пробуждения Сидорова лихорадочно трясло от мысли, что он успел-таки ударить посохом. Протерев глаза, он уныло усмехнулся и пошел на кухню ставить кипяток для кофе.
За окном заунывно гудел просыпающийся после новогодней ночи лес. Похмельно скрипели вековые ели, пошатывался от ствола к стволу сонный ветер. Гном остервенело рвал на оленях сбрую, заводя уставших животных в кораль на кормежку. Лес! Гном! Олени! Сидоров безвольно рухнул на грубо сработанный табурет: всё, допился. Он снова начал тереть глаза, хлопать себя по ушам, щекам, щипать за колени.
- А-а, проснулся, — услышал он сквозь экзекуцию Нинкин голос.
Он радостно открыл глаза. Перед ним стоял тот карлик из цирка, только, почему-то, голос у него был Нинкин. Сердце ёкнуло и ухнуло в желудок.
- Я…я… — Сидоров забыл слова и пытался изобразить что-то жестами.
- Да мне не обязательно по-немецки отвечать, — усмехнулся гном. — Я, в принципе, на любом языке понимаю. Работа такая.
- Ма-ма-ма…ма-роз-миллион-мальдивы? — сквозь икоту промямлил Сидоров.
- Ага, жди. — Ворчливо огрызнулся гном. — Мешки писем от маленьких капризных жадных ублюдков, накладные, счета-фактуры, отчеты, договоры с почтой, таможней, авиадиспетчерами, и тэ-дэ, и тэ-пэ.
-А м-мальди…
- Не положено! — Гном расставил уродливые ручки и шаркнул ножккой в деланом поклоне. — Ты же Санта-Клаус, помнишь? Дед Мороз, если по-русски. Нельзя-с тебе в тропики — растаешь, а не растаешь, так природный катаклизм какой-нибудь вызовешь… С экологией шутки плохи.
- Ну, снегурку-то хоть мне положено?! — в истерике заорал Сидоров.
- Ну …так, в месяц разок… — гном хитро подмигнул. — Есть тут за лесом лыжная база.
Сидоров обреченно уронил голову на руки, продолжая убеждать себя в нереальности происходящего.
- Да не расстраивайся, мужик, — гном сочувственно погладил его по плечу. — Через годик наплетешь «лоху» какому-нибудь про халявную работу — авось, освободишься…