Александр Мод : Одесса-Салоники

В конце 70-х я работал технологом сборочного цеха на одном оборонном заводу. В обеденный перерыв у нас в техбюро традиционно собиралась компания любителей шахмат. В основном это были мастера, начальники участков и другие сотрудники из разряда так называемой «цеховой интеллигенции». Бывало, что начавшиеся днем шахматные баталии продолжались и после работы, заканчиваясь, как раз, к концу второй смены.

Частенько, в этих соревнованиях участвовал заместитель начальника отдела технического контроля (ОТК) нашего цеха Виталий Николаевич Должиков.
Между собой мы звали его дядя Витя. В то время ему было чуть за пятьдесят. Ниже среднего роста, невыразительной наружности, на голове – редкая седая растительность. Поражали глаза! Небольшие, серого цвета, они удивительно точно отображали его душевное состояние. Когда он был в приподнятом настроении, особенно это прослеживалось после первых пятидесяти граммов, глаза искрились голубым и синим цветами, передавая его хорошее настроение окружающим. Когда же дядя Витя был не в духе (что бывало довольно редко), заглянув в его глаза, Вы рисковали испортить настроение себе до вечера.

Это был незаурядный человек. Анекдоты и всевозможные истории сыпались из него как из рога изобилия. Он был начитан, хорошо эрудирован, что называется, был душой компании. Отменный рассказчик и заядлый спорщик, он любил быть в центре внимания.

Его судьба была интересная своими крутыми поворотами. Романтик с детства, он им остался и в зрелости. После окончания речного техникума поступил в севастопольское военно-морское училище, которое с отличием окончил в самом конце войны. А дальше – служба на Дальнем Востоке, участие в корейской войне и возвращение в Севастополь.

И все бы хорошо, но… «зеленый змей его и подвел». Простили раз, простили два, а на третий — выгнали, как раз в то время, когда Никита решил провести сокращение численного состава в Армии и на Флоте на первый миллион.
Помыкался дядя Витя, а работать где-то нужно. Устроился по специальности. Ходил старпомом на лесовозе на линии Одесса – Салоники. Две недели в рейсе, три дня в Киеве. А бывало, что жена к нему из Киева приезжала. Всего то ночь в поезде. Так время и шло. Он там, семья – в Киеве. Жена просила, умоляла бросить плавание, получить какую-нибудь гражданскую специальность (слава богу, работы в те времена было полно) и зажить как все нормальной жизнью. Но, он все как-то не решался. Если бы не случай.

В тот день, на удивление, в обед к нам в техбюро пришло совсем мало участников. Играли на двух досках, на время. То и дело клацали кнопками шахматных часов, нехотя комментировали игру, перебирая речь шутками и легким матерком. У дяди Вити игра не клеилась. Видно было, что он не в духе. Обычно заводился с пол-оборота, а тут весь какой-то «смурной». Слово за слово, потихоньку разговорили.

- Сегодня ровно двадцать лет как я уволился с пароходства. И, честно скажу, до сих пор я об этом жалею, — признался, наконец, он.
- Я ведь с детства бредил морем, и не представлял своей жизни без него. А судьба, вон как повернула! Сижу тут с вами, мудаками, играю в шахматы. И если бы не те случайные обстоятельства, до сих пор бы плавал, — загадочно продолжил дядя Витя.
Видя, что дело идет к очередному рассказу на тему героического прошлого, мы осторожно, что бы не «перегнуть палку», стали просить его рассказать, так что, все-таки, заставило его расстаться с морем. Взглянув на наши заинтересованные физиономии, он посмотрел на часы, сел поудобнее и не спеша начал свой рассказ:

«В тот год на юге стояла невиданная жара. В Одессе плавился асфальт и все ее население, от мала до велика, с утра до вечера плескалось в море. Дни стояли безветренные и в рейсе мы спасались тем, что обливали друг друга морской водой из шлангов, получая от этого, хоть какое-то, кратковременное наслаждение. Из-за неисправности второго судна, что ходило вместе с нами на линии, на обратном пути при подходе к Одессе мы получили радиограмму быстро загрузиться лесом и, не отдыхая, снова идти на Салоники. Это означало, что моя трехдневная поездка в Киев срывалась. Ничего не поделать, по прибытию я позвонил жене, объяснил ситуацию, поклялся приехать через две недели, и ушел в рейс.

Ровно через две недели мы возвращаемся в Одессу. Я быстро сдаю все необходимые дела дежурному по судну и собираюсь мчаться на вокзал за билетом. На проходной меня ждал сюрприз – моя жена собственной персоной, вся воздушная и сияющая, решила сама приехать ко мне. Говорит, соскучилась. Да, и в море искупаться в такую жару.
В то время номер в гостинице нужно было заказывать заранее. Понимая, что сейчас делать это бесполезно, а ночевать жене где-то нужно, я договорился с капитаном, что она переночует у меня в каюте. Такое случалось и раньше.

Заходим с женой в каюту, чтобы оставить вещи и переодеться.
- Первым делом, на пляж, — скомандовала она. — А пока я наведу порядок. Ты уже совсем одичал на своем корабле.
Подходит в стенному шкафу, открывает, а там … гора пустых бутылок. Кто знал, что так будет? Каких только бутылок там не было: разных цветов и калибров, из-под водки (в основном диковинные в то время Смирновская и Абсолют), всевозможных сортов виски, джинов и ликеров. Я уже не говорю про пиво. И тут ее понесло.
- Ты, чертов идиот! Алкаш! Ханурик! Разве нормальный человек может столько выпить? — заголосила она. – Все, конец! Надоело. Сейчас же идем в пароходство, и ты пишешь заявление на увольнение. Столько пить! Сдохнешь ведь скоро!

- Надо ж блин, что бы так все случилось, — подумал я про себя.
- Ну, что ты, мать. Перестань. Как ты могла подумать, что это бутылки все мои. Тут же и старший механик держит свои, и второй помощник… У них же каюты меньше и нет такого шкафа просторного как у меня, — стал я выкручиваться, оправдываясь перед женой.

А она завелась и не может остановиться. Лицо стало красным, из глаз льются слезы. Села на койку и стала плакать, изредка громко всхлипывая. И стало мне ее так жалко, что я присел рядом, обнял, успокаивающе поглаживая рукой по спине.

И тут на меня нашло. Видно, проняло. Я начал клясться и божиться, что все это в последний раз. Стал просить прощения. Говорю, что еще год поработаю, чтобы морской стаж был, и все, завязываю. Устроюсь на работу в Киеве и начну новую жизнь. А сам думаю:
- Ну, куда я пойду? Мне-то уже ближе к сорока, чем к тридцати. Сейчас главное, чтобы поверила, успокоилась. Дальше – время покажет.
Пошли мы с ней на ближайший пляж. После долгого плавания в прохладной воде, смотрю, она уже успокоилась. Обедать ее повел в один из лучших ресторанов. Я старался ей угодить, как только мог, замаливая свою вину. Помогло. Постепенно чувство отчуждения прошло, разговорились. Сначала о детях, потом перешли к здоровью родителей. Дальше – к родственникам, кто и где работает, сколько получает.
- Вот брат мой, Валентин, — говорит жена, — нашел себе нишу неплохую. А, ведь тоже бывший военный. Сейчас делает ремонты квартир в богатых районах и неплохо зарабатывает. Кстати, он ищет помощника. Заказов много и один он не успевает, — с намеком продолжила она.
Я, как мог, усердно поддакивал и не перечил ни одному ее слову. Постепенно в отношениях между нами мир восстановился и на судно мы вернулись поздно вечером уже в обнимку.

Жаркая, душная южная ночь. Ветер стих. Иллюминатор и дверь в каюту открыты на распашку, но это не помогает. Занавеска – не шелохнется. В небе висит луна, величиной со сковородку, заливая все вокруг тусклым желтым цветом. Мы лежим на узкой полке, обливаясь потом, и пытаемся заснуть. Кругом тишина, лишь издалека от причалов доносятся звуки работающих портовых кранов. Мне показалось, что я не все-таки ненадолго задремал. Проснулся от сильного толчка, от которого мы чуть не упали на пол. Оказалось, что к нашему судну пришвартовался танкер, чтобы наполнить наши баки топливом. И тут я услышал зычный голос нашего боцмана Степаныча.
- Ты что делаешь, г…дон штопаный, швартуешься или на абордаж нас берешь?, — заорал он.
- Степаныч, не ругай салагу, — узнал я голос второго помощника капитана танкера, ответственного за заправку, — Рулевой он правильный, вот только ночной практики у него еще маловато.
В ночной тиши их голоса звучали очень громко, как будто над ухом. Хотя и находились оба метрах в 8-10 от иллюминатора. Потом послышался какой-то звук – это перекинули заправочный шланг. Через пару минут уверенно заурчал насос, перекачивая с танкера топливо в баки лесовоза. Из своего опыта я знал, что эта операция занимает, обычно, 2-3 часа и надеялся хоть немного поспать под шум насоса. Но, не суждено.

Когда перекачка была налажена, Степаныч (как боцман он отвечал за заправку у нас на судне) и второй помощник капитана танкера переместились, как им казалось на безопасное место, прямо под мой иллюминатор и дружно закурили.

Степанычу было около шестидесяти. Начинал юнгой на торговом флоте еще в царское время. Во время войны, будучи уже боцманом, не раз ходил в составе караванов судов, перевозящих товары по лендлизу северным маршрутом Мурманск-Британия, дважды тонул, был спасен, награжден боевыми орденами. Что там и говорить, ФИГУРА! За полвека плавания не было такого места на Земном шаре, где бы он не побывал. При этом с юмором у него было все в порядке, даже чрезмерно. Он мог так «затравить», что, порой, и сам верил в то, о чем говорил.
Итак, стоят курят и не знают, что, кроме них и дежурного, на судне остались также и мы с супругой.

И начинается у них разговор, да, непросто разговор, а о бабах. Кто, значит, где был, в каких странах, и с кем, и в какой позе… и так далее. Вот это, думаю, дела! Вижу, жена не спит, прислушивается к разговору.
Зная слабость Степаныча приврать, второй помощник с танкера начал его слегка подначивать.
- Скажи, Степаныч, — интригующим голосом завел он, — правда, что у азиаток половые органы такие же раскосые, как и глаза?
Не давая ответить, тут же задает новый вопрос:
- Правда, что в Сингапуре есть бордель, где любой может снять проститутку-гермафродита, имеющую и мужской и женский половые органы?
И так он ему накидал с десяток вопросов и замолчал, ожидая, что расскажет старый боцманюга.
Степаныч сделал качаловскую паузу, глубоко затягиваясь сигаретой.
- Послушай, сынок, что я тебе скажу, — начал он спокойным, тихим голосом, — За всю свою жизнь я перетрахал такое множество баб всех цветов и оттенков, которые есть на всех пяти континентах, что тебе и не снилось. А что бы тебе было понятно совсем – всех двуногих, что движутся, кроме обезьян и пингвинов!, — выразительно сказал он. В этот момент, я почувствовал, как напряглось тело жены.
И дальше его понесло, как будто на него напал сильнейший понос. Его рот не закрывался ни на минуту, до тех пор, пока наши топливные баки не заполнились под завязку. За это время я в очередной раз услышал, в каком порту и сколько, и каких цветов у него осталось любовниц, сколько его детей бегает по всему свету, особенности в сексе в зависимости от нации партнера и многое другое. Порой, мне хотелось дико засмеяться, так ловко и красиво он врал. Но, потом я с тревогой в душе, думал, что меня ожидает утром. Ведь жене всего не объяснишь.

Все оказалось намного проще, чем я думал. Когда я проснулся после короткого утреннего сна, мои вещи были уже аккуратно собраны в небольшой походный чемодан.
- Витя, — твердым голосом сказала жена, — или сейчас, или никогда. Я догадывалась, что все моряки пьют. Но, то что я услышала ночью, не влазит ни в какие рамки приличия.

Через два дня я вместе с братом моей жены Валентином сдирал старые обои в квартире одного генерала на улице Розы Люксембург».