Максимискам : Глава 2. Ursus Marinus

В общем, когда я розлил остатки, стало ясно, что рыбалке конец. Мишель, конечно, сделал еще несколько проводок, и стало даже клевать. Но было заметно, что думает он о другом. Бутылка коньяку, выпитая на лоне природы, требовала еще одного… В смысле — лона. А то и двух… Да и сполоснуть еще хотелось. Чего уж там...

Днём мы видели, как на на пароме в Матросовку переправилась группа молоденьких селянок. Мешочек с интересом разглядывал их из пары резиновых сапог, щурясь от солнца:
- Студенточки — конфеточки… Ягодички — сисечки… На выходные из общаг к мамам едут, — мурлыкал он. — Трусишки простирнуть, творожку покушать, яичек домашних… Салатовые мои! Come to Daddy...

Стали потихоньку собираться. Буквально — сматывали удочки. Тут из речного воздуха сгустился велосипедированный Афанасий Николаич — дед Мишеля. Поинтересовался и клёвом. Но, конечно, расстроился, узнав, что у нас ничего не осталось:
- А чего это вы, — говорит, — приехали рыбу ловить с одной бутылкой? Нешто варвары?.. Али не православные?!
Собираясь ругаться, он выключал слуховой аппарат, не желая, видимо, слышать никаких возражений. Пришлось дать ему немного денег. Он расцвёл редкозубой улыбкой и мгновенно исчез, используя сложный рельеф местности.

Ужинали плотно. Баба Рая нажарила картошки с салом, принесла в чайнике тёплого молока, нарвала свежей редиски. Ловко нарезала ломтями хлеб, открыла банку рыжиков. Две молодые мухи, кувыркаясь и хохоча, резвились над квашеной капустой. Заметно посвежевший Афанасий Николаич читал возле окна Esquire и пил внакладку чай. Грызя рафинад, он по — собачьи выворачивал голову, подбирая подходящий зуб. По радио кто — то мелодично обещал надеть два крыла и улететь. Полетели перекусив и мы.

Сельскую дискотеку описывать не стану. Все всё знают. Был самогон на смородиновом листе, был далёкий лай собак и была лошадь, обгадившая крыльцо клуба прямо под фонарём. А вот студенток не было. Вернее — были, но оказались все заняты. Некоторые танцевали под Розенбаума...

- На безбабье — и рыба раком, — конструктивно заявил Мешочек и мы подсели к каким — то двум сёстрам, от каждой из которых пахло целым парфюмерным магазином. Угостили их пивом. Завязалась непринуждённая беседа о планах на будущий урожай.

Миша несколько раз выводил меня «подышать» и весело кричал из сортира:
- Ты пойми, это наша святая обязанность, наш вересковый мёд! Уж ты мне поверь!.. На этой скудной почве растут редкие цветы. А цветы — это тот же лес, те же лёгкие планеты. Уж ты мне поверь… Если мы их не опылим — они погибнут! А значит — погибнем и мы!
- Я тебе конечно верю, — вяло сопротивлялся я, — но меня смущает их пыльца. От неё бывает гонорея. Если повезёт. И у них, кажется, есть свои садовники.
- Надо ещё выпить, — отрезал Мишель, застёгивая на ходу ширинку.

Мы выпили. Потом ещё. Дамы стремительно хорошели. Мешочек уговаривал их показать нам какую — нибудь местную достопримечательность. Хоть водонапорную башню. Потом рассказал анекдот про треугольник, пылесос и жопу. Я летел на дно задыхаясь от смеха. Гадал по руке. Сказал, что надо разок пожениться… Судя по линии жизни. Выпили за молодых. И тут все неразрешимые противоречия между мной и мной исчезли, в голове лопнула ракета и жизнь стала оглушающе лёгкой...
И был мне Ursus Marinus...

К счастью, утром затылок ломило так, что я не помнил никаких деталей. Проснулся я с общим чувство тревоги и желанием посетить баню. Уверенности во вчерашнем дне не было. Во дворе, в одних трусах и с сигаретой Мишель рассматривал замятое крыло… На поверхность памяти тактично всплывали сбитый ночью забор, бетонная урна на остановке… Я застыл у окна, как пишут в сценариях, «с открытым ртом». Над комодом кинематографично тикали ходики. Я хотел было схватиться за голову, поднял уже руки, но, осознав всё, вдруг… закричал и страшно пнул себя ногой в живот!
Я был в ярости!
Я хотел убивать!
Я убивал!
Я беззвучно ревел на всю Матросовку!
И я же не мог разогнутся и упал на колени, пытаясь глотнуть воздуха...

Собрав в кулак всю ненависть, я свалил себя на пол ударом в висок и стал сильными глухими ударами ломать себе ребра, выбивать зубы!..

- Крыло, фара, бампер, покраска, — сухо подсчитывал Миша, — в данном случае, сегодня не твой день где — то на двадцатку. Это если с работой. В любом случае — рекомендую к Костину заехать. Костин поможет.
- А он не помер? Он же лет пять как в запое.
- Ровно три года. День в день. И всё! Чистый хрусталь! По последним данным разведки, в настоящее время хмельного в рот не берёт, ходит к 9 на работу и посещает воскресные службы в храме… — Миша почесал спину. — В общем, может являться примером гражданского мужества даже для выпускников суворовских училищ.

Возвращались в город молча. Мешочек надел наушники, опустил кресло и заснул. Солнце висело прямо над дорогой, свет сушил воспалённые глаза. В салоне держался невыдуваемый смородиновый смрад… Настроение было такое, что пришлось несколько раз, прямо на ходу, выволакивать себя за волосы из машины и избивать ногами… Но покоя в душе не было. Не было покоя.

Я смотрел на льющуюся под колёса дорогу, на полупрозрачные изумрудные липы по сторонам, на ныряющие между столбами провода и думал о том, что иногда напивался именно ради похмелья. Ради того младенческого ощущения мира вокруг, которое дает только абстинентный синдром. Абстяжка… Похмелье будто волшебный фонарь, будто диковинная линза, позволяло видеть Подкладку...

Но видел я вот что...
Человек из меня вышел совершенно никудышный. Дрянь — человек. Дешёвка и слабак. За всю жизнь мне счастливо удалось лишь одно мероприятие — залезть в жопу. В которой кроме дерьма нет ничего. Ни семьи, ни денег, ни сколько — нибудь стоящего занятия, придающего моему существованию хоть какой — то смысл...

Я с уважением посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Мне нравилось, как сурово я себя судил...

В жопе я довольно давно и, можно сказать, стал здесь своим...
Со всеми, как говорится, на «ты».
До нынешнего времени у меня, в целом, получалось не думать об этом. То выпьешь, то покуришь чего, то пойдёшь сдавать анализы. А тут вдруг осознал, что если выбираться из дырки столько же, сколько я сюда полз, то выберусь я как раз в том нежном возрасте, когда пора будет ложиться спать. Под траву… В долгий ящик...

- Нужен качественный рывок! — проговорил я вслух. — Да, сэр...

Выбрался пока на трассу. Справа спотыкаясь побежал реденький лесок, слева блестела речка. Из — под сиденья выкатилась чья — то помада...

Настя говорила, что я своими же руками разрушаю всё, к чему прикасаюсь. Потому что больше всего боюсь ответственности. Скорее всего, она была права. Я всё разрушил. Потому и нет сейчас у меня ничего. Ни ответственности, ни сигарет, ни Насти...

Я, конечно, пробовал когда-то измениться. Бросал курить, пару раз практиковал утреннюю гимнастику с гантелями, устраивался даже на работу. Но поднятая волна мгновенно находила скалу, о которую с облегчением разбивалась на брызги блестящих оправданий...

Пару лет назад, за езду в непотребном виде, я провёл 12 суток в изоляторе временного содержания. Справлял нужду на глазах у всей камеры, ел дрянную кашу и подметал мостовые. В общем, не понравилось мне… Со мною в камере сидело человек двенадцать. И один — лежал. Армянин. Все восемь суток, назначенные ему судом, он лежал на нарах в длинном наглухо застёгнутом пальто, не снимая даже кепки. Ни с кем не общался, ничего не читал. Я ему спящему из газеты барсетку сделал… Вставал он только поесть, помочиться и получить перед сном матрас. Так я его и запомнил — пальто, усы и кепка. Строго горизонтально. Как в могиле.
Мне кажется, что я стал точно таким. Меня окутывает какое — то вселенское бессилие. И я не вижу никакого способа стряхнуть с себя этот морок, разогнать весь этот дым.

В общем, я совершенно не представлял в какую сторону мне жить...

В Талпаках мы остановились. Съели в придорожном кафе по исполинскому чебуреку, предварительно осенив крестным знамением туловища в районе желудочно — кишечного тракта. Выпили растворимого кофе и слегка подкурились. Потому что мне надо было подкуриться. Я закапал глаза, порылся в дисках и нашел приятный джазок. Ехать стало полегче. Ursus Marinus… Ursus Marinus...

У Мишеля в телефоне прокашляло смс. Прочитав, он поднял спинку кресла и передал трубку мне. Сообщение было от Костина. Там были две фразы:
«Срочно ко мне! У меня Гитлер!»