Миша Дзюба : Всегда следи за сороками

Д-тридцать-четыре, Д-тридцать-четыре. Остановите томатный кисель. Кит не рыба, кит – почти человек. Все, что не просыпается, остается за свечным прилавком. Прием.
Навязчивый механический треск будильника начался ровно в восемь утра. Треск, как контуженый боец, медленно пробрался по комнате: сначала завибрировала деревянная тумба, затем стекла буфета, после стекляшки в буфете. Треск взмахнул крыльями и накинулся на желтоватую раковину плафона. И уж потом доставучими пальцами забрался в ушные раковины Веллера. Отгрохотав канонадой в веллеровских ушах, треск, наконец, начал стихать. И уже пять секунд спустя остались слышны только едва уловимые щелчки в заводном чреве будильника.
Открывать глаза Веллеру страшно. Он знает, что с открытыми глазами в его сознание ворвется и солнечный свет, и голод, и события наступившего дня. Поэтому Веллер еще минутку лежит под одеялом, еще минутку вдыхает запах собственного тела застрявшего в подушке и простыне. Веллеру слышно, как в аквариуме сучит лапками черепашка. Черепашку никак не зовут. Просто – Черепашка. Совсем недавно у Черепашки было две головы. Ну какая-то болезнь приключилась у Черепашки. Черепашечья болезнь, вероятно. Наблюдая за метамарфозами Черепашки, Веллер часами просиживал у аквариума рассматривая растущую голову. Он все ждал, когда же на голове появятся глаза и рот. Впрочем, ни рот, ни глаза на голове так и не появились. А со временем и сама вторая голова исчезла. А Черепашка, после исчезновения головы, чуть ли не за сутки выросла вдвое. Это событие Веллер отметил в своем дневнике следующими словами.
«Третье апреля. День с самого утра задался солнечный, хотя ночью, пожалуй, шел снег. Мне снился некий волоокий адмирал по прозвищу, кажется, Брандмейстер. Адмирал, в моем сне, стоял на пачке листовок с его собственным портретом и кричал в толпу какую-то дикую похабщину. Однако единственное что я расслышал, было «вагина с бровями». Интересные эротические фантазии у морских военных…
Снова закончилось детское мыло, отчего придется тащиться в этот ужасный-ужасный магазин в подземном переходе, дышать выхлопными газами; да и, чувствую, в этот раз на меня точно набросится тот нищий, что сидит у входа в переход. Я уверен – у него есть нож с тупым ржавым лезвием. И скорее всего он меня еще и укусит. В живот. Даже не знаю что кошмарнее – получить удар ножом или быть искусанным этим вот нищим. Думаю, стоит кинуть ему монеток, дабы он не обратил внимания и проскользнуть. Конечно, нужно будет возвращаться через бульвар, а на бульваре эти столетние деревья, которые вот-вот упадут от старости и дряхлости.
Заглянул после полудня к Черепашке. Отвалилась вторая голова. Искал ее палочкой. Не нашел. Съела».
Веллер поднялся с кровати, протопал на кухню. Д-тридцать-четыре крутились в мозгу Веллера словно лопасти вентилятора. Веллер взял карандаш и четким чертежным почерком вывел «Д-тридцать-четыре» на листке отрывного блокнота.
Поставить электрический чайник; проверить направление носика чайника – точно на юго-восток. Зажечь конфорку плиты; сделать это третьей, наполовину сгоревшей, спичкой; спичку обернуть салфеткой и уложить в коробку этого месяца; выбросить скопившиеся коробки со сгоревшими спичками на предпоследней неделе текущего квартала.
Вынуть сковородку из настенного шкафа; закрыть шкаф обратно за замочек.
Достать из холодильника масленку и яйцо; отрезать от кусочка масла кубик размером три на пять. Яйцо положить в центре обеденного стола, предварительно накрыв полотенцем. Вернуть масленку в холодильник.
Поджарить яйцо: восемь секунд катать кубик масла по сковородке. Опорожнить содержимое яйца в сковородку; две минуты тридцать семь секунд жарить яйцо, разбивая вилкой желток.
Выключить газ – резкое движение левой кисти. Не проверять.
Положить яичницу на еще вчера вечером подготовленную тарелку с лимонным ободком. Сковороду затянуть пищевой пленкой, оставить сковороду до двух ночи на плите.
За завтраком Веллер слушал вчерашние новости, записанные на кассету. Веллер всегда слушал вчерашние новости; с сегодняшними он мог просто не справится – потенциально был возможен инсульт. В светских новостях сказали о проданном на одном из аукционов бриллианте в кучу карат. Семь с половиной миллионов долларов. Веллер встал и дописал услышанную сумму рядом с «Д-тридцать-четыре». Все эти числа, навалившиеся в такой короткий промежуток времени, что-то да значат. Но что? Веллер с натугой преодолел мысль о числах, закончил завтрак. Вымыл тарелку поочередно холодной и горячей водой. Поставил тарелку на полочку между тарелкой для вермишелевого супа и чайной кружкой.
Будильник показывал восемь сорок четыре. Нужно собираться.
На стуле аккуратно сложены брюки. Веллер взял брюки, расправил, проверил швы на наличие иголок и быстро погрузил в штанины ноги. Распечатал носки – на этикетке пакета его почерком набросано «чистые, июль» – зажмурив глаза надел и носки. Оставалось самое трудное – открыть шифоньер, выбрать рубашку и, думая об отвлеченном, поскорее ее натянуть. С рубашкой не заладилось с первого же движения. Заело крепление дверцы. Веллеру пришлось бежать в туалет и срочно спускать воду в бачке, после ждать пока вода не наберется. Со второй попытки дверь шифоньера поддалась: Веллер выхватил голубую рубашку, просунул руки в рукава, заправил в брюки и спиной закрыл дверцу.
Будильник щелкнул. Девять утра.
Перед каждым выходом Веллер опечатывал свою квартиру. Он взял с телефонной полочки, пустующей по причине отсутствия телефона, тонкую книжечку в кожаном переплете. Обходя квартиру по периметру, обязательно через каждые два шага меня ногу, он одними губами читал «Опечатывание». Вернувшись в коридор, Веллер девять раз щелкнул выключателем света и, оставив свет включенным, покинул квартиру.
В шахте лифта дышало. Веллер подошел поближе к дверям лифта, несмело подвинул ухо к щелочке. Нет, сегодня не его день. Похоже – спит. Веллер вытянул из кармана брюк наперсток и им вызвал лифт. В кабине лифта пахло кислым; насколько помнил Веллер, тут всегда так пахло, поэтому волноваться было нечего. На первом этаже Веллер отсчитал ступени – их все так же было девять – и вышел на улицу.
Нервным шагом, стараясь не смотреть на действительность, Веллер минул свой двор. Выглянул за угол дома: за углом пестрела наростами цветных каруселей детская площадка, и виднелся в сени деревьев серый кирпич школы. Веллеру пришлось отдышаться, набрать полные легкие воздуха, чтобы пересечь площадку. Пробегая мимо школы в корку черепа било давлением, перед глазами уже начали сгущаться тучи, но тут Веллер выскочил на проспект, который шумел утренней жизнью.
Автобусная остановка, к облегчению Веллера, оказалась пустой. Маршрут троллейбуса номер семь и номер сто. На метро, разумеется, было бы быстрее, но в червячных туннелях его охватывал столбняк. После первого приступа, когда Веллера вынесли за пределы станции два дебелых мужика, он не приближался к станциям ближе чем на пятьсот метров. Веллер поднял взгляд в небо: куцые облака, ослепительная червоточина Солнца. И тут у Веллера началась галлюцинация.
Гигантская толстая детская кукла плыла по воздуху. Розовое платьице развивалось полами под порывами ветра. Кукла плыла размахивая огромными толстыми ручищами, цепляя голыми ступнями крыши домов – с крыш летели осколки антенн, шифера, толи. Из окон выглядывали жители домов, хватались за телефонные трубки и куда-то звонили. А толстая кукла совершенно не обращала на это внимания – ни на наносимый ущерб, ни на встревоженные звонки граждан. Тут толстая кукла медленно, будто жировые складки на шее мешали ее движениям, повернула голову и вперила свои буркала на Веллера. Она смотрела долго, изучающе-пристально. Лоснящиеся от искусственной помады губы куклы открылись и она огласила пространство басом «Д-тридцать-четыре!»
Веллер спрятался под козырек остановки, вытащил книжку в кожаном переплете и затараторил внутри себя «Схрон». Галлюцинация стала растворяться в жарком воздухе и совсем скоро исчезла. Подошел троллейбус, фыркнул механизмом двери и пригласил Веллера внутрь.
Ехать нужно было шесть остановок. Позавчера на приеме, Михаил Семенович уведомил Веллера, что он – Михаил Семенович Карданцев – уходит на пенсию, а дело Веллера передает своему коллеге Константину Владиславовичу Аржаных.
- Прекрасный специалист, матерый психотерапевт, — по обыкновению растягивая слова сказал Михаил Семенович Веллеру. – Вот прямо сегодня с ним разговаривал, так вот он ждет уже вас. Полагаю, вы найдете общий язык.
Язык. Язык.
Язык запутался во рту Веллера, и ему пришлось его прикусить. Подошел контролер: он помахивал толстой пачкой билетов и вопросительно уставился на Веллера. Тот порылся в кармане, предъявил удостоверение, отвернулся к окну. За ним пролетал проспект, буквально в считанные наносекунды проваливаясь в прошлое. Веллер знал, что возвращаясь домой этот проспект будет уже другим. Никогда ничего не оставалось таким же, как еще минуту назад. Пусть казалось, что изменений не произошло, тем не менее все претерпевало трансформации. Разумеется, никто этого не замечал, а сам Веллер предпочитал молчать. Он вообще предпочитал молчать.
И кто этот Константин Владиславович Аржаных? Веллеру он представлялся извращенцем. Сидит себе Константин Владиславович в кабинете, конечно голый, в одних дорогих туфлях. Листает дела пациентов, затем вызывает к себе медсестру и заставляет ее танцевать белли-денс и выкрикивать «Хей-хей, судно заходит в порт!», а сам в это время бьет себя кнутом по ляжкам и раскладывает из таблеток пасьянс.
Эта часть города Веллеру откровенно была противна. Насколько он знал, тут гнездились сороки. Проводив троллейбус глазами, Веллер тут же огляделся вокруг. Кто его знает, что скрывает густая листва? Сороки – подлые твари – завсегда оселялись в таких вот кронах. Втянув голову в плечи он рысью побежал по улице стараясь держаться правого края дорожки. Редкие прохожие уступали бегущему Веллеру путь, уходя с траектории его бега. Веллер, несколько запыхавшийся, заскочил в больничный двор, затем в двери центрального входа и перевел дух только возле регистратуры.
Над высокой конторкой, сооруженной, пожалуй, еще в каменном веке, нависала тучная барышня неопределенного возраста. Она с брезгливостью посмотрела на Веллера, повела ресницами, почесала сосисочным пальцем за ухом.
- Внимаю вам. – Сказала она.
- Виталий Веллер к Константину Владиславовичу Аржаных. Мне назначено на десять. – Веллер в компании этого мегалодона чувствовал себя неуютно, и тут же добавил. – Утра.
- Кабинет тридцать четыре дэ. – Тучная барышня повела тучной рукой в сторону коридора. – Вот туда, и до конца коридора, там на двери кабинета крупными цифрами номер.
Веллер побежал по коридору. Д-тридцать-четыре-Д-тридцать-четыре-Д-тридцать-четыре. Веллер презирал в себе пророка, ненавидел свои пророческие сны. Д-тридцать-четыре-Д-тридцать-четыре.
Дверь с номером «34Д» на вид казалась прочной, надежной. Веллер нарисовал пальцами в воздухе счет от одного до десяти, таким образом сбивая плохие энергии в ноль; обернулся и увидел, что за ним, и с таким себе нескрываем любопытством, наблюдает сухонький старичок в белом панаме. Старичок обнажился беззубым ртом и плюнул чем-то неразборчивым в сторону Веллера.
Вот этого Веллер вынести уже не мог. Он без стука ввалился в дверь «34Д».
В глубине кабинета в глубоком – директорском – кресле ютился полноватый мужчина с аккуратной бородкой и цепкими глазками. Цепкие глазки уцепились за Веллера и провели того к стулу. Веллер, будто заколдованный, сел. Константин Владиславович покопался в настольном блокноте, что-то вычеркнул, вытянул из стопки документов папку – Веллер узнал свое дело – раскрыл ее.
- Веллер Виталий Витальевич. Рад. Я ваш новый терапевт — Константин Владиславович Аржаных. – Врач откинулся в своем директорском кресле, неопределенно пошарил руками. «Ищет кнопку вызова медсестры. – Пронеслось у Веллера – Вот сейчас вызовет ее, заставит танцевать, а меня смотреть». – Итак, Михаил Семенович уведомил меня обо всех деталях. Вы обязаны отмечаться у меня раз в неделю. Думаю, этот же день и это же время вас устроит. – Он стрельнул на Веллера и безапелляционно констатировал. – Так, устроит. Пока рецептуру менять я не стану, поработаем с месяцок – там видно будет. Нам с вами есть о чем поговорить. Сегодня, правда, времени в обрез, однако минут десять я вам уделю, Виталий Витальевич. Как вы сегодня добрались, ведь маршрут для вас новый?
Веллер помялся на стуле. Привычка говорить о себе исключительно с Михаилом Семеновичем удавкой робости затянулась на его горле.
Аржаных уловив скованность Веллера улыбнулся.
- Да ну что вы, а? Преодолевайте коммуникативный страх, преодолевайте. Я, скажем так, заочно знаю о вас не меньше, чем Михаил Семенович. Так что не робейте.
- Мне, как бы, неуютно в этой части города. – Тихо произнес Веллер. – Тут сороки.
- Сороки? Хм, не припомню. Сегодня их видели? — За голосом Константина Владиславовича скрывалась бесконечная ложь. Он из кожи вон лез, чтобы выглядеть заинтересованным, настоящим. Таких Веллер навидался. Псы. Нужно лгать. Просто необходимо.
- Нет. Прячутся, вероятно. В принципе, доехал без осложнений, приступов не было.
- А сороки? Они же вас беспокоили, как я понял. – Аржаных, с наигранной улыбочкой, подался навстречу Веллеру.
- Ну что сороки? Да и не беспокоили, а так – вспомнились. – Веллер сам удивился собственной уверенности в голосе. Похоже, вышло натурально.
- Хорошо. Как дело обстоит с ремиссиями? Бывают дни, в которые вы чувствуете себя лучше, меньше тревожитесь?
- Откровенно говоря – регулярно. В последние месяцы все очень даже неплохо. Стабильно. – Перед глазами Веллера зашевелились картины: нищий с ножом, микробы, иголки в швах брюк, сороки, сволочные сороки. Паника поднималась волной, накидывая свою петлю. Веллер ущипнул себя за бедро.
- Замечательно, право, замечательно. – И снова наигранность в словах Константина Владиславовича. – Как я и говорил, рецептуру менять не будем. И до следующей недели, тут же и все тогда же. – Аржаных улыбнулся. Пошелестев блокнотом, он размашисто чиркнул в нем перьевой ручкой. – До свидания, Виталий Витальевич.
- До свидания.
Веллер поспешно покинул кабинет. Старичка в панаме уже не было. Его место занимал молодой парень со следами даунизма на личине.
Вот же хитрый человечишка, коварный. Веллер нес свое тело по коридору прочь из больницы, переступая лучи света сквозившие через оконца над дверьми кабинетов. Завлекает, тянет в сети, паскуда. Такой весь слащавый, уютный. А вот, а вот эдак, Виталий Витальевич. А рецептурку-то менять не будем, а вот до следующей недели. Нет, не зря этот Д-тридцать-четыре снился, не зря. Что еще с семью миллионами. Нужно отследить.
Веллер вышел из здания больницы, протопал в находившийся рядом скверик. В кронах деревьев гнездились сороки. Одна из птиц высунула из листвы свою гадкую морду, щелкнула клювом в сторону Веллера и скрылась. Наблюдают. По приказу Аржаных, тут уж как пить дать. Необходимо что-то делать, необходимы действия. Бежать? Веллер поддавшись первичному импульсу самосохранения, ринулся к калитке скверика, но остановил себя. Не выход. Выход – проследить за Аржаных, узнать его дислокацию и… Тут у Веллера приключился приступ паники от появившейся мысли. Внутри все поплыло, словно он кинутая в огонь свеча, набухло, словно он созревший фурункул, и разлилось гноем паники. Веллер упал на колени. Зажал голову. Неимоверным усилием достал книжечку в кожаном переплете, зашевелил губами. Паника стала отступать в тот уголок мозга, где она завсегда обитала.
Отравить Аржаных. Веллер еще раз произнес про себя – ОТРАВИТЬ! Или – сжечь. СЖЕЧЬ! Проследить, где он живет – и поджечь помещение.
Аржаных появился параллельно мысли Веллера о поджоге. Он шагал твердой походкой, весело размахивал портфелем, а на его лице замерло вполне довольное собой выражение. Было даже похоже, что Аржаных напевает. Врач вышел за территорию больницы и направился к остановке. Веллер, чуть поодаль, направился за ним.
На этот раз остановка была полным полна людей. Не зря Веллер терпеть не мог эту часть города. Возле продуктового киоска толклись несколько молодых людей с бутылками алкогольного. Веллер обогнул их по дуге, остановился за деревом. Вот он, эскулап. Стоит, подонок, скалится окружающим. На удивление все страхи покинули Веллера. Его занимало одно – как сесть в один с Аржаных транспорт, чтобы тот его не заметил.
Подкатил, фыркая дизелем, автобус. Аржаных, пропустив даму с ребенком, вскочил в переднюю дверь. Веллер, пригибаясь, вклинился в толпу и погрузился в задние двери машины. Толпа напирала, от нее несло потом, микробы, щелкая микробными мандибулами, кинулись на Веллера, вгрызлись в его плоть. Не думать о таком. Прочитать на память «Схрон».
Автобус натужно катил по дороге, то и дело замирая на остановках. Веллер, спрятавшись за большим мужчиной, читал «Схрон» и следил за врачом. Аржаных наблюдал пейзаж в окне; вдруг у него зазвонил телефон. О чем он говорил Веллеру слышно не было, автобус слишком громко рычал дизелем. Веллер увидел, как Аржаных кивнул головой и определенно направился к выходу.
Веллер выскочил за Аржаных. Стараясь соблюдать дистанцию, затрусил по его пятам. Врач все той же твердой походкой углубился во дворы. Веллер следовал за ним, на миг потеряв того из виду, но нашел доктора входящим в подъезд грязной девятиэтажки. Двери подъезда были распахнуты настежь, и Веллер скользнул в пахнущий мусором провал. Лифт только начал подниматься, и Веллер бесшумно заскользил по ступеням. Лифт остановился на пятом этаже, зазвенела связка ключей. Веллер выглянул сквозь перила – светло-серая дверь направо только-только захлопнулась. И очень хорошо, что нет перегородки.
Веллер вернулся на улицу. Где теперь искать хозяйственный магазин? Ну не спрашивать же у прохожих. Прогулявшись по проспекту, Веллер наткнулся на небольшой хозяйственный прилавок. Купил вату, бензин для зажигалок. В соседнем киоски – спички и салфетки.
В подъезде стояла тишина. На улице рабочий день в разгаре. Помешать не должны.
Веллер подкрался к светло-серой двери, прислушался. Огрызки разговоров. Мужской голос. Разговаривает по телефону. Веллер методично, будто не впервые, стал закладывать вату в щели дверного проема. Облил их бензином. Чиркнул спичкой и кинул на дверь. Дверь полыхнула, взрывной волной Веллеру опалило ресницы. Он ринулся вниз по ступеням, остановился и стал заворачивать спичку в салфетку.
Его сбило с ног. Ему показалось, что он попал под танк.
Сорока сидела прямо на перилах, а рядом с ней стоял Аржаных. Он ласково поглаживал сороку по головке.
- И снова здравствуйте, родной. – Аржаных говорил точно так же, как недавно в кабинете – с участием. – Вот мы прямо не надеялись на такую удачу, право, не надеялись.
- Н-на к-какую? – Обрушившаяся бетонной плитой паника придавила Веллера к полу.
- А что вы сами к нам придете. Что же это вы, Виталий Витальевич, собственных врачей сжигать собрались. Нехорошо. – И он нехорошо рассмеялся. – Ну да ладно, прощаю. – Аржаных великодушно повел руками.
- Милицию. – Веллер попытался закричать. – Ми…
- Вот не надо, гражданин Веллер! Бесполезно ведь. У вас прекрасный мозг, как раз подходит для наблюдателя.
- Не понимаю.
- А нечего понимать. Вырежу вам сейчас ваш чудесный мозг, помещу в эту вот баночку, — Аржаных указал на внушительную банку с жидкостью стоящую рядом с ним на ступенях, — законсервирую.
- Зачем? Зачем-зачем-зачем. – Веллер завизжал.
- Как же – зачем? Вот чтобы поместить ваш мозг в голову этой сороке. – Врач снова погладил сидящую на перилах птицу. – А сорок мы выпускаем на улицы. Они наблюдают за народом, а неугодных и заклевать могут. Где-то так. Надеюсь, вы поняли меня.
- Нет. – Веллер отполз к трубе мусоропровода.
- Да и ладно, что не поняли. Меня, знаете ли, обед ждет. Просто жуть как не люблю холодное. Поэтому – бывайте.
Аржаных откинул полу пиджака, достал устрашающего вида прибор – нечто похожее на огромный нож для консервных банок и молниеносным ударом вонзил лезвие ножа в череп Веллера.
Последним, что увидел Веллер был его собственный скальп и как Аржаных погружает холеный палец куда-то вглубь веллеровского черепа, вынимает его, слизывает кровь, морщится от удовольствия.
- Ммм, вишневый. – Говорит Аржаных. – Вот же удивительное варенье выйдет у бабушки. Удивительное, право. Семь с половиной миллионов банок уже.