Alexandr CHoo : «Короткие предложения»

Город увяз в пробках. Полностью. Нет даже не в пробках, множественное
число не уместно в констатации такого факта моего урбана. Город увяз в
пробке. Большой, практически неподвижной, душной и наэлектризованной
пробке. Похоже это на механизм старинных часов шестеренки которого
перестали двигаться, по годами отработанному алгоритму, и встали упершись
зубьями друг в друга.
Я сидел на заднем сидении разбитой шестерки пытался не дышать выхлопным
шлейфом тянувшимся на сотню метров вперед. Получалось плохо, я то и дело
закашливался, и цвет лица мой окончательно растерял летний румянец. Похож
я был не на отдыхающего паяца, а на человека с туберкулезом на лице. Моя
кожа приобрела странный оттенок, оттенок фильтра выкуренной сигареты. Я
наблюдал части своего лица сквозь призму зеркала. Хачик тараторил одну из
сотен историй про что-то неинтересное, ни мне, ни даже ему самому.
Снова закашлялся. Машина продвинулась на пару метров и вновь осела на
раскаленном асфальте. Шелест трех сотен рублей. Стук задней двери.
Десятиметровая пробежка. Свежий воздух проникал в меня, питая каждую
клетку моего внутреннего я. Свобода это бутылка без пробки.
***
Я зашел на веранду с трудно произносимым названием. Тонкие телевизоры в
унисон сообщали о мировой катастрофе, кажется о пожарах в центральной
полосе России. На всех плазмах полыхали картинки горящих зданий, лесов,
полей от чего мне самому стало невыносимо жарко.
Я заказал лед, попросив разбавить его водой. Именно так. «Взбалтывая, но
не смешивая». Мир вокруг бурлил, закипая окончательно.
Официант справлялся с заказом. А я предался своему любимому занятию…
достраивать этот мир. Я сочинил девушку, которая зачем-то зашла сюда. В
черно белой гамме цветов. От вида которой я зажмурился. Потом вдохнул.
Потом выдохнул. И снова на нее посмотрел. Вот он мой глоток свежего
воздуха и обжигающе холодный коктейль. Вот эта пятиминутка надуманного
прекрасного. Вот она девушка с обложки старых фильмов, честная и безумно
красивая. Я посмотрел на нее тем ничего незначащим взглядом, каким
смотрят на хорошеньких девушек от которых внутри становится холодно. Мой
взгляд ровным счетом ничего не выражал, ни страсти, ни симпатии, ни уж тем
более страха. Я ее просто разглядывал, каждую ее пуговицу на белой блузке.
Едва заметные черты ее нижнего белья. Она прошла уверенно и без эмоций.
Словно оставила сумочку у дальнего столика, а на выходе посмотрела мне в
глаза и улыбнулась. Я еще раз посмотрел ей в след как на вещь, которая
несколько минут назад имела значение, а сейчас нет. Так смотрят на пустую
бутылку виски, разорванную банкноту или нечаянно рассыпанный по полу кофе.
Целый метеоритный дождь из эмоций вышел на улицу. Гамма чувств от
безропотной любви до испепеляющей ненависти растворились в душном воздухе
и миллионе никому не нужных аберраций. Пошел дождь, напоминающий занавес.
Тяжелый, пыльный занавес провинциального театра. Дождь в отличие от
девушки был настоящим.
Ваша вода!- сказал официант и вывел меня из моей Шамбалы.
Девушка исчезла окончательно. В нашей с ней жизни могло случиться разное,
но как водится в таких случаях, не случилось ничего.
Жизнь продолжалась. Я по-прежнему сходил с ума. Уткнувшись в окно, где
сотни капель рисовали переплетающиеся нити дождя. Окно оканчивалось на
уровне моего стола. Эта была пристань моих капелек. Поймал себя на мысли,
что со стороны я и похож на марионетку. Вот сижу такой и в тоже время
болтаюсь на нитях дождя, словно кукла в кукольном театре.
У меня начиналась тоска по осмысленному существованию. Это отпускное.
Глупая привычка быть в деле. Приручить себя расписанию. Ненавидеть
рабочие будни настолько, что не представлять свою жизнь без них.
Дождь тщательно вымывал город, словно отец маленького сына. И какой-то
легкой и несвойственной рысцой под козырек веранды забежал человек вполне
преклонных лет. Я бы назвал его стариком, если бы не его дождевой кросс.
Признаться честно, он ничем таким не выделялся, то есть внешность его была
вполне обычная, такой серый и холодный, словно разбавленный уличным
дождем. Его редкие волосы прибились ко лбу, он же направился прямиком за
мой столик. Не знаю почему, но от него пахло старостью. Да именно
человеческой старостью. Запах был не слишком сильным, но отсылал меня к
моим бабушкам и дедушкам, которые постоянно возились со мной в детстве.
- Я не помешаю?.- интонация его была вполне вопросительная, а алгоритм
действий «пришел – увидел- присел за мой столик» наоборот до ужаса
уверенным и безальтернативным для нас обоих.
- Да нет, я вот уже ухожу.
- Куда же вы пойдете в такой дождь?! Вы боитесь меня. Я это чувствую.
Незнакомые люди пугают. Они как бездомные собаки, вызывают страх
неизвестного. Укусит – не укусит. Но мне просто нужно с Вами поговорить.
- Именно со мной? – я не мог не уточнить.
- Нет
Почти надвигающееся волнение улетучилось. Чувство ответственности
скользнуло по моим плечам и исчезло. И протянутая сигарета символизировала
начало разговора. Мы закурили.
***
-Ты часто бываешь, одинок? – старик без изменений морщинистой мимики
спрашивает меня. Соблюдая традиционный обычай любого первого разговора.
Кто нуждается в том, чтобы его выслушали должен принести в жертву и первый
вопрос.
Мне комфортно, что мы не вставляем в нашу речь скоропортящиеся слова
сорняки по типу Имя Отчество и куда хуже Фамилия. Я крайне неуютно себя
чувствую, обременяя память ничего незначащими именами. Потому что они
никому за этим столом не нужны. «Эффект незнакомца» лучше получается в
режиме «no name».
- Нет. Одиночество весьма условная штуковина. Мне, например не одиноко
даже в компании чашки кофе. Она, как правило, не разговорчива, но зато
читает все по губам. Одиночества, по сути, не существует, пока ты сам
его не придумаешь. А я придумываю женщин, с ними весело и они сплошь и
рядом красивые.
Старик одобряюще кивнул головой. И глазами сообщил, что встречный будет
как нельзя кстати.
- Вы знаете. А что вас заставляет вот так просто, извиняюсь бесцеремонно,
со мной тут разговаривать? – я старался быть славным малым.
- Не знаю. У меня странное предчувствие скорой смерти. Мне хочется
рассказаться. Именно не рассказать что-то, а рассказаться. Словно я
боксер, который отработал одиннадцать раундов на ринге, но как то в
полсилы что ли, и сейчас явно проигрывает по очкам. И вот в двенадцатом
раунде этот боксер раскрывается и идет в размен, стараясь наверстать
упущенное. Смерть это тоже нокдаун. И вот сейчас я хочу поведать тебе
что-нибудь. Не все конечно. Я разделил свою жизнь на куски, словно
большой яблочный пирог и раздаю его голодным и не очень. Ведь в любом
случае получив что-то бесплатно, только ты решаешь, что делать съесть или
накормить урну.
- Какой же кусок достался мне?
- Не знаю еще. Вчера я рассказал девятилетней девочки всю историю моей
единственной любви. Она ровным счетом ничего не поняла, но это и не
главное.
Я отвлекся. Дождь играл бесконечно знакомую мелодию. Слова о любви всегда
действуют на меня усыпляюще.
- Я лицемер. – заявил старик на выдохе.
Вот так да «Добро пожаловать в мои мозги» подумал я. Старик продолжил,
словно уцепился за мой внутренний монолог.
- Да, да. Полный и бесконечно разговорчивый. И всю жизнь им был. Такой
лицемер с мозгом на тысячу язвительных и ироничных слов, а может и больше.
Вот только я какой-то неправильный лицемер. Своим знакомым, друзьям,
большая часть которых уже в могиле, и тем, кому адресованы мои слова, я в
лицо говорил вещи плохие, проблемные, комплексообразующие, и
подчеркивающие их недостатки. А за спиной наоборот хвалил и восторгался
ими.
За всю свою жизнь Я не признался ни одной девушке в любви, не делал
комплиментом, от которых проступал бы румянец на их прелестных щечках. Я
не говорил слов, которые бы подчеркивали их значимость в моей жизни. Все
эти слова оставались, как правило, за их спинами, в ушах моих друзей, в
комнатах любовниц, на страницах моих дневников. Но зато, сколько
неприятных замечаний, неуместных сравнений и капитуляций в изменах (!!!)
они узнали от меня. Я чудовище. Да?
Было сложно судить такое признание, разговор растерял всю легкость с
каждой произнесенной буквой. Словно слова деда были отлиты из свинца.
- Наверное, это называется трусостью, или необдуманной храбростью или
банальной недальновидностью. Извините, не хочу вас судить, просто пытаюсь
понять.
- Самое обидное в этой жизни, что я остался в проигрыше. Я не успел. Не
успел сказать своей умершей от рака жене, насколько сильно я ее любил.
Насколько я ее ценил. Насколько эта женщина изменила мою жизнь. Я лишь
уткнулся в собственные холодные ладоши и плакал. Плакал слезами, которых
не было.
- А еще, я провел достаточно никчемную жизнь. – подытожил старик и
приподнявшись направился к выходу.
Странно, когда он уходил мне вдруг показалось, что я сам сбегаю. От этого
разговора. От этого его куска пирога, который встал в моем горле. Я
молчал, не стараясь его окликнуть или следуя правилам приличия
попрощаться. Наверное, я просто испугался, испугался от внутренних
параллелей, который он нечаянно провел. Испугался закончить жизнь вот
так, блуждая по городу и рассказывая людям, которым на тебя все равно свою
жизнь. Одиночество материализуется. Одиночество. Одиночество.
Я мог придумать этого старика, а может я его и придумал. Может я заигрался
в эту игру. Но вещи сказанные мне были реальными, то есть имели
неоспоримый смысл. И теперь оставалось только съесть кусок пирога или
накормить урну…
©Alexandr CHoo
specially for you