Урусхан : Текинская повесть. Продолжение.

— Спроси, понимают ли они по-узбекски? – обратился Скобелев к толмачу-персу.
Сердары утвердительно кивнули.
- Тогда твоя помощь мне не понадобится. Здравствуйте, храбрые воины! – громко поприветствовал текинцев Скобелев и усмехнулся в усы, торжествующе глядя на опешивших от такого обращения сердаров. — Прошу прощения, храбрые воины за то, что не имел ещё возможности выучить ваш язык, но обещаю, что очень скоро это препятствие исчезнет, и мы сможем разговаривать с вами на вашем родном языке. А пока, по воле императора нашего Александра Николаевича, чьими подданными вы отныне имеете честь быть, дарую вам каждому по боевому коню. Знаю, этим вас не удивить, но всё же кабардинская порода, специально для вас выписаны с Кавказа. Примите эти дары в знак нашего уважения.
Скобелев ещё достаточно долго наслаждался тем, какой эффект, вызвали его слова среди сердаров. Казалось, в этот миг этим людям открылся какой-то новый, неведомый прежде мир или все они только что родились на свет, с удивлением взирали на него и не могли понять, где находятся.
- Твой сынок, а, Дыкма-хан? – прервал паузу генерал.
- Мой, — ответил сердар.
- Как звать?
- Ораз.
- А что, подрастёт, отдашь своего Ораза в кадетский корпус? Станет добрым воином.
Дыкма-хан смотрел на Скобелева явно не понимая, о чём идёт речь.
- Ладно, — махнул рукой генерал. – После расскажу, что это такое.
Выдержав ещё одну короткую паузу, Скобелев продолжил:
- А теперь, выслушайте мою просьбу. Сколько нахожусь в ваших краях, так и не попробовал ничего из ваших яств, сами понимаете, война, не до этого было. Что храбрые воины, угостите чем-нибудь, пригласите в гости русского генерала?
Сердары чуть ли не хором и в один голос ответили утвердительно.
- Позвольте, следовать с вами, Михаил Дмитриевич! И мне! И я! – раздались голоса офицеров.
- Отставить господа, я еду один, никакой надобности в охране не имеется. Вот, моя охрана, — указал Скобелев на текинцев. – Лучшей охраны в этих местах и быть не может!
- Михаил Дмитриевич, побойтесь Бога, да, как же, так можно, в разбойничье-то логово!
- Отставить, я сказал, и не сметь называть разбойниками новых подданных Его Императорского Величества, — воскликнул Скобелев и, усмехнувшись, добавил:
- Эх, вы, господа, ни черта то вы не поняли. Азию надо бить не только по голове, но и по воображению, победить значит удивить! Я еду один и никаких «но». Разве, что Верещагин? Как Василий Васильевич, не побоитесь со мной следовать?
- Да, с вами, Михаил Дмитриевич, хоть на край света! – радостно отозвался художник.
- Ну, тогда показывайте дорогу, храбрые воины!
Скобелев пришпорил коня, за ним Верещагин.
- Эх, чертяка, ничего не боится! Наверное, и вправду говорят, что колдуньей он заговорен, не суждено ему погибнуть, ни от пули, ни от клинка, вот, и не боится! – неслось им вслед.
Скобелев, на белом коне и в белой форме во весь опор нёсся по пустыне в сопровождении сердаров, взиравших на него с нескрываемым восхищением. Это было странное зрелище. Невозможно было поверить, что совсем недавно эти люди были врагами. Казалось, что мчится не русский генерал-завоеватель, а новый вождь каракумской пустыни, сердар, Ак Сердар.

***
- Ак Сердару понравился наш туркменский плов? – спросил Скобелева после окончания трапезы Дыкма-хан.
- Понравился, понравился, — усмехнулся генерал. – И лепёшки, и шашлык, только, вот, молоко верблюжье малость кисловато, не находите Василий Васильевич? — повернулся Скобелев к Верещагину.
- Да, кисловато, Михаил Дмитриевич, — согласился художник.
- А теперь специально для уважаемого Ак Сердара и его друга, — торжественно произнёс Дыкма-хан. — Наш бахши почитает вам стихи нашего поэта Махтумкули, а я постараюсь передать их смысл по-узбекски. Начинай Амангельды, — подал знак сказителю сердар. Бахши закрыл глаза и медленно начал читать:

Путник сядет, отдохнёт и своим путём пойдёт.
Мне пределы в свой черёд чуждых стран увидеть хочется.
Побродить в степи глухой, поглядеть с горы крутой,
Мне добра и зла мирской океан увидеть хочется.
В Хиндустан и там и тут, в Туркестан пути ведут.
Мне святых мужей приют, Румистан увидеть хочется.
Буйство духа, мир страстей, семь нагорий, семь морей,
Суеты в кругу людей, мне дурман увидеть хочется.

- Понял ли уважаемый Ак Сердар смысл стихов? – закончив перевод, спросил генерала Дыкма-хан.
- Ак Сердар понял смысл стихов, — ответил Скобелев. – Особенно мне понравилось о желании увидеть чуждые страны. Что ж, сердар, так и быть, уговорил, буду просить Государя Императора принять тебя и делегацию новых подданных в Петербурге.
- Я не ослышался? – опешил Дыкма-хан. — Мыслимо ли это? Мыслимо ли, чтобы могущественный Ак Падишах принял у себя во дворце текинцев?
- Мыслимо, ещё как мыслимо — улыбнулся Скобелев. – Думаю, Ак Падишах не откажет. И сына обязательно с собой возьми, пусть тоже увидит Россию.

***
Весенним майским днём 1881 года на Красной площади всё шло своим чередом. Из стороны в сторону шатался народ, и только отдельные зеваки останавливались поглазеть на строительство нового Исторического музея. Спокойствие было нарушено, когда взору людей предстала странного вида депутация. Впереди шёл бородатый человек лет пятидесяти в пёстром красном халате в огромной чёрной папахе на голове и с кривой саблей на бедре. Бородач вёл за руку мальчика лет десяти, одетого в такой же халат и с такой же папахой на голове только гораздо меньших размеров. За ними шли ещё три человека разного возраста, одетые также. Сопровождали странных иноземцев два русских офицера с медалями и Георгиевскими крестами на груди. Иноземцы неспешно прохаживались по площади, останавливаясь то у Покровского собора, то у Спасской башни, показывали пальцами на архитектурный ансамбль, переговаривались на своём языке и восхищённо качали головами.
Дыкма-хан (а это был он), его сын Ораз и другие сердары днём ранее уже гуляли по Красной площади, и сегодня должны были отбыть в Петербург на встречу с недавно начавшим своё царствование императором Александром III. Вожди пустыни были крайне восхищены Красной площадью и перед самым отъездом на вокзал изъявили желание прогуляться здесь ещё раз.

Продолжение следует.