tromb13 : ХХ

(Йорунда канешна, но с эмоциями и концовкой, писал для ЖЖ).

Ух, какое утро сегодня было! Величественное такое, и вкрадчивое. Как увертюра к симфонии. Нарастающая сила жизни и света. Момент, который, как не силишься, все время упускаешь: еще ночь – уже утро. Я рано проснулась – еще не засветлело. Думала, сегодня точно не пропущу, за миг до света, в полную грудь «ура» закричу. Пусть потом ругают! Храбрилась. Пока храбрилась, все и пропустила. Уже читать можно, и птички триринькают, и все вокруг – деревья, море, корпуса наши, живописно там и тут разбросанные – будто вздохнуло. А я и не расстроилась. Может и лучше – девочки спят еще. И без «ура» все прекрасно. Такое чувство было, как когда вена на височке вдруг забьется: сегодня что-то случится, сегодня что-то случится…
И если не врать то, самой себе, то я уже знала – что именно. Вернее, что может случиться, и даже с кем это «что-то» связанно.
Так и лежала в кровати с раскрытыми глазами, будто в ванной до краев наполненной этим утром. И от каждого, самого легкого движения, оно, с веселым звоном, плескалось на шахматный кафельный пол. А еще (стыдно сказать), я совсем голенькая под простыней лежала. Я так никогда не спала, а вчера, еще с вечера, как чертенок какой-то в меня вселился. Даже девчонки заметили, говорят: «Ты взбалмошная сегодня, кипишь и брызгаешь”. Я отвечаю: «А вам завидно?». Они: «Отчего же «по белому» не позавидовать». На том и сошлись.
А ложилась когда, под простыней уже, постягивала с себя все до последней ниточки и лежу-боюсь. Покраснела до самых плеч. А все равно – так захватывающе… Я даже не думала, что так бывает – и стыдно, и приятно.
Потому и пришлось до света просыпаться, чтоб одеться пока другие не проснулись. А вот же лежу, как дурочка, и не одеваюсь. Птичек слушаю. Секунды за три, до побудки…
Еле успела.
Побудка у нас плавная. Не какой-нибудь горн – не армия все же. По радио музыку включают, сначала тихо, а потом погромче. Для тех, кто заспался. Смотрю, просыпаются «мокрые курицы». У меня аж дыханье захватило от возмущения: все так медленно, буднично. Я кричу: «Вставайте, вставайте, ленивки! Утро, посмотрите какое!». Тут они разом проснулись. И (я же сама подставилась) за меня принялись. Видно, вчера до отбоя не дошутили. Я уже и не рада. Пришлось позорно бежать. В столовую, на завтрак.
Как я кашу, эту манную ненавижу – вы бы знали. Тоже мне манна! Набрать бы так, полную ложку, пальчиком оттянуть, и – хлоп, в лицо вентилятору. А что, там 2400 оборотов. Получилось бы маленькое небесно-манное облачко, как раз где-нибудь в районе Витькиного стола. Ну, вот и проболталась!
А, ну и что. Надо же когда-то и проболтаться. Он такой, Витька то, такой-такой-такой… Забавный. Я уже неделю за ним наблюдаю. Краем глаза. Самым краешком. Как он вокруг вьется, да кружится. На расстоянии выстрела из игрушечного ружья. Ну, вы знаете, у которого пульки веревочками привязаны. А ближе ни-ни. На собачку из нашего двора похож – ходит вокруг меня восьмерками и носом водит. А меня это так смешит. И я начинаю хохотать, в тот самый момент, кажется, когда он уже было, решился подойти. Он прямо отпрыгивает, назад не глядя, сбивая спиной молочные бидоны у столовой. И каждый раз, что-нибудь в таком же духе. А я потом сержусь на себя целый день, говорю: «Какая же ты легкомысленная дурочка-дура».
Но сегодня, я так с утра еще чувствовала, что-то произойдет. Обязательно. А если не произойдет, то тогда ничего и не надо, ничего и не было. Ни веселой навязчивости наших с ним пересечений, ни диагональных взглядов через всю столовую, ничего-ничего. Я так разозлюсь…
Вот, опять смотрит. Друзья его тоже это заметили: говорят ему что-то, не то подшучивают, не то подбадривают. Даже отсюда мне видно, как уши у него краснеют. Он объясняет им что-то, руками от них отмахивается. Все, не выдержал: ложку швырнул раздраженно, и к выходу пошел резкими широкими шагами. Негодяи комнатные – довели все-таки человека. Так он и правда, опять ни на что не решится. А время, как песочек, течет и сыплется. Уже почти 9, и до 12-ти, ну максимум до 12.30-ти, почти ничего и не осталось. Это кажется так – целых три часа. Звучит солидно, а на деле, как соринку с глаза сморгнешь. А после обеда у нас оздоровительные занятия, а вечером с девчонками свои шушуканья, разговорчики – секреты красоты и молодости. Сами видите, сэр Виктор, дальше все расписание заполнено – ни окошечка.
Так и проходила до обеда, вся неприкаянная. От девчонок оторвалась, как часовой, по аллейке, туда-назад, туда-обратно, проходила. А он и не подошел так. Хотя таким же часовым, все время неподалеку крутился. Испортил своей трусостью такое чудесное утро. Я чувствую у меня глаза, как стаканы, в которые дополна – с горкой слез пустых налили. Это уже в столовой на обеде. Девчонки за столом притихли, даже их проняло. Молчат. Потопа боятся. И тот, даже называть его по имени не хочу, сидит за своим столом, как пыльным мешком пристукнутый. Я просто не выдержала: сказать ничего не могу – горло, как Айседориным шарфиком перехватило, только рукой девочкам махнула, и из столовой бегом. Стою на крылечке, по щекам сама себе нахлестала, думаю: все равно плакать не буду. Был бы повод! И кто-то за плечо меня трогает. Я плечом дергаю, думала успокаивальщицы пришли, а сама чувствую, рука не женская – тяжелая. Оборачиваюсь. Он.
-Ты прости меня – говорит – мне уже давно подойти следовало, а я не решался все. Думал смеяться будешь. Ты мне так нравишься. Я смотрю на тебя – у меня гудеть все внутри начинает. А сегодня… Я в пять утра проснулся. Небо такое…
-Ты, случайно, не голым спал? – я плачу и смеюсь одновременно.
Он не успел ответить, покраснел только. Лицом и ушами. А тут и врачицы идут. И опять с этими уродливыми никелированными креслами на колесах. Я уже, сколько ругалась с ними. Говорю: «Вы понимаете, я и сама могу до процедурной дойти. Сама!». А они опять свою волынку тянут: « У нас такие правила. На процедуры только в каталках. Вам по лестницам тяжело подниматься. Возраст…».
Они упертые, их не переубедишь. Шестьдесят четыре – ну какой это возраст?!