koffesigaretoff : Тейлор

Семён, оказывается, тоже слышал ночью шаги.
По его словам, кто-то снова ходил по коридору — из кухни мимо комнат, и снова в кухню.
Я в очередной раз пытаюсь выставить Семена идиотом, и поэтому пожимаю плечами:
- Не знаю, не слышал. Может, это Покровский?
Семён косится в сторону двери Покровского. Его лицо излучает обжигающую уверенность — раскусил, сволочь, мой манёвр.
- Я тоже думаю, что Покровский, — гордо заявляет эта деревенщина и идёт на кухню.
И бурчит как бы про себя:
- Или это кто-то во сне ходит. Интеллигенты они вообще с головой не дружат.
Семён уходит, имитируя походку лунатика.
А мне, как обычно, становится стыдно за своё мелкое враньё. И я пытаюсь себя обелить и успокоить. В конце концов, я же не обязан верить Семёну. Вполне возможно, что это он сам ходит по ночам и потом меня мистифицирует. Как это проверишь?
Неожиданно на ум приходит отличная (как мне кажется) идея, и я иду в свою комнату за клеем. Я небрежно роюсь по тумбочкам и напеваю что-то неразборчивое под нос — радуюсь, что нашёл такое ловкое решение.

Ещё через пару минут я с клеем уже у дверей Покровского. Выдираю из головы волос и приклеиваю его наподобие пломбы к двери и наличнику.
Теперь, если Покровский хоть когда-нибудь выйдет из комнаты, я буду об этом точно знать.
Я чувствую, что тоже начинаю излучать уверенность.
Она рентгеном проходит сквозь стену и ищет там Покровского. Еще секунда, и я повергну его. Ещё секунда — и от моей ночной паранойи не останется и следа.
Вдруг что-то ломается. Какой-то узел развязывается и прокалывает меня иголкой – а если Семен прознает и оборвёт волос? Специально – чтобы окончательно меня запутать.
Как я узнаю, кто из этих двоих сорвал мою пломбу — Покровский или Семён?
Может, дверь Семёна тоже пломбировать?
Каждую ночь?
Где взять столько клея и волос?
Сомнения качают меня из стороны в сторону.
А что если снова будут шаги, а пломба будет на месте?
Или хуже того – будут шаги, а у обоих (и у Покровского и у Семёна) пломбы будут на месте?
Стоп. Нужно заканчивать, пока коридор со всей его пустотой и стенами не раздавил меня окончательно.
Я обрываю волос и разворачиваюсь уходить. Глубоко дышу. Ось внутри меня с каждым вдохом нехотя стабилизируется.
Тут я вижу Семена — он подсматривал за мной всё это время. Сука, грёбанная. Опять обхитрил.

В комнате я сразу падаю на кровать. Тюбик клея монотонно давит через карман, но мне сейчас не до него. Я занимаюсь самокопанием – мне до слёз обидно за свою трусость: ну почему мне не хватает духу выйти ночью из комнаты и проверить, кто это ходит? Ведь тот, кто ходит, может оказаться очень приятным человеком. Или даже девушкой. Красивой такой девушкой. Милой.
А может и не оказаться – тут всё что угодно может быть. Вплоть до… Но об этом лучше вообще не думать.
Я часто дышу, старясь удержать ритм:
- Это не паранойя, это не паранойя, это не паранойя…

***
За обедом Семён с удовольствием рассказывает о событиях своего пубертата. Он делает это нарочно – знает, насколько мне не нравится подобное слушать.
Семён смакует каждое слово, гремит подробностями и освещает счастьем столовую.
Грязная похотливая свинья.
Деревенский ёбарь.
- … решили пойти на озеро и сфотать члены друг друга. Сходили, значит, кто дрочил, кто так обошёлся, но нафотографировались «по-уши». Потом дали одному ботану плёнку проявлять. Он проявил, увидел, что на плёнке и фотки отказался печатать, родоков зассал. Пацаны давай его уговаривать, мол, не сцы. А он – ботан – ни в какую, типа — приличный и не выносит такого. А под конец этот даун вообще пленку сжёг. Пизды ему тогда таких наваляли! Эх, было дело…
Я выдерживаю звонкую паузу и говорю Семену, что он латентный гомосексуалист:
- Пидараз, по-вашему.
Я всегда ему это говорю, когда есть возможность. Во-первых, потому что Семёну нужно периодически грубить, иначе он вообще на голову залезет. Во-вторых – я действительно так думаю.
Семён, как это ни странно, никогда не спорит со мной в таких случаях. Думаю, что он всё-таки принимает моё мнение всерьёз. Во-первых, потому что я учился в институте (пусть и техническом). Во-вторых, потому что я когда-то прочёл книгу Фрейда «Психология бессознательного».
Не стал Семён отбрехиваться и на этот раз – он просто сказал вслух:
- А хорошо бы, чтобы Покровский оказался женщиной. Мы могли бы неплохо развлечься, — тут Семён сделал непристойный жест, — эх… знать бы наверняка… я бы двери б вышиб…
На этих словах в глазах деревенского мачо появилась неизгладимая голливудская мудрость-печаль, а в жестах нарисовалась величавость кинозвезды на пенсии.
Нет, определенно, что-то хорошее в Семёне есть. Пусть и ничтожно мало, но всё же есть. Этакое — хитро-пружинистое.

В принципе — Семён дело говорит, но в частности — мы оба догадываемся, что не стоит вышибать ЗДЕСЬ двери. Навряд ли это к чему-нибудь приведёт. К чему-нибудь хорошему, естественно.
Семён мечтательно продолжал:
- И хорошо бы у Покровского, то есть – у неё, грудь была бы побольше! Я такие люблю, — Семён показал приблизительный размер желаемой груди.
Неожиданно в комнате Покровского раздался громкий мужской хохот.

Хохот Покровского бесцеремонно влетел в столовую, застучал пульсом в висках и тут же растворился в повисшей тишине.
Я почувствовал себя препарированной лягушкой, без сомнений — Покровский смеялся именно над нашим с Семёном разговором.
Первым оклемался Семён:
- А ещё, один пацан со двора посмотрел какой-то фильм, не помню какой, где носили часы в жопе. Дед — носил, Папа носил, а сыну передали эти часы в наследство…
(я знал, что это был за фильм, но подсказывать Семёну не стал – было не до этого)
- … так этот малой со двора взял папины часы, намазал вазелином и сунул себе в очко. Когда его потом в скорой спрашивали, зачем он это сделал, он ответил, что ему было интересно, как эти из фильма время из жопы проверяли. Мы всем двором ржали. А батя его эти часы потом выкидывать не решался – мол, сынуля с ними как бы сроднился. Но и носить не очень хотел. Его потом всё время во дворе нарочно спрашивали: который час?
Семён оглушительно заржал, феерично завершая обеденную беседу.
Я даже засомневался — а слышал ли он вообще Покровского?
(я очень надеюсь, что это был Покровский)

***
Где-то внутри, сбившись с амплитуды, невпопад качнулся маятник.
Подчиняясь ему, прыгнуло дыхание.
Я судорожно рванулся куда-то наружу и открыл глаза.
Всё вроде нормально — вдох- выдох и привычно мерцает потолок.
Я вспомнил, как страшно было слушать хохот Покровского.
(я очень надеюсь, что это был Покровский)
Маятник опять сбился с амплитуды.
- Давай рассуждать, — сказал я сам себе.
Ведь Покровский может быть кем угодно – его или её никто никогда не видел. А смех у неё может быть записан на плейер. И может, он (она) не слышал нашего с Семёном разговора. Возможно, это – просто совпадение.
(…это не паранойя, это не паранойя…)
Вот возьмёт Покровский и окажется девушкой, и выйдет однажды из своей двери эдакой …
(нет, в коридоре тихо)
… и тогда посмотрим, кто будет праздновать. Я или сельский мачо.
Вполне может быть, что так оно и будет (в смысле — Покровский это женщина).
Мы ведь даже не знаем его имени.
Или её.
Человека в закрытой комнате мы называем Покровским, потому что в столовой есть стул с нацарапанной надписью «покровский». Поскольку тут никого, кроме меня, Семёна и человека в «той комнате», нет, то мы решили, что это автограф человека из закрытой комнаты.
С появлением версии про женщину, я склонен считать, что надпись «покровский» связанна с каким-то названием.
Может быть, с названием этого места.
Да, точно, с названием.
…Или с тем, кто ходит по ночам.
(нет, в коридоре точно тихо)
(вдох-выдох, вдох-выдох)

***
Утром я застаю Семёна возле двери Покровского.
Чувствуется, что мы оба хотим, чтобы это была «дверь Покровской».
Семён держит в руке тюбик клея.
- Ты уверен? – спрашиваю его я. – А вдруг ночью – шаги? А пломба целая?
- Значит, это будут твои шаги, — спокойно отвечает этот толстокожий бегемот.
Удивительная, сказочная нервная система.
В столовой Семён снова глаголит про свои первые сексуальные приключения.
До одурения предсказуемый в своих интересах человек. Всё, что он рассказывает, так или иначе, связанно с сексом и выставляет Семёна (как бы непроизвольно) с лучшей стороны.
Голос Семёна ловко перекатывается по столу, стульям и посуде, собирая всё внимание на себя.
(как хочется, чтобы Покровский оказался женщиной)
На этот раз его повествование было про каких-то телок, которым нужно было (!) «дать на клык», и группа товарищей (вместе с ним) вызвалась это сделать в заброшенной беседке за стадионом.
Безмозглая тварь.
Я выхожу из столовой без объяснений.
Хорошо, что сегодня обошлось без хохота.
(как хочется, чтобы Покровский ПОСКОРЕЕ оказался женщиной)

***
Перед сном я пробираюсь в коридор и на всякий случай срываю пломбу Семёна.
(…это не паранойя, это не паранойя…)
Потом оглядываюсь. Никого.
Вот и хорошо.
Хотя я думал, что Семён меня снова вычислит.

***
В столовой темно.
Я включаю свет и вижу, что на столе сидит голый Семён и дрочит.
«Датысовсемчтоли?» — думаю я и мгновенно оказываюсь около него.
Изо всех сил толкаю его ватное тело вниз.
Семён не сопротивляется, а валится как снеговик.
Я прижимаю его руками к полу.
Но руки все время куда-то соскальзывают.
Семён кричит, и эхо давит на меня сверху.
Тогда я достаю заточенную ложку и бью Семёна в горло.
Теплая кровь неприятно липнет на руках.
Я отвлекаюсь, пытаясь вытереться, а когда поворачиваюсь назад, то оказывается, что кровь зелёная, а Семён в одежде.
А я просто-напросто его убил.
И у меня при этом стоит.
От этого стояка я просыпаюсь.

Жаль, что в книге Фрейда я тогда многого не понял. А остальное давно забыл.
Мне бы сейчас психоанализ не помешал.
Пару секунд я прихожу в себя.
Ищу глазами стены, потолок, пол.
Слушаю коридор.
Всё тихо.
Иду на цыпочках к двери. Пломба на моей стороне цела.
Лезу в тумбочку. Заточка из ложки – на месте.
Я беру её в руку и сажусь на кровать. Опираюсь спиной на стену – оборонительная позиция.
Хотя оборонитель из меня никакой. Я никогда не был храбрецом, а тут и подавно. Заточку то я держу, но вот пустить вход, если что, это вряд ли.
Отдышавшись, я откладываю (но недалеко) ненужную мне вещь.
Я боюсь закрывать глаза. Поэтому сижу и смотрю в стену напротив.

Чтобы это ни было — это точно не паранойя.
Но это не успокаивает.

***
Утром Семён ведёт себя необычно. Против обыкновения он молчалив и рассеян в движениях.
Сначала я принимаю это на свой счёт. Будто бы сны – материальны.
Но потом вспоминаю про сорванную пломбу.
Так Семёну и надо. Пусть и его нервная система поработает.
В конце завтрака Семён вдруг спрашивает:
- Ты не брал вилку из шкафа? Я сегодня пересчитал – одной не хватает.
Я начинаю бурчать, делая невинный вид:
- Да нет, вроде. Может, Покровский?
(я специально не называю Покровского в женском роде в разговоре с Семёном)
Семён кивает, словно всё в полном порядке:
- Ага. Да и я мог обсчитаться.
Нет, Семён, ты не ошибся — это паранойя.
Я победно выхожу из столовой.
Уже в коридоре мне несётся в спину:
- Тейлор!
Я вздрагиваю, мгновенно роняя все регалии победителя.
И оборачиваюсь.
Семён совершенно серьёзен:
- Верни вилку.
И тут же добавляет по-отечески:
- А пломбы я вешать больше не буду.
Я киваю — мол, договорились, и иду по коридору мимо своей комнаты. Туда дальше – за комнату Покровского.
Мне нужно многое обдумать, а расталкивать пыльную пустоту, бродя из угла в угол в своём боксе, уже надоело.
И дело тут не в том, что Семён опять разгадал мои ходы.
Дело опять в именах.
Тейлор – не моё имя.
Я прочел это имя на двери, когда впервые проснулся в «своей» комнате.
В принципе, это было первое, что я увидел, когда пришел в себя — трафаретная надпись на внутренней поверхности двери.
А когда я «знакомился» с Семёном, то взял и сказал: «Тейлор».
Я не думал его обманывать. Просто я в принципе не помню, кто я такой.
Точнее – кто я именно такой. И как меня зовут на самом деле.
При этом, воспоминаний и ощущений у меня много. И все они мои. Но кто этот человек, который я – непонятно.
Уверен, что у Семёна всё тоже самое.
Вот почему мы никогда не называем друг друга по именам.

А вообще — всё это напоминает мне странный эксперимент.
Кто-то (или что-то) поместил сюда меня, Семёна и Покровского. Обеспечил нас всем необходимым в неограниченных количествах и нажал кнопку «пуск». А в каких это всё целях — нам (подопытным) неясно.
Но сейчас у меня устойчивое ощущение, что этот кто-то уже полностью охладел к своей идее и эксперимент заброшен.
А мы здесь «висим», ждём и боимся чего-то. Чего-то совсем непонятного.
Вот раньше я чего боялся?
Неизвестности, которая всех нас ждёт, после жизненного порога?
Бескрайней неизвестности, которая притаилась за жизнью?
Неминуемой непостижимой парализующей неизвестности?
Да, пожалуй, этого.
И всё.
Страшнеё ничего не было.
А теперь?
Теперь у меня есть какая-никакая определенность. И возможно, что эта определенность навсегда — Тейлор, Семён, столовая, Покровский (хоть бы он оказался женщиной) и коридор.
Стоп!
Коридор!

Странное место нашего проживания устроено таким образом: коридор в виде буквы Т. В перекладине, в противоположных тупиках – душевые и санузлы. А я, Семён и Покровский живем в длинном коридоре – «ноге» буквы Т. Наши двери – вдоль стен. Первая от перекладины по правой стороне — Семёна, вторая – моя. Первая по левой стороне — Покровского. Вход в столовую – напротив моей двери. А сам коридор-нога уходит вдаль и теряется где-то за зоной видимости. Никаких дверей, окон, люков, насколько мы можем различать – в той части нет.
Мы с Семёном хотели как-то туда пойти. На разведку. Но нас остановила надпись, сделанная кем-то от руки.
Надпись маркером «Там ничего нет» была в нескольких метрах за дверью Покровского. И ниже — стрелка в направлении коридора.
Не знаю, откуда это повелось, но любым надписям ЗДЕСЬ мы безоговорочно верили.
Может быть потому, что здесь нечему было больше верить. Тем более, что здешние надписи никогда не ошибались.
За надписью «столовая» — была столовая.
За надписью «посуда» — была посуда.
За надписью «душ» — был душ.
И т.д.

Так вот:
Коридор!
Сейчас я отчётливо понял, что задумавшись, уже более часа бреду по коридору, удаляясь от столовой и Семёна.
Внешне ничего не изменилось. Такой же коридор, как и возле нас, только пустота уже в обе стороны.
Внутри неприятно кольнула догадка, что впереди не просто пустота, а безжизненная бесконечность. Ни тупик, ни петля, ни провал, а именно — бесконечность.
Если сейчас занервничать и начать крутиться, то я легко могу забыть, откуда я пришёл, где бесконечности нет.
И тогда – всё.
Глубоко дышу.
Ага — мне туда.
Я на всякий случай крикнул: «Семён!!!».
Ответа — нет.
И я, стараясь справиться с паникой, пошёл в сторону (я надеюсь) столовой.
Пустая тишина коридора невыносимо путалась под ногами.
Я побежал.

***
И всё же это – определённость.
Просто нужно верить надписям.
Тогда за надписью «Семён» – будет Семён.
За надписью «Тейлор» — будет Тейлор.
И Покровский за закрытой дверью будет подавать надежды.
И всё это будет более-менее понятно и постоянно.
Во всяком случае – пока мы здесь.