Платон Сумрaq : Хроники девота

Начались летние каникулы.
Три четверти нашей компании с родителями разъехалась по дачам и курортам.
А что делать мне?

Я со своими одноклассниками Мишкой Алтуховым и Серегой Пятницким шлындал по улицам, задирался к прохожим, докапывался до девчонок, пил пиво, смолил дешевые сигареты и трепался «с ученым видом знатока» — обо всем на свете.
Лето опять длилось так предсказуемо. Дрянь, а не лето: безучастное, обессоченное, без сучка и задоринки...
Как-то с утра заскочили мы в гости к знакомому парню, до девятого класса учившемуся в моей новой школе. К Петяну Крохину. Он теперь учился в математическом классе, — прилежно налегая на подготовку к поступлению в институт; но постатейно был таким же инфантильным раздолбаем, как и все мы. Правда, его быт, благодаря родителям, от нашего в чем-то отличался; у него наличествовали: славная стереосистема с цветомузыкой, «386-й» компьютер, видеомагнитофон и куча фильмов. Мы иногда заползали к Петяну раздавить по бутылочке дешевого пойла да посмотреть что-нибудь свеженькое — с гнусавым закадровым переводом. (Я и сегодня не терплю кино со студийной озвучкой.)
Петян был существом на совесть порочным. И ленивым. В часы досуга из дома он почти не вылезал; что-то мастерил, паял, слушал музыку и до поросячьего визга глядел порнофильмы. Изредка — под вечер — ему удавалось зазвать к себе «на видик» какую-нибудь свойскую простушку с окраины; и тогда порнуха, встык подписанная после, к примеру, «Pretty woman», срабатывала почти безотказно.
Но бывало и такое: зазванные особи женского пола нахихикаются в экран, и под утро — нетронутыми недотрогами покидают разгоряченного увальня, оставив его с носом и напухшей ширинкой. И Петяну привыкалось, простите за каламбур, спрятав в кулак свою гордость, этим и перебиваться до отложенного реванша.

В тот день, когда мы к нему забрели, Петян, как всегда, сидел дома и «изволили скучать». Мать его, администратор какого-то ансамбля — типа «Березки», была на гастролях; отец откомандировался своим ВНИИ в какую-то Тмутаракань. Наш визит Петян воспринял с радикальной радостью; мы же злоупотребили его гостеприимством и того хлеще: непринужденно объели крохинские закрома и зазвонисто подзаправились из папашкиного бара; попутно Петян забавлял нас демонстрацией какого-то боевика — то ли со Шварценеггером, то ли с Ван Даммом: я уж и не помню.
Затем...
Ну не мог Петян обойтись без того, чтобы не накачать нас злющей порнухой. Квазиритуальным жестом он потряс в воздухе кассетой и вставил ее в магнитофон. «Вставил» — это самый подходящий глагол. Потому что сделал он это так, словно это и не кассета была, а сами понимаете что. Аппарат, поклацав, исполнил встречное движение и принял в себя новейшее Петяново приобретение (И где он их добывал в то полудевственное время? Не мать же ему их из загранок привозила!?). Свершив свое таинство, он уселся на диван и погрузился в просмотр.
Минут через пять мы начали умолять его убрать звук. Представьте себе все эти чудовищные стоны, незамысловатые фразы («…Fick mich in mein Arsch!..» «Nein! Ich fick dich in deine Maul!» ), которые почти никогда не совпадают с артикуляцией губ на экране, — отчего их непременное наличие становится еще абсурднее. Сами знаете, какая акустика в московских квартирах. Даже нам, с нашим «комплексом отсутствия комплексов», стало неловко перед соседскими бабушками.
Петян в ответ на наши просьбы только сопел, потел, ерзал в кресле и отпускал тонкие замечания «искушенного балетомана». Готов поклясться, одно наше присутствие уберегало его от мастурбации.
Глупейшая подвисла ситуация: никому, кроме хозяина, вся эта бодяга не нравилась; сам он не мог «по-хозяйски» взломать вуаерские тайники души, — а беззатейно выйти из тупика и нажатием кнопки на пульте вытащить кассету из видака, — было выше скрытых резервов порочного Петянова нутра.
Так мы и сидели. Вчетвером. Каждый, по-своему, чем-то тяготясь. Что думали Серега с Мишкой, судить не берусь. Мне — противно не было. Повторюсь, я тоже иногда грешил видеоподглядыванием. Но — утилитарно. Дважды, находясь в тесной нескромной компании, доводилось и мне пользоваться Петяновым методом обольщения. Хотя, знаю, на результат можно посетовать: женская душа — потемки. Вот и тогда Петяну следовало бы заткнуть фонтан своего видеоизобилия. Ведь я, продолжая трепаться с ребятами, все же кидал взгляд на экран, — поскольку то, что там происходило (по невысоким критериям похотливого ремесла), являло собой образец шедевра, претендующего на «Оскар».
До того — я не видел порнофильмов с каким-то мало-мальски развитым, да еще и детективным сюжетом. Кино портило только то, что снимал его человек с какой-то потасканной психикой: всего — с перебором.
Знаете, в кульминационном эпизоде на экране возникла молодая женщина. Не соврать, чтоб уродина: с миловидным лицом и достойными восхищения формами…
Но была она — одноногой.
И ей — это не помешало присоединиться к подлинной оргии, активно помогая себе всем своим лапидарным телом. И даже костылями.
Вы позволите сигарету?.. Благодарю Вас...

Зрелище, доложу я Вам…
Правая нога у актрисы была ампутирована чуть выше колена; камера маньяка-оператора без прикрас демонстрировала ее зарубцованную культю. Остаток ее ноги неартистично болтался, — пока какой-то длинноволосый Тарзан пахал ее во все женские отверстия. Потом к нему присоединился его коллега. Ампутированная конечность сходствовала с сосиской в недопеченном тесте. Нет, скорее, с хинкали с многочисленными складочками теста (говорят, их должно быть не менее восемнадцати).
Вижу, Вам не нравится… Но я специально расписываю тот фильм в столь цинично-сгущенных красках, чтобы Вы лучше могли оценить наше тогдашнее состояние.
Была, была какая-то надменно-брезгливая оторопь в наших физиономиях. Даже Петян прекратил посапывать. Мы были обычными московскими подростками конца 80-х годов и о жизни одноногих женщин как-то не задумывались. Инвалид, калека — это мужик из военного фильма, «отрежем, отрежем Маресьеву ногу», парочка сальных анекдотцев — и все.
И все!
Тленность всего земного, несовершенство мироздания, эстетическое единство и борьба прекрасного и безобразного… Какое это могло иметь к нам отношение?
Первым завелся Серега:
- Петян, ты что, совсем уже свихнулся на своей порнухе?
- А что, а что, нормальный фильм, — защищался Петян. — Мне нравится.
- Петян, ты что, извращенец? — не унимался Серега. Мы с Мишкой его поддерживали:
- Да уж, Петян, тебе что, нормальных баб уже не хватает?
- А что, а что, — блеял Петян. — Нормальная баба. Без ноги, это есть, зато остального тела навалом.
- Может, ты бы ее еще и трахнул? — вопил Серега.
- Может, и трахнул бы, — огрызался Петян.
Тут-то бес и потянул меня за мой размоченный в крохинских винных погребах язык:
- Хорош трепаться, Петян. Никого бы ты не трахнул.
- Я? Не трахнул? — аж задохся он от возмущения.
- Да ты, ты бы не смог, — продолжал я его подначивать.
- А вот и смог бы.
- Нет, не смог бы ни фига.
- Ну, хорошо, — неожиданно сдался Петян. — Может, и не смог бы. А ты, может, ты бы смог?
- А что, думаешь, не смогу?
- Да тебе слабо!
- Мне? Слабо?

Мы еще попрепирались, — и Петян, гад, загнал меня в угол. Весь этот спор казался мне абсурдным. Я не знал, где взять — живую – одноногую — женщину, при пособничестве которой мог бы доказать свое мужское превосходство над Петяном и поддержать свой непререкаемый авторитет лидера нашей шайки.
А Петян смотрел на меня ехидным немытым глазом:
- Ну, что, заспорим? У кого из нас получится?
Я недрогнувшей, вспотевшей рукой вцепился в его протянутую кисть:
- Я-то запросто с тобой поспорю, только, как спор разрешать будем? У тебя что, есть кто-нибудь на примете?
- А вот, представь себе, есть! — торжествующе возопил Петян. — Живет тут в соседнем доме одна телка одноногая. Ленка. Нашего примерно возраста. Так что задача даже облегчается.
Хмель захлестывал голову; я старался держаться поразвязнее:
- А чего это она такая молодая и уже такая одноногая?
- Да она с родителями год назад на юге в автомобильную аварию попала, — вещал Петян. — Машина в лепешку, родители всмятку… А она живая осталась. Только врачи ей ногу оттяпали!
- Так она с кем живет-то? — спросил Миха.
- Одна. Раньше с бабкой жила. Но бабка месяца три назад померла. У нее тут в Москве из всей родни одна тетка осталась. Она замужем за офицером из Генштаба. Тетка ей пару раз в неделю продукты подвозит, денег подбрасывает. К себе жить не берет. Боится, что Ленку из квартиры выпишут.
- Петян, ну ты даешь, — сказал Сергей. — Прямо как бабка приподъездная. И откуда ты все знаешь? Ты ж и на улицу-то, наверно, не выходишь?
- На улицу я выхожу, хорош трепаться, — обиженно протянул Петян. — А что касается Ленки… Так Люську, — ну, Люську Кудимову, с которой я пару месяцев назад тусовался, помните? Это она мне рассказала. Она ж с ней в одном классе учится.
- Как же она в школу-то ходит, Петян? Тяжело ведь? Она ж, небось, на костылях передвигается, — я уже начинал жалеть о нашей затее.
- А она в школу почти и не ходит. Дома учится. Только на какие-нибудь контрольные. Девки к ней заходят. Учителя из школы. Мне Люська говорила, она шибко умная. На лету все ловит.
- Еб-те, есть маза трудно в таком возрасте без ноги остаться?
- Да уж, конечно, не сахар, — безжалостно констатировал Петян. — А ты что, братан, сдрейфил что ли? Ты не боись, она симпатичная телка. Сам видал.
Мне уже вожжа под хвост попала, и я попытался придать своему занемевшему лицу выражение снисходительной мужественности:
- Ничего я не сдрейфил. Сказал, сделаю. А вот насчет тебя, Петян, мы еще посмотрим. (А у самого в голове вертелось: бля, что ж мы задумали, это же уголовщина! В глазах Петяна и остальных читалось то же. Но кто отступит? Кому хватит смелости показаться трусом? Кому хватит ума выглядеть дураком? Не мне! И, вижу, никому из нас).

На том и порешили. Петян мигом созвонился с Люськой Кудимовой. Потрепался с ней минут десять, чтобы она ничего не заподозрила. А потом, под каким-то предлогом, выудил из нее точный адрес Лены. И номер телефона.
Было что-то около трех дня. Выпить в папашином баре — ни миллиграмма; мы же — с перепугу начали трезветь. Серега с нами идти категорически отказался: нас осталось трое. Как-то даже не хотелось облить его помоями презрения. Проводив его завистливыми взглядами из окна, мы смолчались потянуть время, поискав истину в вине.
И мы отправились в хорошо известный нам магазинчик. В нем, задвинув на антиалкогольный указ и наше документальное малолетство, мы всегда могли отовариться какой-нибудь дешевкой: от сухенького до красненького, смотря, что за завоз.

Лена жила в двенадцатиэтажке, которую построили четыре года назад, и которая горделиво косилась на своих пожилых сестренок по соседству, — не ведая о своем ублюдочно-блочном уродстве.
Задумав вляпаться в дерьмо, — надо подготовиться. И мы уселись со своей бутылкой «222» у единственного подъезда Лениного дома. Подожгли пробку, отпили из горла, закурили и стали продумывать план операции.
Прежде всего, надо было удостовериться, что Лена дома. Помог раздобытый Петяном номер ее телефона. Мы отправили Мишку в ближайшую телефонную будку, и он вскоре вернулся:
- Она дома.
- А, может, это ее тетка трубку взяла? — спросил я, все еще надеясь на благополучный исход нашей глупости.
- Не-а, — прикладываясь к бутылке, протянул Петян. — Мне Люська говорила, к ней тетка два раза в неделю приезжает: в среду и в субботу. Сегодня-то понедельник. На дворе каникулы, то есть и из школы там никого быть не может. Не трусь, Витек, все пучком.

Если бы Петян перестал меня подначивать, я бы так не заводился. С каждой новой его шуточкой — кровь, сдобренная портвейном, приливалась в мою дурью башку, заставляя просчитывать варианты совершения нашего грязного дела. Да-да, представьте себе, я и напившись, — понимал, что это будет. Это будет — групповое изнасилование девушки-инвалида. Но как, как я мог остановиться?!
Я же знал, что Петян — непревзойденная мразь. Он сам в последний момент может струсить. Подставить нас.
И еще: я знал, если отступлю, Петян — первый — начнет трезвонить на каждом углу, что я — слабак. А все послушают — его! Начнут презрительно ржать… Но никто, никто — даже себе — никогда — не признается в том, что уж он-то не способен на подобную мерзость.

Мой авторитет…
Рассыплется в пух и прах?

И между утратой лидерства и потерей совести (+ небо в клеточку лет на пятнадцать!) я выбрал второе.
- Ну, пошли, что ли? — я выговаривал, как можно грубее, — чтобы дрожью в голосе не выдать смятения в паху. — Скоро уж народ с работы потянется.
Петян неуверенно поглядел на меня. Нехотя поднялся со скамейки. На ходу допил портвейна и зашвырнул бутылку в подоконные кусты. Проходившая мимо старуха, навьюченная авоськами, настроилась было на отповедь. Но, увидев наши ожесточенно-сосредоточенные пьяные физиономии, осеклась и прибавила шагу.
Подбадривая себя похабными шутками, мы вошли в подъезд.

Я сказал: «мы продумывали план». В действительности никакого плана не составилось. На наше счастье, время было еще наивное: в доме ни кодового замка, ни домофона, ни консьержки. К тому же в таких домах, хотя и по восемь квартир на этаже, но каждые четыре — справа и слева от лифтов — представляют собой отдельные секции, — отгороженные друг от друга и от всего подъезда: чтобы там ни происходило — вряд ли кто услышит.
Но мне вспомнился предлог. Под которым мы и рискнули проникнуть в квартиру.
Когда мы позвонили в Ленину дверь (на девятом этаже) и звонкий голосок через пару минут спросил: «Кто там?», я, не раздумывая, ответил: «Социологический опрос».
Только подумайте, — в двери не было «глазка»! Лена раскрыла ее безо всяких колебаний. Она предстала перед нами на костылях. В каком-то простеньком длинном халате, скрадывавшем ее физический недостаток.
Это длилось какие-то мгновения.
Я и не разглядел ее толком. (Нашу жертву!)

А потом мы вломились в квартиру. Сбили Лену с ног (ложевый штамп, неприменимый для Лены). И захлопнули за собой дверь.

Наш налет настолько ошеломил ее, что она даже не успела по-настоящему закричать — прежде, чем мы ее скрутили и волоком втащили в комнату.
Если бы она
могла
оказать
нам
сопротивление, —
это бы поубавило нашей позорной смелости.
Но Лена!
Она-то отбивалась одними руками.
Лишь раззадоривая нас.
Я верю: правы те, кто говорит, что на подсознательном уровне мужчина и насильник — синонимы.
Ощутив архитипический восторг от неравной борьбы, я почти угомонил свои гуманные страхи.
Втроем, шумно мешая друг другу, мы все-таки дотащили Лену до дивана. Затем, бездумно стискивая ее худенькие плечи, и не зная, как к ней подступиться, — мы слегка присмирели.
Я оглядел своих приятелей. Лица у Мишки и Петяна раскраснелись. Шеи вздулись венами. Оба — разгоряченные — тяжело дышали. На Мишкиной рубашке не хватало двух пуговиц. А Лена — продолжала цепляться за него левой рукой. Для девчонки на костылях — сильные руки — не ляпсус природы.

… Она негромко, но убыстренно и испуганно поскуливала через шарф, который мы прихватили в прихожей. Не видя лица подергивающейся всем телом Лены, Петян грубо схватил ее за горло и потребовал, чтобы она заткнулась. Это не помогло ее успокоить.
Лена только резко закивала головой.
Шарф сбился с ее широко раскрытых голубых глаз.
С пульсирующими ресницами.
Она еще жалостливее подвывала.
Не верю, что в тот момент ей подумалось об изнасиловании. Мы могли ограбить квартиру: от родителей у Лены, наверняка, кое-что осталось.
Но насиловать?
Ее?!
Да!
Ее.