Шырвинтъ и Арлекин : А над морем кружили альбатросы

А над морем кружили альбатросы. Женщина лёгкого поведения Ксюша целовалась у буйка с байконурским вертолетчиком. С нудистского волнореза вдалеке падали в Чёрное море жирные тушки минских художников с маленькими хуями. Невысоко в горах варили плов из алычи и мидий, страдающие микроспорией панки. Жизнь бурлила.
Парило.
Вечерело

- Наташа, пива хочешь? — проорал я вслед аппетитной заднице, поднимающейся по ступенькам с пляжа на набережную. Прибежали две. Та, которая играла Алису Селезневу и еще одна из Харькова — весьма вульгарная дама, но моему другу Белому она была очень по нраву. Девка его чуть было не женила потом на себе. И зря.
Фильм про Алису я помнил слабо. Не то поколение. Я вырос на «Бронзовой птице» и на «Военной тайне», в финале которой Альку, так и не ставшего пионером, пришиб камнем слегка выпивший гегемон.

Я все же вспомнил Алису по глазам. Дама мечты той мужской составляющей побережья, что ещё не обзавелась вторичными половыми признаками — тех парней, которые приехали на отдых со своими родителями. Алиса была весела, дружелюбна, и быстро угостившись пивом, унеслась на покрытых синяками загорелых ногах по своим делам.

Наташа из Харькова тоже унеслась искать моего товарища Белого, который отдыхал где-то на асфальте в зарослях магнолий после литра мадеры и противостолбнячной сыворотки. Он наступил на стекло, когда коснулся ногами бетонной твердыни причала и опёрся руками на швартовую тумбу Гурзуфа. Какой-то нехристь разбил рядом бутылку из-под пива. До этого Белый с остальными пассажирами несколько часов блевали в клюзы катамарана совершавшего рейс Одесса – Керчь в пятибалльный шторм, проклиная синоптиков, пообещавших лишь легкую качку.

Кровавый след от причала пролёг до первой забегаловки с мадерой, и прервался в ближайшем медпункте, где за вознаграждение в два доллара с полтиной страдальцу поставили укол от столбняка.
Наташа знала Белого ещё с прошлого года, и пусть мой кореш не врёт, что он приехал ко мне — пить крымские вина. Хотя он прав. Когда кончается Наташа, начинается Мадера.

Днём мы с Белым обошли несколько убогих кабаков в надежде познакомиться со спившимся учёным или с отошедшей от дел проституткой, но вместо этого убили человека. Оба порядком набрались, и когда неопрятный докер-плупокер неосторожно пошутил и задорно ткнул Белого кулаком в плечо, тот среагировал мгновенно. Дно винной бутылки отскочило после удара об угол стола, и стеклянная роза упёрлась докеру в лицо. Потом в горло. Убежали.

Уличная жара гнала нас в старый город, в затхлую тень от дореволюционных построек и бугры коварных мостовых. Шатаясь, мы вплыли в подворотню и запивали бородатые анекдоты портвейном. Дворняги нюхали наши штанины. Неподалёку чумазые ребятишки подожгли автопокрышку, и мы с Белым стали чернеть. Мы запачкались в дыме до неузнаваемости, на всякий случай сделали рокировку, и вернулись к дамам.

Наташу вскоре осенила идея пофотографировать надгробия на местном кладбище, и Алиса повисла на наших ненадёжных плечах. От нечего делать мы выползли на пляж и долго ленились пошевелиться. Наблюдали за вертолётчиком — как он бравирует своим точёным кролем, как лыбится своей проплаченной сирене. Ветер смешно надувал наши штаны, неожиданно для всех превратившиеся в шорты, и дети у воды хихикали, разглядев чьё-нибудь незамысловатое хозяйство.

Мистер Байконур до такой степени увлёкся самоутверждением, что нам не составило труда переманить скучающую Ксению. У Ксении была початая бутылка.

- Он пробку уронил, — потупясь, говорила Ксюша, — сразу же. Так что...

Так что вчетвером хрустели песком на зубах и томительно пьянели. И счастливый вертолётчик махал нам рукой. Белый трогал Алису за лодыжку, разглядывал её ногти, мудро улыбался, не размыкая губ, а мы с Ксюшей пошли в заросли, где писали, глядя друг другу в глаза, и потом, лёжа на спине, сочиняли пассажиров в далёких самолётах над нами.

Появилась Наташа. Она принесла сумку «Аутентик» с вещами Белого и опять ушла, уже вместе с ним, велев ждать их на этом самом месте до первой звезды. Алиса вдруг заплакала о чём-то былом и убежала горевать, пообещав скоро вернуться.

Ихтиолётчик обсох, Ксюша покинула меня, сославшись на рабочую необходимость, и я купил пива, чтобы веселее рыть ладонью серую гальку, бесцельно и увлечённо. Приехал милиционер на пегой кобыле, показывал всем на пляже потрёпанную ориентировку, просил закурить, и под конец, к всеобщей радости, устроил показательное дерби с отключёнными пьяницами.

Я допил из пластмассовой канистры тёплое пиво и положил сумку под голову. Подставил: пятки — тихой черноморской волне, а позвоночник, проступающий в районе брюшины пылесосным гофрированным шлангом — лучам заходящего солнца. Откинулся на спину и тревожно задремал.

Первая звезда не замедлила себя ждать. В макушку что-то укололо. Разлепив веки, я увидел перед собой созвездие Ориона, а когда перевернулся на живот — лысую узкоглазую харю, стриженную под полубокс.

- Рахимбай, — представился её обладатель. Он почесал огромным ножом себе в затылке, и налил мне в пластиковый стакан крепкого сорокаградусного пойла с запахом аниса.
- Семен, — представился я и выпил.
- Сейчас спою, — сказал Рахимбай и достал варган.
- Верю, — ответил я и стал одеваться. Было зябко.

Пока Рахимбай при помощи варгана извлекал из своей черепной коробки и зубов металлические ноты, пришли Белый с Наташей, а я успел одеться и отхлебнуть еще пару глотков из бутылки дружелюбного менестреля. На Наташе было ожерелье из магнолий, наподобие гаитянских украшений, слегка скрывающее её голый бюст и больше ничего. Белый опирался на костыль из кипариса, Наташа опиралась на Белого.

- В этом месте, маэстро, — заявил Белый, подслушанной где-то фразой, — «скерцо», нужно играть почти «престо», и, причём, стараться не сбиваться в «анданте». Да, и непременно в тональности «соль бемоль». А то нихуя… — Белый не договорил и упал. Наташа упала рядом.

- Это только у вас, мозаичных сангвиноков, между «соль бемоль» и «соль» ничего нет. А у нас, тружеников дхармы, между ними лежит целая вселенная, — ответил Рахимбай таким же крылатым выражением, подлил мне в стаканчик и продолжил играть.
Шурша галькой, вокруг нас стали собираться люди.

И Алиса вернулась, совсем не заплаканная, а даже радостная. Всё это время она бродила среди лотков и лавчонок, и малыши с розовыми хлопьями сладкой ваты подействовали на неё ободряюще. Всех сморила пьяная усталость, улыбки не сходили с лоснящихся лиц, над морем кружили альбатросы и струнощип Рахимбай резонировал прямиком из сытого транса.

До глубокой ночи маэстро играл на варгане твисты и фокстроты, а натанцеваться до упаду всё не удавалось. Белый с Наташей подбили всех шататься по улицам и дебоширить, и мы видели самого старого человека на свете, который продавал плетёные корзины. В четвёртом часу утра. Алиса купила две. А ещё за нами почему-то увязались коты, и мы вели настоящие диалоги, глядя в их гигантские зрачки. Идеально попав в волну всеобщего курортного экстаза, одна из кошачьих парочек занялась любовью у всех на глазах.

- Давайте наполним корзины! — кричала Алиса, убегая куда-то. Гогочащей гурьбой мы ринулись вдогонку, ориентируясь на белые штрихи её босоножек.


Опять встретился Рахимбай, на этот раз он левитировал над памятником художника Коровина, и исполнял что-то из Верди на зажатом в зубах кинжале. Завистливые хохлы из Запорожья кидались в Рахимбая алычёй и кипарисовыми шишками. Предметы не достигали адресата, а натыкаясь на какую-то невидимую преграду, возвращались к отморозкам с удвоенной силой. Зрелище наводило на мысли о воздаянии каждому по делам его. «Заебало», произнес Рахимбай и метнул нож в главаря. Клинок воткнулся в лоб злодею, остальные хохлы, среди которых оказался один белорус, разбежались.
- За что ты с ним так? – поинтересовалась Алиса.
- Темный он слишком, — ответил менестрель, вынимая нож из головы терпилы и вытирая его об Алисин звездно-полосатый лифчик, — в будущем от него могло быть очень много вреда. Одним словом хер с ним, ребята, хотите посмотреть, как я вознесусь?
- Куда, — спросил Белый.
- Куда-нибудь нахуй отсюда подальше, — хитро прищурившись, ответил Рахимбай.
- Да, да, конечно же желаем, дружно закричали все, а Алиса даже захлопала в ладоши.
- А откуда будешь возноситься? — поинтересовался я.
- Я думаю, что со скал Адалар будет самое то, — ответил музыкант.
- Но как мы туда попадем? У нас ведь нет лодки, или ты хочешь, чтобы наблюдали за зрелищем с пляжа Артека?
- Схуяли? – удивился, Рахимбай, по воде дойдем, вы главное не ссыте.
Рахимбай сверкал золотым зубом, стоя на воде в двух метрах от берега. Мы разулись и босиком пошли к нему. Вода приятно щекотала пятки, и мелкое рыбьё опасливо прижималось ко дну. Белый с Наташей, пьянее всех, спотыкались о волны и постепенно отставали. Небо светлело: солнце постепенно подбиралось к горизонту из надира, готовое вот-вот упасть на гигантское зеркало моря. Рахимбай припустил трусцой.

А потом мы шли вверх по отвесным скалам, глядя в ультрафиолетовое предрассветное небо, и просто так смеялись, не зная, как ещё выразить свои чувства. Рахимбай привёл нас на открытую площадку, откуда мы смотрели, за рождением солнца на зеркальной границе горизонта, и как потом оно со своим отражением медленно расходилось в разные стороны.

– Смотрите, – сказал Рхимбай, указывая рукой на воду.
И все увидели миллионы золотых зубов, блестящих со дна, и миллионы их отражений на гладких волнах.
– Боже, до чего красиво! – воскликнула Алиса, и я вдруг увидел её совсем маленькой девочкой с короткой стрижкой и широко посаженными глазами оленёнка.
– Селезнёва, – позвал я.
Она прильнула, и мы в обнимку наблюдали восход солнца.

Когда мы очнулись, Рахимбая рядом с нами уже не было – только варган его лежал среди камней. Наташа брезгливо поморщилась, когда Белый прикусил инструмент и дёрнул стержень.

– Байййййййййййййй, – пропел варган голосом архата Рахимбая.