Шева : Мальчик девочку любил

На самом деле, конечно, уже нихуя не мальчик. По крайней мере, внешне.
Да и она была не девочка. Раз дочка есть, скоро пять уже, понятно, что не девочка.
И не ебал он ее.
А вот любить, — любил. По своему, правда. Потому-что одновременно побаивался.
Почему боялся и не ебал?
Да вот так, просто, и не ответишь. Хотя, если бы Никита попал к какому-то западному психиатру или психоаналитику, или как там они называются, тот наверняка недолго бы мучился над диагнозом.
Во-первых, в свои тридцать Никита Сомов оставался девственником. И это, — несмотря на богатырскую стать, метр девяносто роста и железную крепость рук.
То ли это было последствием психологической травмы, то ли чего другого, может, физического изъяна, — кто знает? Точно об этом знал только один человек.
Он сам.
Во-вторых, Никита бухал как черт.
Мог перепить любого собутыльника, но при этом оставаться, внешне, по крайней мере, вполне нормальным и адекватным. Чуть агрессивнее становился, правда.
Мучили его, бывало ночные кошмары, от которых он странным, неестественным голосом кричал потом по ночам. Никогда на утро не помня, что же ему снилось.


…Для начальника Никиты, Матвея Ивановича, прозвучавший телефонный звонок и дальнейший разговор были как гром с ясного неба. Сказать, что он был ошарашен, — ничего не сказать. Чтобы прийти в себя после этого нелепого разговора, он даже выгнал из кабинета чертежницу Тосю, любившую заглянуть к нему как-бы покалякать. Дело надо было обмозговать.
Матвей Иванович еще раз прокрутил в голове состоявшийся разговор.
…- У вас работает Никита Сомов?
- Да, работает. Простите, а с кем я разговариваю?
- Старший лейтенант Звягинцев! Участковый района, где ваш сотрудник проживает.
- С Никитой что-то случилось?!
- Боюсь, что да!
- Что с ним?
- Что с ним, я не знаю. Поэтому вам и звоню. В двух словах докладываю вам ситуацию. Обратились ко мне соседи вашего Никиты. С жалобой на него. Невзлюбил он их чего-то. Пару раз в нетрезвом виде порывался драку затеять. Это с его-то габаритами. Одним словом, вызвал я его сегодня. Повесткой. Вот, только что он от меня ушел. Поэтому вам и звоню. Вы странного за ним раньше ничего не замечали?
- Да нет. А на полдня он у меня действительно отпрашивался.
- Я чего спрашиваю. Заходит он ко мне в кабинет. Он же у вас здоровяк! Настоящий конь в пальто. Садится. И тут замечаю я, что у него под пальто что-то есть. Какой-то немаленький предмет. Каюсь, даже Раскольникова вспомнил. Но, — я же не старуха! Строго спрашиваю у него, — Гражданин Сомов, что у вас под пальто?! Он мнется. Затем таки пальто расстегивает.
Я глазам своим не поверил! Под пальто, как вериги, на специально приспособленном тросике висит поднос. Металлический, круглый. Из ресторана видно где-то спер. По краям ваш Кулибин под тросик две дырки просверлил. Я ему опять, строго так, — Что это за безобразие? Зачем вы в отделение с этим пришли?
А он мне и отвечает, — Это у меня защита!
- От кого? — спрашиваю.
- От соседей, — говорит. Облучают они меня. Ироды. Через стенку. А у меня потом не стоит…А так, — металл. Хоть какая-то защита от лучей. И от голосов, опять же.
И смотрит так…жалобно.
Одним словом, товарищ начальник, отпустил я его, конечно. Внушение сделал. Но, — сами понимаете. Боюсь, что ваш коллега…того. А вам с ним работать. А профилактическую работу по месту работы я провел. Будьте здоровы.
- До свидания, — будто не своими губами ответил Матвей Иванович.


План разрабатывали долго. Старым, проверенным костяком коллектива. С привлечением главврача ведомственной поликлинники. Ведь по закону-то, кроме наиближайших родственников, больше никто права не имеет. Ни-ни.
В результате путем сложных пошаговых действий Никита попал в больничку. Причем по полной, — на двадцать один день.
Сначала поместили в «ухо-горло-нос», ну, а потом уже, когда сознание фактически было сломлено, перевели в нужное отделение.


…Вышел он на работу внешне вроде бы и такой, как обычно. А на самом деле, ни хера не такой. Появилась какя-то усталая задумчивость, мрачность во взгляде. Неразговорчивым стал. Меряет, бывало, курилку огромными шажищами по диагонали. Как будто спешит куда-то. И молчит. Но посматривает на всех с высоты своего роста с сарказмом. Будто знает что-то такое, чего они не знают.
Иногда, бывало, и засыпал на рабочем месте. Не трогали его.
Что с больного взять?
Продолжала ли ходить к нему домой его дивчина, или перестала, никто не знает.


…Была суббота. Никита стоял на своем балконе и курил.
Суббота, — хорошо! На работу не идти. Хотя, по большому счету, и идти то некуда. Да и к нему никто не прийдет. Давно никто не приходил.
Вдруг Никита совершенно трезво и отчетливо все понял.
Абсолютно все.
И сразу ему стало как-то…легче и будто даже светлее.
Как там, — ноша с плеч, ларчик просто открывался, вот те, бабушка, и Юрьев день.
В сентябрьском, пронзительно голубом небе мерно помахивая крыльями, проплывала большущая стая птиц.
- На юга! — подумал Никита. — Вот бы к ним! И пропади оно все пропадом!
Он уперся левой ногой в перила балкона, и, приподнявшись, правой рукой ухватился за кронштейн, — дюралевый уголок на боковой стенке балкона. В свое время сам дюбелями прибивал, чтобы натянуть веревки для просушки постиранного белья.
Быстро подтянулся. Поставил на перила правую ногу.
Зачем-то мелькнула мысль, — Хороший, крепкий уголок, сорок пять на сорок пять, закаленный. Выдержал, родной....
Еще раз взглянул вверх. На низко плывующие облака, курлычащую стаю.
И полетел.