Платон Сумрaq : Хроники девота (продолжение)

Я останавливаюсь на светофоре — вблизи станции метро «Новослободская». Вижу… — и меня пробивает электрический разряд. Перед моим «Фокусом» дорогу переходит блистательная, на мой иной вкус, одноногая девчонка. Ни ее костыли, ни ее потрепанность и неряшливость не могут затмить этого слова — «блистательная». Я, потея, провожаю ее взглядом до входа в вестибюль метро.
Мне плевать, на сигналы авто сзади.
(Не знаю, сколько раз красный свет светофора сменялся зеленым.)
Кое-как припарковываюсь. Выскакиваю из машины.
Далеко уйти она не могла.
В метро!
Зачем?
Откуда мне знать?!
Вбегаю в вестибюль. Вникаю, как пользоваться метрополитеном. (Я не был в «подземке» шесть лет.) Сую в турникет какую-то цветастую картонку.
На эскалаторе. Ищу взглядом одноногую незнакомку.
Она в самом низу. Сейчас выйдет на перрон. На душной и не нравящейся мне московской глубине. Эскалатор движется так медленно. Но сбегать по нему — вниз — я не стану. Страшно; но страх — меня бы не остановил. Я остановился по своей воле. Еду и прикидываю, что со мной? Автоматизм действий — схлынул.
Что со мной?
Сначала про Лену я и не вспомнил. Сначала я почувствовал почти такую же злобу, как… Помните, я рассказывал, как больно меня ранят испорченные вещи. Синонимическое ощущение. Ведь хороша девчонка. Жестоко хороша. Хороша, да испорчена. Но она — не поехавшая по шву сорочка и не прохудившиеся брюки; на помойку не выбросишь. Разорется. Только если мертвую...
Ее бы помыть, приодеть...
А если помыть, — зачем одевать? Лена ей не ровня. Эта, будь у нее две ноги! Вижу, Создатель был в ударе, когда сотворил такую калеку; настолько в ударе, что, превзойдя себя, как варвар пообтесал самоочевидную чрезмерность.
Я верю: не я один думаю также. Ее коллеги по нищенскому бизнесу, точно, ее трахают. За милую душу.
Воображение разыгрывается. Нет, калеки ее не трахают. Ее трахают работодатели. Ведь кто-то дает попрошайкам работу, место, «крышу»… Или даже продают ее!? Не один же я такой. На свете...
Stop! Демон опознан! Вожделение — оно загнало меня в это адское убежище. Я захотел эту несчастную. Я хочу ее, будь она хоть трижды заражена всеми заболеваниями, передающимися половым путем.
Нет, понимаю, что ошибся. Сравнение с испорченной вещью неприемлемо. Я должен буду сравнить ее...
Знаете, полгода назад я пристрастился к вещам, смастеренным при жизни ныне покойных модельеров. Как скупой антиквар храню я то, что пофартило мне купить за два года до гибели Гуччи. Есть кое-что притараненное до выстрела в Версаче. Крохи; но успел же! А на днях я раздобыл адрес салона, где продают неношеные вещи only из коллекций усопших кутюрье. Говорят, там есть платья с отпечатками пальцев самой Коко Шанель. Завтра туда загляну. Понимаете меня?
Еду. Анализирую. Эскалатор не кончается. Не выдерживаю, — сбегаю вниз. Задеваю какую-то тетку. У нее с плеча соскакивает сумка. Кто-то начинает галдеть, что, мол, я хотел сумку ту — подрезать. Нормально?
Выбегаю на перрон. Протискиваюсь сквозь часпиковую толпу. Рыскаю глазами. Цель не видна. Спешу к переходу на «Менделеевскую». Едва не сбиваю с ног пьяного вдрызг дедка-бородача. Тот почему-то начинает орать: «Свободу Биллу Клинтону!..» Нормально?
Вбегаю на хребет перехода. Цель обнаружена!
Проскакиваю мимо… Что делать? Как подойти?
Прохожу дальше. Покупаю газету. Таращусь на афишки театрального кассира. Выпучиваю зенки на витрину для очкариков. И ни на секунду не упускаю из вида девчонку на костылях. Под прикрытием толпы, переходящей со станции на станцию и толпящейся у эскалаторов, украдкой разглядываю ее, — оценивая обстановку.
То ли калек развелось, то ли народ очерствел. Подают ей скупо.
Ей где-то чуть за двадцать. Смотрю на нее, смотрю… Почти вижу в ней Лену. Такая же тонкая, беленькая, с точеным личиком. Твердо опираясь на костыли, стоит, равнодушно глядя сквозь толпу.
Эй Вы, писатель, Вы не знаете, сколько часов длится рабочая смена калеки в московском метро?
Черт, надо на что-то решаться...
Роюсь в бумажнике; нахожу двадцатидолларовую купюру. Медленно, так, чтобы она меня заметила, подхожу и так же медленно, чтобы она видела, — опускаю купюру к ней в коробку. Проводив ее глазами, она смотрит на меня нелюбезным взглядом готового к подвоху человека.
- Привет, — говорю я, как можно беззаботнее.
- Здрасьте, — в ответ.
- Не уделишь мне минутку внимания? Да ты не бойся, я тебя не съем.
- А я и не боюсь. Если что, я и костылем могу. И милицию позвать, если что...
- Вот это да! За мои-то деньги?!
- Такие деньги за «здрасьте» не дают.
- А я и не… Я еще дам, сколько скажешь, если со мной поедешь.
- А зачем? Если фотографироваться — не поеду.
Ну, надо же, деваха-то с принципами. А я был прав — не один я такой на свете. Попадаются и хуже!..

Час спустя одноногая незнакомка у меня в квартире. Говорит, что зовут Ниной. Врет. Минуту назад она вышла из душа: чистая, благоухающая, в махровом розовом халате.
И на костылях.

Пообедали.
Выпили...

Аве, клофелин!
Аве, мелкая воровка Нина!
Перед тем, как меня вырубить, она сострадательно удовлетворила мою (и свою, видать) все сильнее прихрамывающую похоть.
Поверите? — трахалась она так, будто и не подозревала, что заниматься этим можно о двух ногах — тоже.
Дальше ничего не помню.
Очнулся. Нины и след простыл. Вместо нее — злючая, колотящаяся под сердцем и в висках обида.
Оклемавшись через сутки, я влез в Интернет и начал постигать, кто я есть.
Девот. Вот как называют таких как я.
А Нину-Без-Ноги я никогда не прощу. Я ведь не просто хотел ее трахнуть. Я был готов купить ей новую жизнь…
(После Нины я не подаю нищим.)