дважды Гумберт : Когда рухнет плотина(2)

2. Благие намерения.
У меня было неотложное дело в институте Катализа. Два корпуса института, построенные полвека назад, были отделены от проспекта буфером из соснового леса. Я обошел здание кругом и вошел в двухэтажный флигель из серого силикатного кирпича. Охрана осталась у входа. Моим ребятам лучше не знать, какие у меня здесь интересы.
Есть такое выражение — *что стряслось?* Мой старый приятель Алик, по прозвищу Химик, всегда жил в своем особом, сотрясенном мире. Мир действительно перевернулся, встал на попа, но Химик словно не заметил перемены. Где-то на подоконнике на грани слышимости бубнили радиоголоса. Но актуальная информация не преодолевала порога. Сложились уровни и полегли вешки, но Химик воспринимал этот апсайддаун как данность, которую можно не брать в расчет. Потому что в стенах его лаборатории по-прежнему царил идеальный порядок. Химические процессы текли. Разве что перестал работать кондиционер. И установка для синтеза теперь питалась от дизельного генератора. Химик был бы кем-то другим, если бы не предусмотрел возможность всеобщего коллапса. Сама установка была тем предметом, которому Химик служил, посвящал все свое время и, может быть, поклонялся. Это была черная сфера примерно полтора метра в диаметре. Ее держал капитальный треножник, из-под которого во все стороны разбегались трубки и провода. Если верить Химику, его установка легко производила любые химические соединения буквально из ничего.
Химик даже не заметил, как я вошел. Он отрешенно втыкал в монитор с разноцветными диаграммами. Его рыжая бородка взмокла от пота. Глаза были диковато вытаращены.
- Химик? – позвал я.
- А, — разочарованно протянул он. – Это ты. Ну, как там снаружи?
- Всё хуже и хуже, — ответил я. – Я буду вынужден поставить у тебя охрану.
- Ну ладно. Только пусть никто сюда не заходит. Вообще никто. Никогда.
Я знал Химика тысячу лет и пару дней и не припомню, чтобы он хоть раз изменил своей высокомерно-разочарованной манере держаться. Такие закрытые люди гораздо проще, чем кажутся. Но полагаться на них не стоит – они в любой момент могут удавить.
- Знаешь, я больше не могу синтезировать тебе наркоту, — рассеянно произнес он, не сводя глаз с экрана. Я подошел и тоже заинтересованно заглянул.
- Позволь спросить, почему?
- Да сам не пойму. То ли с электроникой неполадки. То ли программа глючит. Идут неадекватные данные. Вот прими – всё, что есть.
Он показал на два прозрачных пакета. Они лежали на полу, словно Химик думал их выбросить в мусорную корзину, но промазал. Один, подписанный *H*, я сунул в карман куртки. А из второго, с обозначением *P*, я аккуратно выбил несколько крупных розоватых кристаллов.
- Осторожно, — буркнул Химик. – Очень чистый продукт. Должен был получиться.
- Что значит, должен был? – спросил я за мгновение до того, как пустить по вене. Накрыло и закрутило, как гигантская волна – балансирующую на доске фигурку. Наглухо. Химик что-то мне объяснял, я слушал, кивал, но ничего не понимал. Это продолжалось целую вечность. Потом я вдруг очнулся и быстро перемотал весь эпизод на начало.
- Что значит, должен был?
- Непосвященному очень сложно объяснить, что представляет собой это оборудование. Какие темные дела там творятся.
- Ну, ты попытайся, дружище. Дай мне, невеже, урок.
- Представь, что это такой трехмерный ксерокс. В черном коробе не совсем пусто. Там особое поле, оно как чистый лист. В него нагнетаются атипично закрученные молекулы водорода. Они вроде туши. В итоге получается чуткая, неуравновешенная среда, не имеющая явных свойств — я называю ее *тесто*. Видишь это окошко? Оно показывает, что все начальные параметры соблюдены. Я загружаю матрицу нужного химического соединения – и процесс пошел. А вот окошко с раскладкой полученного вещества. Между матрицей и продуктом не должно быть несовпадений. Вот так выглядит правильный диацитилморфин. А так – правильный метамфитамин, — Химик тыкал в какие-то ноздреватые колобки на экране. – А вот так должно выглядеть… м-м… аурум. А вот то, что мы имеем. Какое-то сложное соединение. Я не могу его определить. И сам процесс не поддается моделированию.
- Ты хочешь сказать, — встрепенулся я, — что гонишь золото?
- Ну, скажем так, едва встал на этот порочный путь, — с неохотой отозвался Химик. – Просто возникла идея поиграть в мага. Постой, да ты не ты ли меня надоумил? Мне бы такое и в голову не пришло.
- Я? Да я понятия не имею, чем ты тут занимаешься.
- Ты как-то сказал, что золото – это не простое химическое вещество, угу? А я тебе ответил, что гнать на установке золото – все равно, что гвозди микроскопом заколачивать. Слишком просто. Так вот, я тебя поздравляю. Ты был прав. Ералаш там творится какой-то, только не золото. Если верить компьютеру.
Я подошел к черной сфере и коснулся ее поверхности. Она была влажная и нестерпимо холодная. Стоило стереть конденсат, и черный цвет казался кипящим. Трудно сказать, из чего была сделана сфера, но поверхность была идеально ровная, как из стекла.
- Но скорее всего, проблема в обработке данных, — добавил Химик хриплым голосом. – Не успевает, что ли? Сейчас плесну азота, попробую разогнать систему.
18.07. Едва я снова вышел в эфир, Булат тотчас вызвал меня в штаб. Я только заскочил на блокпост к Карловичу и, глядя ему прямо в глаза, отдал пакет, помеченный литерой H.
- Карлович, — проникновенно сказал я. – Не залипайте, иначе урежу паёк.
- Будь спок, начальник, — Карлович, с дурацкой ухмылкой, почесал костлявую грудь. – Анархия – мать порядка. Али руки не в крови из-за Катькиной любви? Но пасаран.
Булат, наш команданте, устроил себе резиденцию в небольшой крепости, обнесенной трехметровым забором. Раньше этот богатый дом принадлежал хозяину жизни, который был сразу чиновником, бизнесменом и вором в законе. Этот человек толково устроил свой быт. Если бы мир рухнул, он еще долго мог не знать горя. Мир рухнул, и теперь в его доме, с его женой, живет другой человек. А он сам был скормлен своим же свиньям.
- Может, не пойдете туда? – прочитала мои мысли Настя и кивнула на штаб.
Я прошел через двор под яростный лай доберманов, стараясь не глядеть вправо, где стояли три большие теплицы. Там, за прозрачными стеклами чернели фигуры людей. Эти люди, по приказу Булата, были посажены на кол. Некоторые – за довольно смешные провинности.
Сенька-палач, мрачный трехглазый парнишка, задержал на мне замороженный взгляд. Он сидел на крыльце и вжикал по тесаку точилом. Поодаль, вдоль кирпичной стены, на мягком, как перина, газоне валялись бойцы. С другой стороны крыльца, на рифленом бетоне расположились стреноженные пленники, захваченные утром. Напротив них стояла массивная колода, в которую всадили двуручный топор. Из стоящего на бордюре кассетника скулил Аркаша Северный:
- Наркоман, алкоголик и пьяница – унизительны эти слова…
В горнице за круглым столом овальной формы сидели Булат и его одиннадцать бригадиров. Я, стало быть, доукомплектовал эту плеяду. На столе стояли закуски, водка. И была распялена большая буро-зеленая карта района, разделенная синей лентой реки. На карте лежали картофелины. Сердце моё ёкнуло, когда я встретил обращенные ко мне упыриные взгляды.
- Ну как оно? – с характерным жизнерадостным косоглазием спросил Булат.
- А ничего, — ответил я и сел на свободный стул.
- То есть?
- Да всё нормально, — я бросил перед ним надорванный пакетик с литерой P.
- Кто-нибудь будет? – Булат обвел всех задорным взглядом, у которого было свойство плющить.
Чрезвычайный военный совет был отложен. Есть мне совершенно не хотелось, но я снял свою пробитую, провонявшую потом фуражку и принял пищу. Вдруг я вспомнил, что видел сегодня во сне, на монастырском подворье. Мне приснился длинный кот синего цвета, хорошо мне знакомый, но очень большой и какой-то преображенный – величавый, надмирный, всевышний. Имя коту было Мирза. Его бесконечные усы поддерживали вселенную, сообщая ей его благорасположение. От кота шла мощная тяга свежего воздуха, упоительный, восхитительный ветер. Я сел на подоконник. На душе сразу стало тоскливо.
Ко мне тихо подошли бригадиры Нойз и Воркута. За их широкими спинами маячил жалкий чушок Физорг. Как не родные, эти не мазались вместе с братвой.
- Ты зачем Ляпу замочил? — просипел пьяный в дугу Воркута.
- А ты видел? – спросил я.
- Ляпа был ровный бродяга, — заканючил Нойз. – Мы с ним в Вологде на пересылке сидели.
- Ляпа застрелился из залупы. По неосторожности.
- Да ты охуел, братан, — вякнул Физорг.
Я отвернулся и посмотрел в окно. Черная летающая тарелка показательно выступала над верхушками молодых кедров.
- О! – воскликнул я. – Господи, сохрани и помилуй!
Уголовники клюнули и вытаращились в окно. Со скоростью мысли я вытянул руку и срезал хрящ с унылого носа Физорга. Через мгновение, точно из чайничка, полилась витая красная струйка. Я отошел в сторонку и с удивлением наблюдал небольшой переполох. Мне даже показалось, что я сделал этот тонкое движение в одном своем воображении. Но нет – кровь была настоящая. И Физорг, этот паяц, не притворялся. Переживал.
Вид крови привел штаб в радостное возбуждение. Добродушно засверкали глаза разбойников. На несчастного Физорга, зажимающего рану ладонью, посыпались шутки:
— За девками в дыру подсекал? Педофил! Обрезанный! Ковалёв, товарищ майор! Возьмите у Ленки тампон! Пусть харю себе залудит. Ты теперь обручен с Богом. Ты теперь божий солдат. Готов принять смерть мученическую ради общего дела? — Ладно вам, пацаны. Человеку же больно, в натуре. Пойдем, тебе Машка заплатку пришьет. У духа сейчас срежем, примерно по форме. Нос – хуйня. Ты же не нос дрочишь. Главное – это боевой дух и плечо товарища.
- Как ты это сделал? – спросил меня Булат. Я сунул ему в руку заточенный пятирублевый кругляш.
- А чо не по горлу? В корень надо срать. Наглухо. Эй, Писарь, мне не дает покоя один вопрос. — сказал Булат, с наркоманскими интонациями. – Ты вот чо такой охуевший?
- Булат, — сказал я. – Посмотри мне в глаза. У меня были только благие намерения.
- Я тебя понял так. Ты крови большой хочешь. Держишь народ в зоне боевых действий. Да еще вооружаешь, — сказал Булат и вздохнул. – Я-то кровь не люблю человеческую. Мутит меня от нее.
Мимо шмыгнула Лена и тряпкой стала оттирать пол от кровищи. В ее глазах остановилась какая-то вопиющая мысль. Она сложила в ведро использованные шприцы и с вызовом покойницы посмотрела на меня.
- Твои хуйвыньбины, Писарь, заминировали плотину, — пристально глядя мне в глаза, сказал Булат.
- Да нет же, это твои молодцы заминировали плотину, — ответил я.
- Гы! – заржал Булат. – Где кнопка, чувак? У меня кнопки нет. Пацаны не дадут соврать.
Все напряженно смотрели на меня. Чего они, блядь, хотели?
- Ты нам скажи, брат, — Булат сделал странный жест, точно имитировал удар ножом. – Твоя бригада в деле?
- Да какая у меня бригада! – отмахнулся я. – Студенты. Книжники.
- Ну да! Отличники боевой и политической подготовки. Талибы, мать их!
Прямо над моим левым ухом пронеслось дуновение смерти. Сухо лязгнула сталь. Я посмотрел в окно, на верхушки кедров. Тарелка уже исчезла. Небо было двумерным.
- Разве от меня что-то зависит? — как можно мягче возразил я, поднимая руки. – Они мне не подчиняются. У них самоуправление. Я для них никто.
- А кто тогда у них вожак? – прищурился Булат. – Пахан.
- Каждый – сам себе вожак. Они же анархисты. Они не признают власти. Они не признают пахана. Булат, ты разве забыл?
В день, когда всё рухнуло, я вернулся домой и долго смывал с себя чужую кровь и мозги. И только потом заметил, что квартира взломана. И пропал мой серый кот Мирза. Я его так и не нашел. Тогда я пошел в кампус, где жили мои ученики. У лабораторного корпуса я заметил Булата, в плотном кольце решительных парней в черных спортивных костюмах. *Нерожденных*. В тот день они вешали всех, кто носил хоть какие-то атрибуты власти. Даже охранников в камуфляже. Один из парней смахнул с головы Булата корпоративный голубой берет и, спустив треники, насрал на него. На бандитской ряхе Булата изобразилось детское выражение ужаса. Будущий атаман что-то такое словил. Какой-то необъяснимый приход полностью вывел из строя его самость.
В напряженной тишине звякнуло помойное ведро. Лена встала с колен и хрипло молвила:
- Заебалась я за вами кровь подтирать. Вон идите во двор. Там трите.
Булат снизу вверх вмазал ей по лицу внешней стороной ладони. С коротким бабьим охом Лена отлетела к стене.
- Я же тебе уже объяснял, Булат, — продолжал я с дружелюбной улыбкой, — это люди новой формации. Не нам чета. У них все основано на доверии. Между своими. Они подчиняются единому ритму зарождающегося порядка. Они действуют по негласному, безусловному плану. Сценарию. Не я раздаю эти роли. Все роли уже прописаны.
- План! – рявкнул Булат и добавил с ноткой сомнения. – Нет никакого плана! Только мой.
- Напрасно ты так считаешь. Я-то их знаю лучше. Может, они и выглядят не серьезно, — я обвел спокойным взглядом собрание, — но они железно проводят какой-то определенный план. И если вы, господа дрозофилы, еще живы, то только потому, что зачем-то еще им нужны.
- Булат, дай грохну сученка, — услышал я за своей спиной визгливый от нетерпения голос Нойза. – Он же на братву батон крошит. А студентов я один пятерых порву голыми руками.
- И каждый из вас, — повысив голос, торжественно продолжал я, — ныне должен решить: что вами движет? Чисты ли ваши помыслы? Благие ли ваши намерения? Мечете ли вы понты, пердите ли в бубен, форшмачите и быкуете – или же сеете доброе, разумное, вечное? Вам нужно много работать над собой, швали партачные. Иначе окажетесь – кто под шконкой, а кто — в братской могиле. Новый мир не примет вас такими, какие вы есть.
Булат вынул из ножен мачете и с гиканьем принялся рубить карту.
Откуда-то из параллельного мира пробился неприятный разболтанный звук, от которого заныли живот и пах, и душа словно излилась из тела. На мгновение настала тишина, в которой дрожал слабый, как единица жизни, женский всхлип. А потом — мощный удар и лавина черного света.