Ebuben : Дед (I)

Из полусна ее вырвал резкий и громкий звонок старого домашнего телефона, который сохранился еще с советских времен – вместо привычных клавиш для набора номера приходилось пользоваться диском, а речи о том, чтобы свободно перемещаться по квартире во время разговора и не шло – аппарат был проводной и дико барахлил, стоило только задеть хоть один провод. Неистовый звон резанул по ушам не хуже самого действенного будильника. Аня открыла глаза, соображая, что к чему, нащупала левой рукой трубку и поднесла к уху.
– Да, – сонным, томным голосом произнесла она.
– Анечка, это ты, любимая? – с волнением вопросили в трубке. Зашелестели помехи.
– Да, – снова промычала девушка. Ей хотелось продолжить свою приятную дрему, наполненную странными и чудесными грезами.
– Анечка, позови маму, пожалуйста!
Только сейчас Аня сообразила, что человек, с которым она говорит – ее старая бабушка. Старуху она не то что бы недолюбливала – просто она была ей совсем неинтересна и, следовательно, никаких особенных чувств Аня к ней не испытывала. Все менялось, когда бабушка решала отвалить дочке немалую сумму денег. Тогда Аня срывалась с места и ехала в соседний городок, чтобы помочь престарелой бабуле и поухаживать за ней. Получив деньги, (суммы были обычно немаленькие, особенно для еще несовершеннолетней девушки) Анна успешно забывала свою бабушку на долгие месяцы, пока та не напомнит о себе телефонным звонком. Случалось это редко, а виделись они еще реже. Старуха, как правило, не звонила без какой-либо особой нужды, заботясь о душевном спокойствии своих обожаемых родственников. Она действительно их обожала, а во внучке и вовсе души не чаяла.
– Сейчас, – вздохнув, произнесла Аня и позвала маму.
Ответа ей не было.
– Сейчас, – повторила девушка, нехотя встала с кресла и вышла из комнаты.
– Любименькая, зови поскорее, дедушке очень плохо! – крикнула бабушка в пустоту.
Через несколько долгих – в особенности для старухи (ее мужу они казались вечностью. Или для него вечность уже наступила) – минут в комнате появились мать с дочкой. Они были настолько непохожи внешне, что никто никогда не признал бы в них родственников, если бы ограничился одним только взглядом. Внутреннее же сходство этих двух особ поистине поражало.
– Алло, – сказала Инна (мать). И их голоса с дочкой мало чем отличались. Та же вялая тягучесть, свойственная обдолбанным.
– Инночка, что мне делать?! Он лежит, глаза закатились, мне его с места не сдвинуть! Поначалу он бредил, чепуху всякую нес, матом ругался, а потом затих, сел, его скрутило как-то, слюна пошла, он словно деревянный стал. Я его еле уложить смогла.
– Мама, успокойся, – безапелляционным тоном произнесла Инна. Вся заторможенность из ее голоса испарилась, – ты «скорую» уже вызвала?
– Нет, – сказала старуха, – я тебе звонить бросилась сразу!
– Немедленно сейчас звонишь в «скорую», вызываешь, а потом мне перезвонишь.
– Но…
– Немедленно! Потом поздно будет. Все. Держись. – Инна в некой нерешительности посмотрела на телефонную трубку, словно вспоминая что-то важное, а потом все же положила ее; потерла виски и откинулась на спинку кресла.
– Что такое? – еле слышно спросила Аня.
Инна, еще недавно планирующая провести выходные в компании своего ухажера, откинула длинные белые пряди со лба, повернулась к дочери и ответила:
– Твоему дедушке очень плохо.
– Что с ним? – изумленно вопросила Аня, заинтересованно воззрившись на мать.
Инна не ответила. Немного помедлив, она вышла из комнаты и направилась к шкафчику, в котором хранились лекарства. Ей сейчас определенно нужно было выпить корвалола. А может и чего подейственней.

***
Коля как обычно решил зайти после работы в свою любимую забегаловку, чтобы пропустить пару кружек пива и таким образом снять нервный стресс. Он чувствовал, что его вот-вот снимут с должности – пенсионеры в этом году долго на работе не задерживаются. Такое же тревожное ощущение было у двух его близких друзей и, по совместительству, коллег, поэтому сегодня они решили не ограничиваться пивом. Взяли полтора литра водки на троих и палку сырокопченой колбасы. Водка шла легко, а вместе с ней легко шла и беседа. Они говорили обо всем, о чем только можно. Ситуация в стране, пенсия, зарплата, бабы и футбол. Война, семья, погода и здоровье. Почти ничего из перечисленного старых друзей не радовало. Страна разваливалась на глазах, что бы ни говорили по ящику, пенсия была мизерной и ее едва хватало на то, чтобы кое-как содержать себя и квартиру, ограничиваясь во всем; зарплата хоть и была неплохой, но грозила вскоре вообще пропасть, бабы были чужими и молодыми, футбол, откровенно говоря, заебал. А вот война…
– А вот война, – огрев еще стопку и закусив кружочком колбасы, произнес Коля, – я бы сейчас повоевал. Что еще может быть лучше на старости лет, чем хорошенько пострелять? По живым-то мишеням, всерьез. А? Вы подумайте, как все изменилось бы – вместо работы взял автомат и пошел отстреливать. Никаких забот. Стреляй, выживай.
– А если тебя?
– Что меня?
– Если тебя «отстрелят»?
– Мне много жить, что ли, осталось? Убьют – и бог с ним.
На несколько минут все затихли, погрузившись в созерцание собственных стопок. Каждый думал о своем.
– Вот случись сейчас революция, – первым нарушил тишину Палыч, – ты бы кого пошел стрелять?
Коля удивленно взглянул на него, вскинув уже полностью седую бровь.
– Кто под руку подвернется, – молвил он через некоторое время. Потом выпил водки.
– И своих?
– Нет уже своих-то. Все продались.
Снова воцарилось молчание. Палыч и Иван (крепкий бородатый старик, совсем нетронутый сединой) обменялись многозначительными взглядами, разлили остатки, выпили в тишине, подумали и взяли еще.
Вторая бутылка шла еще легче.
– Как родные поживают? – спросил Палыч у затихшего Коли.
Тот как-то странно взглянул на него, словно только очнулся ото сна, и произнес, почти по слогам:
– Ни–как–не–по–жи–ва–ют.
– Дочь как? Внучка?
– Я же говорю, никак они не поживают. Я откуда знать могу?
Палыч нахмурился, пытаюсь то ли что-то сообразить, то ли вспомнить. Из разговора он выпал надолго. Видимо, ему так и не удавалось ухватиться за нить повествования, размышления или воспоминания.
– Слушай, Николай, – дружелюбно сказал Иван, похлопав Колю по плечу, – вот ты говоришь, что никак твои родственники не поживают. Мол, ты и не знаешь вообще. А я же, между прочим, твою Инку мелюзгой помню. Скакала она тут, как коза, еб твою мать. Что за дела? Выросла, что ли? Ты расскажи, все как есть. Как у нее там сложилось. Я ж не знаю ничего и совета дать не могу.
– Не нужны мне советы, – ответил Коля.
– Ты мне расскажи, как другу.
– Что тебе рассказать-то?
– А все. Как есть. Как на ладони.
Коля внимательно посмотрел на полупустую бутылку, схватил ее, как врага, за горло, сделал пару могучих глотков и, утерев рот тыльной стороной ладони, начал рассказывать, почти не запинаясь и не сбиваясь:

***
Второй звонок уже не был для Ани неожиданностью, и поэтому она с готовностью схватила трубку, пока мама была на кухне.
– Алло.
Это была не бабушка. Вместо нервного, почти срывающегося на плач голоса старухи в трубке прозвучал мягкий мужской голос. В первые секунды Аня не могла сообразить, кто же это, но потом узнала. Это был ее ухажер и позвонил он очень не вовремя. Аня, собираясь с мыслями, теребила пуговицу своей кофточки, стараясь решить, что ей все-таки дороже – умирающий дед или молодой любимый парень. Наконец она выпалила, почти не думая о том, что говорит:
– Слушай, мы сегодня не можем встретиться … – она взяла секундную паузу, – у меня просто дедушка умер.
Для чего ей пришлось лгать, она так и не поняла. Может, ей казалось, что эта причина представится парню очень убедительной. Так оно, по сути, и вышло. Он поспешил уведомить ее, что крайне соболезнует, а она со слезой в голосе ответила ему, что любила дедушку всем сердцем. На этом их разговор закончился. А чуть раньше, так и не дождавшись врачей скорой помощи, не приходя в сознание, на диване скончался Николай Иванович Изотов. Дедушка Ани. Если быть до предела точным, то умер он как раз в тот момент, когда его не особо любимая (если быть не только точным, но и честным) внучка решила отвертеться от встречи со своим другом, похоронив раньше времени деда. Безусловно, он умер бы в любом случае, в самые ближайшие сроки, но эта во многом неосмысленная, глупая и дерзкая ложь многое изменила. Изменила в жизни юной девушки. Старику было, по большому счету, уже наплевать. А может и нет.
Буквально через секунду после того, как Аня повесила трубку, на пороге комнаты возникла мама со стаканом в одной руке и сигаретой в другой.
– Что такое? – спросила она, выпучив свои карие, обрамленные густыми ресницами глаза. Точно такие же как и у дочки.
– Это не бабушка… – слишком уж тихо сказала Аня.
– Что? – переспросила мама, сделала затяжку, откашлялась и снова спросила, – а кто тогда?
– Мам, ты же не куришь.
– Не об этом сейчас речь! – повысила голос Инна, не отрывая взгляда от дочери. – Кто звонил, я тебя спрашиваю!
– Друзья.
– Не вздумай занимать телефон. Ни ума у тебя, ни совести, – Инна хотела было еще что-то добавить, добавить что-то жутко колкое и обидное, но вместо этого втянула едкий дым и вышла на кухню, с трудом сдерживая подступающий к горлу кашель.
Она приняла пару успокоительных таблеток, но пока их действие не наступило, Инна боролась с нервами при помощи сигареты. Вообще, она не курила, но при этом всегда имела в своей сумочке пачку тонких женских сигарет, чтобы в тревожной ситуации можно было немного снять стресс. Ей это всегда помогало и помогало гораздо быстрее, чем таблетки. К тому же, после «Валиума» она чувствовала себя опустошенной, заторможенной и разбитой, а сигареты кроме неприятного кашля больше проблем ей не доставляли.
Зазвонил телефон. Инна сорвалась с места и устремилась в единственную комнату, на ходу делая последние затяжки.
– Умер, деточка, все, умер, все… – можно было разобрать среди месива всхлипываний, рыданий и плача, – не приехали даже еще… умер…
– Держись, мама. Я приеду скоро. – стараясь убрать из голоса дрожь,(и заодно утихомирить кашель) ответила Инна, – скоро буду, жди, дождись врачей.
– Умер, а они даже…
Инна повесила трубку, оборвав причитания своей матери, и уткнулась лицом в ладони.
– Мама, – обняла ее Аня.
А потом Инна резко высвободилась из объятий своей уже почти совсем взрослой дочурки и влепила ей звонкую, звенящую как разбивающийся бокал, пощечину.
– Сука! – добавила она, и ее залитое слезами лицо исказилось до неузнаваемости. С такой гримасой, наверное, грешники узнают, что место им отныне в аду, а отнюдь не в раю. Там было все: боль, страх, скорбь, тоска, ненависть. И виноватых вроде нет. А вроде и есть.

***
– Когда она закончила школу, сразу решила работать, хотя мы ее уговаривали, деньги готовы были дать на учебу, но, ты же знаешь, их не переубедить в таком возрасте – амбиций дохуя, перспективы сомнительные. Поставила себе какую-то неясную цель и стремится к ней изо всех сил, не понимая еще, что ей в этой жизни надо, чего она хочет добиться. Ну, бог с ней, стала она работать, деньги приносить неплохие, хахали появилась у нее тоже не бедные вроде, квартиру себе сняла где-то и к нам даже заходить перестала. У меня и своих-то забот хватало, мне что есть Инка, что нет – без разницы. А мать ее переживала, пилила меня каждый, говорила, что, мол, рано мы ее отпустили в самостоятельную жизнь, что проблем потом не оберешься, пропадет девка. В общем, бессмысленные споры с ней бесконечно продолжались, пока эта сука, дочурка, не заявилась к нам в один прекрасный момент в самом наилучшем виде – одета как блядь, намалевана, лицо помятое, от самой перегаром несет и заявляет, значит, словно не к родителям пришла, а к друзьям своим: что я, мол, в положении, работы больше нет, квартиры тоже. Вот сейчас вспоминаю и жутко жалею, что не уебал ее тогда – а как хотелось! Думал, сейчас же на улицу вышвырну и забуду про нее навсегда, что бы мне жена не говорила. Но стерпел почему-то. Стала она опять жить с нами, работу нашла, а обрюхатевшего ее, я, увы, не сыскал. Решив, что воспитывать ребенка она не будет одна, нашла себе мужа – мужик нормальный, между прочим, жалко мне его, – сняли они уже вместе квартиру, съехала она от меня, слава богу, и все пошло более-менее нормально, кажется. Внучка родилась, здоровая, крепенькая, а когда ей еще и дух лет не исполнилось, блядь эта бросила мужа и перебралась к какому-то ебырю своему, вместе с дочкой. И, поверь, если бы мне моя дочь на глаза попалась – убил бы нахуй, не думая, вместе с любовником ее. Муж-то ее бывший – мужик очень толковый был, но мозгов ему тоже не хватало. Шалаву эту дальше метра от себя отпускать нельзя было, а он все работал, деньги греб. Ну, хотя, понимаю я его. Кормить семью-то надо – эта ж, ведь, воспитанием ребенка, видите ли занималась, не работала. Виделись мы с ним пару раз после этого всего, выпили, поговорили и разошлись, согласившись, что блядь есть блядь.
А потом она вовсе одна с дочкой осталась – мужик ее укатил куда-то. Купила себе квартиру в захолустье и живет сейчас там, хуй ее знает, как на жизнь зарабатывает. Я с ней связь не поддерживаю и принципиально не буду – это жена моя все сюсюкается с ней, внучка к ней приезжает, но и ее мне, честно говоря, видеть не хочется ее совсем. С такой мамашей ничего хорошего из нее не выйдет.

Коля замолчал.
Молчали все.

продолжение