gogasam : Процесс

С наступлением кризиса население Москвы заметно увеличилось. Толпы строителей, которые раньше были не так заметны, ибо работали днем, как каторжники, а на ночь скрывались в своих бытовках на быстро растущих объектах дорогостоящей столичной недвижимости, теперь вышли на улицы, польстившись на соблазны большого города. Веселые и здоровые, злые и безрассудные, они абсолютно игнорировали даже те ненавязчивые нормы общежития, которые еще сохранились в Москве.

Кроме того, в темных переулках увеличилось количество так называемых «палаток», ставших некими клубами для выпущенных на волю гастарбайтеров. В окошках таких «палаток» замелькали смуглые лица столичных зодчих, сменивших строительные специальности на немудреное ремесло продавцов пива и паленой водки. Очевидно главы префектур и районов, опекаемые крупными строительными компаниями, позаботились о том, чтобы у оставшихся без дела и без денег строителей было, на что прожить до лучших времен, и было, чем заняться в чужом городе. Иначе властям грозили бы неприятности.

Теперь неприятности грозили жителям этого города. Строители занялись торговлей и запили. Они занялись негромкими грабежами, подобными тем, с которыми Москва познакомилась в конце 80-х-начале 90-х, когда богатый город открылся нараспашку, и в него хлынула нищая и озорная гопота со всех краев рухнувшей советской империи.

Стараниями крупнейшей в стране строительной компании «Инфако», принадлежащей родне некоего уважаемого чиновника, угол Ломоносовского проспекта и проспекта Вернадского был превращен в трущобы. Выставив несколько огромных бетонных коробок, обещавших еще недавно превратиться в элитное жилье, истерзанная финансовым кризисом компания бросила стройку и строителей. Некоторое время рабочий интернационал обсирал построенные его собственными руками бетонные соты, тем самым стремительно снижая их рыночную стоимость. Потом начал обсирать окрестности Московского Университета. Потом, обжив пространство, рабочие попробовали забытый было в течение стремительных трудовых будней вкус дешевого алкоголя и нашли его приятным. Они начали пить и срать на улицах. Несмотря на отсутствие работы и денег, они не собирались никуда уезжать. Москва пришлась им по душе. Это был их город.

…
Одичавший в течение долгого запоя Гога медленно шел по Ломоносовскому проспекту. Точнее — по деревянному тоннелю, выстроенному в разгар строительного бума и так и оставленному тут в назидание потомкам. Проспект отсутствовал, был лишь деревянный настил, деревянная крыша, деревянная стена с какими-то темными лазами, из которых несло нечистотами. Все это обледенело и почернело от безнадежности. Гога шел, думая о жизни и потеряв покой.

Где-то впереди мелькнули уже огни проспекта, когда он услышал низкий нерусский голос:

- Деньги дай!

«Просящему у тебя – дай!» — сказано в Евангелии, но Гога не имел такой возможности, так как не имел денег.

- А у меня нет, — объяснил он голосу из темноты.

Темнота разошлась, и из нее появились три черные фигуры, в которых даже подслеповатый полуспившийся Гога смог безошибочно различить московских строителей. Разумеется, они были издалека, разумеется, они были пьяны, и возможности найти с ними общий язык не было никакой.

- Почему нет? Дай посмотрю!

- Э! Вот смотреть тебе нечего! – возмутился Гога (ведь не сказано же в Евангелии: стремящемуся обшарить тебя – дай тоже!)

В последовавшей короткой схватке Гога быстро потерял равновесие, и от дальнейших неприятных ощущений был избавлен тяжелым ударом по голове, лишившим его остатков памяти и рассудка.

…
В ослепительно светлом после трущоб Ломоносовского проспекта отделении милиции Гоге продемонстрировали его старую меховую шапку и старые нитяные перчатки с напылением, которые он когда-то забыл оставить в машине (в этих перчатках он обычно менял масло) и теперь носил, согревая пальцы.

- Ваши? – спросил лейтенант.

- Мои.

- А этих узнаете? – лейтенант показал в сторону, где стояли по-прежнему безошибочно угадываемые с полувзгляда московские строители.

Гога присмотрелся.

- Ну, по очертаниям…

- Да они это. Их в двадцати метрах от вас взяли – спать укладывались на стройке. Пьяные вусмерть. И у них ваши вещи, которые вы опознали. Значит, передаем в суд. Уводите!

…
На суд Гога пришел не без волнения. Он понимал, что, во-первых, это – процесс огромной общественной важности, резонансный процесс, ответ на исторический вызов. Москва во власти варваров и дикости, источником которой являются городские власти и строительные компании. Но, во-вторых, он понимал, что по башке получил за дело – за полугодовое пьянство и безынициативность. Найти компромисс между совестью и законом у него пока не получалось. Он решил послушать весь процесс, а потом уже выступить со своим официальным заявлением. Гога вынул блокнот, чтобы записывать мысли, и задремал, чувствуя себя неважно.

- Свидетель, сядьте! Потерпевший, вам есть, что сказать?

Гога медленно поднялся. Откашлялся.

- Уважаемые господа судьи… Кххмм…Экххх…

- Здесь один судья, потерпевший!

- Прошу прощенья. Уважаемый господин судья, господа обвинители, господа адвокаты, господа обвиняемые, господа, так сказать, наблюдатели, коллеги! На скамье подсудимых мы видим трех человеко-людей. С точки зрения российского законодательства, они преступники. Они нарушили закон, покусившись на чужую жизнь, здоровье и имущество. Но есть и другая сторона. Они, как посланцы ада, карают заблудшие души, уносят в геенну обессилевшие от греха тела…

- По существу, пожалуйста! К делу ближе…

- Перехожу… Я не вижу их вины по отношению ко мне лично, господин судья. Я не могу сказать, что мог бы, простив их, выпить с ними и закусить. Нет. Они воняют, простите. Но, оставшись один, я обязательно выпью за их здоровье и за тот счастливый случай, который свел нас во мраке московской ночи. Я обязательно выпью за здоровье владелицы строительной компании и ее уважаемого супруга, благодаря чудовищной алчности которых тот случай стал возможен. Без их участия и без участия подсудимых, темнота, окружившая меня никогда бы, похоже, не рассеялась. Нужно было аду хлынуть на Землю и демонам поселиться в наших домах, чтобы в голове моей прояснилось, а в душе зажегся свет...