Арлекин : А вот нихуя . . .

Я понял одну удивительную вещь, чуваки. Я теперь счастлив и радуюсь всему на свете. У меня лучезарные глаза архата и неспокойные, на спидах, пальчики. И постоянно улыбаюсь, словно разжиженный. Я хочу принять идиотскую позу и театрально воскликнуть:

ЭХ, ЛЮДИ-ЧЕЛОВЕКИ МЫ! ДО ЧЕГО ЖЕ ГЛУПЫЕ! А ВОТ ВЕДЬ, КАК ЗАЕБИСЬ-ТО, А!

И потом улыбнуться так по-молодецки да взмахнуть кулачишком с призвуком таким.

Ну сами прикиньте: я, аж с прошлой ночи густо утоптанный, гуляю по какой-то херне, потом встречаюсь с инфантильной и взбалмошной молодой особой, мы гуляли по ещё какой-то другой херне, расстались в метро, я чё-то понаходился какое-то время в анабиозе, а выдернулся уже когда ехал к приятелю на край жопы. Мы с ним потупили на чайные шишки, потом два часа втыкания в зловещий тотал коммандер – сечёте: ЗЛО ВЕЩИЙ. А потом вдруг я четыре часа еду на поезде, прихватив немного той самой хуйни с собой. По дороге совершаю над собой насилие и убираю стафф и дивайсы подальше с глаз долой. Снимаюсь, читая ебанутый нигерийский киберпанк в мягкой обложке.

Приехав, первым делом, как одержимый, посмотрел очень много телевизора. И даже пожрал. Там и ещё какие-то грехи были, но уже по мелочи. Дождался глубокой ночи, чтоб тишина и вибро храпов, залез под душ, вышел такой чистенький и мягкий, и разом принял всё, что у меня было.

Как ангельская блевота, я розовато вытек на улицу, и там, на нулевом октябрьском крылечке, будучи не в состоянии принять какие-нибудь очертания, стал принюхиваться к своим мыслям. Самая красивая и нарядная мысль была о том, что ИСКУССТВО ЖИВО, ИСКУССТВО НЕ МЕРТВО. Что уж тут ментальничать, мне эта мысль сразу очень понравилась, и я стал её думать.

Раньше-то я всю дорогу утверждал, что всё, пиздец, культурные ценности сгнили, искусство агонизирует на последней стадии рака прямой кишки, контркультура и трэш – это психопомы, которые воробьями слетаются на предчувствие грядущей смерти, мы живём в самую бессмысленную из эпох. Смайлик дороже Джоконды, потому что Джоконда тупая дура, и вообще, на эту рухлядь уже давно всем насрать, а на смайлик можно часами глядеть и не налюбоваться. Сегодняшнее искусство по большей части – изблёвы всякой пакости. С этим не поспоришь, но есть один церковно-славянский сияющий плюсик. Ведь, если это ад на земле, и все эти уроды, психопаты и маньяки – лишь его атрибут, тогда те, кто творит НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО, совершают небывалый духовный подвиг на фоне сумеречного мракобесия.

Вот недавно смотрел «Чемоданы Тульса Люпера» шесть часов подряд, и многое понял про тактику Гринуэя. Тут какая история: у меня есть его книжка «Золото», которую он выпустил в начале девяностых – она содержит короткие истории о каждом из девяноста двух слитков золота, находившихся в одном чемодане. О том, какими именно наборами золотых изделий являлись слитки до переплавки, и что за хозяева ими обладали. Всё очень подробно и дотошно – весьма в духе каталогизаторской мании автора и его склонности одокументаливать художественность. Несколько раз имя Тульса Люпера всплывало то в одном, то в другом рассказе. Первый полнометражный фильм Гринуэя – «Падения» восьмидесятого года. Вообще не художественное произведение искусства – уникальное, в своём роде, кино – Тульс Люпер появляется уже там. Ранние экспериментальные короткометражки семидесятых-восьмидесятых годов позже сами становятся объектами мифологии – их авторство приписывается самому Люперу – якобы, Гринуэй их не снял, а только показал их миру. Все три части «Чемоданов» вышли в две тысячи третьем-четвёртом годах. Режиссёр всю жизнь пишет одну-единственную грандиозную картину, и сознательно раздаёт каждой стране и нации по артефакту. Короткометражки и «Падения» – в Британии, книга «Золото» – издана в Париже, первая часть «Чемоданов» – участник конкурсной программы Каннского Кинофестиваля, вторая – Берлинского, а третья – Венецианского; все – в один год. Кроме того, его маниакальные коллажи, графика и фотографии выставляются в галереях по всему миру. Он уверен, что Великая Цель искусства – объединить людей. Концепция такова, что только слившись вместе и соединив все культурные наследия в одну глобальную структуру, мы сможем познать Великое Произведение Бытия. В самом конце «Чемоданов» выясняется, что Тульса Люпера никогда не существовало – второстепенный персонаж истории просто выдумал сложную и безумную в своей систематизированности мифологию Исуса Христоса наших дней.

Теперь всю эту информацию держим в уме, а я скажу за Мачете. Родригес пятнадцать лет готовил Дэнни Трэхо к роли Мачете. В его воображении сразу возник образ брутального мексикоса и примерно половина фильма была выдумана в момент. Трэхо появляется в эпизодической, но яркой роли жестокого метателя ножей в «Дэсперадо», затем бармен в «От заката до рассвета», затем – «Однажды в Мексике». Эти три фильма Родригеса выводят образ будущего Мачете. И тут «Дети шпионов 3D», где Трэхо обретает имя. Добрый дядюшка Мачете, выручающий детишек из передряг. Между фильмами «Грайндхауса» есть ряд потешных трэйлеров, в числе которых «Мачете» – там он воспринимается на уровне стёба. И вот фильм вышел. Герой Трэхо стал мифологическим персонажем. «Мачете не эсэмэсит».

Можно взять полную фильмографию Ларса фон Триера и его соратников из проекта «Догма», посмотреть на этот культурный багаж в общем и увидеть цельную картину – декларацию целого направления. Или вспомнить о загадочной эпопее Триера, для которой он вот уже больше двадцати лет снимает по одной минуте экранного времени в год.

Искусство живёт, художники наловчились располагать его во времени и пространстве таким образом, чтобы каждый отдельно взятый элемент ничем не выделялся из скопища лубков, но стоит взглянуть на всё это в широкой перспективе – и перед нами встаёт громадный труд творцов. В некотором роде это защита произведений от медийного энцефалита – тот, кровожаден и неразборчив, набрасывается всегда на самое очевидное. Замаскированные временным масштабом, отдельные достойные вещи проявляют себя спустя годы, когда вирус уже не причинит им вреда, поскольку классика неуязвима.

А теперь, на попусках, я собираюсь насладиться какой-нибудь тактильной поэмой Яна Шванкмайера. Пожалуй, это будут «Конспираторы наслаждения».