Grenadin : Поезд

Октябрьское утро было слишком холодное после, проведенной на верхней полке одного купейного вагона, жаркой ночи. Где я, ворочаясь, в простыне и поту, матерно вспоминала проводников — задротников, чуждых мне с раннего возраста.

Когда один из представителей этой неумирающей профессии, которая, скорее всего будет жить вечно, ну, или пока не появиться возможность легализировать каналы телепорта, которая сможет разорит к чертовой матери все «пути сообщения». Да! Так вот, когда однажды страшный человек в синем, сверкнув золотой фиксой на верхнем клыке, и устремив свой взгляд, проронил:
— Какой славный мальчик!
Затем он медленно взял из протянутой руки матери, кусок желтой бумаги и вскользь бегая по ней глазами, точно что-то искал, так же скользко иногда пробегал по мне. При этом он отрывисто втягивал воздух через коронку, издавая омерзительный, каковым был он сам, звук.
Я, насупилась от услышанных слов, и демонстративно, скрестив руки на груди, ответила:
- Я не мальчик, я – девочка!

С того самого момента, я всем нутром ненавижу этих псевдо смотрителей порядка и устроителей комфорта.

Так решив воспользоватся в n-ый раз услугами южно-западной железной дороги, я преодолевала небольшое расстояние в четыреста семьдесят километров, и сильное удручение по поводу стоявшей духоты. Вот мудаки они все таки, — подумала я. Моя майка, в которой я лежала, была влажной от проступившего пота, а лицо казалось настолько жирным, как после целого дня работы на плантации сахарного тростника. Я искренно, пожалела о том, что у меня нет мачете, и стащив свое тело с полки, пошла в туалет.

В зеркале я разглядывала сидящую на корточках и уныло раскачивающуюся из стороны в сторону себя. Подо мной был железный трон, я непринужденно восседала и совершала мочеиспускание, цепко удерживаясь за прикрученную к стене простыми болтами ручку-жезл. Вот тебе, блять — разделяй и властвуй. Что-то шкрябнуло внутри, но надо было оканчивать церемонию, и мне, как полагалось «королевской знати», следовало промокнуть свою маленькую принцессу, но было нечем. Туалетная бумага, как и жидкое мыло было столь редким явлением, что рассчитывать на них в этот раз было очень глупо. Обозлившись на свою легкомысленность, железную дорогу, проводника-задрота, который и в этот раз был с золотом во рту, я подтянула свои трусы, которые моментально просякли. Руки упорно не мылись под каплями выдавливаемой из крана жесткой воды. Какое-то ужасное чувство цепкости. Я снова выругалась. Поезд как будто мигом отреагировал на данное оскорбление и непромедлительно добавил ходу, вагон качнулся сильнее, я не успев среагировать, ударилась лбом в зеркало… Бляяяяяяяяяяять.

Я стояла на перроне. Ветер дул в лицо, охлаждая еще мокрый затылок, и терялся где-то под кожей. Лоб ныл. Оглянувшись по сторонам, я застегнула куртку, прям под самое горло, накинула капюшон и пошла в сторону города, или, по крайней мере туда, что ним казалось. Подходя ближе к маленькому зданию с парочкой фонарей по бокам, я увидела очень не пропорциональную фигурку, у которой были худенькие ножки, обрамленные в голубые прямые джинсы, с большими черными дутыми кроссовками на ногах и огромной, как парашют курткой с подкладкой оранжевого цвета. Мне вдруг стало страшно от того, что я могу не дойти до него, что ветер сейчас наполнит эту маленькую фигурку собой, и что этот оранжевый цвет вспыхнет куполом, унося охуевающего человечка далеко-далеко. Но представив себе это охуевающее лицо, мне так же неожиданно стало смешно, и я дико хихикая, побежала ему на встречу.

С ходу я запрыгнула на спину и удерживаясь за шею, чмокнула человечка в небритую щеку:
- Вот скажи мне, Вадос, почему у нас такие поезда гандонистые?
- Страна у нас гандонистая! А поезда старые. Привет, чудовисько! – Вадос, натянул сдутый ветром капюшон и шмякнул мою щеку о свои холодные губы.
- Привет!
- А что со лбом?
- Упала с трона.