Рамзай : Куйбышев. (продолжение)

№ 17
Рассказ заводского друга.
Ну, значит, собираемся мы на картошку. В смысле, на огороды копать. Весной-то мы выезжали сажать туда, в Смышляевку, почти всем цехом ездили. Всё культурно разметили, посадили, привезли-отвезли нас на автобусе, всё чин-чинарём. С жуком сами боролись, кто как может. Пололи, окучивали. Ну, в-общем, октябрь и пора ехать копать. Берём два самосвала, грузовик, мешкотару и чего покрепче. Мы-то — на грузовике, а Женька-Клаус на лисапеде прикатил, с понтом — спортсмен и пить с вами не буду. Ну хуй с ним. Копаем — глянь-ка, заебись урожай! Наливай, значит! Затариваем мешочки, и — в самосвал. Считаем, конечно, чтоб потом без обид. Кидали, кидали, командир уж взмолился, не доеду, мол, мешки повываливаются. Ничё, накидали, отправили.
Ну, конечно, с отгрузкой — по единой. Не, не больше, чтоб не потеть, и следующий КАМАЗ закидываем. Так точно, отправили, даже чуть недогрузили.
Тут Клаус на лисапед и — ходу. Насрать на него, мы за урожай по писят капель приняли, потом ещё по писят, ну так-то смирные все были, устали только. Ладно, залезли в грузовик, едем. Ба, глядим — возле грунтовки впереди мешок валяется, дальше ещё один. И какой-то шустрый дедок его к своему лисапеду приторачивает уже. Стоять, старый, — наши мешки, кровные, с первого КАМАЗа вывалились, понятное дело, не замай! Дед орёт: мои, мол мешки. Ах ты, сука, он ещё в несознанку. Немножко его стукнули, конечно. Кулачьё недобитое, у гегемонов продукт пиздить! Колесо на велосипеде ему тоже помяли, мешки в грузовик под ноги кинули. Едем, ржём, глянь — Клаус на обочине стоит, граблями машет, стоп кричит. Нет уж, хуюшки тебе, кто, мол не с нами — крути педали!
Приехали на точку, а первый КАМАЗ выгрузился уже. Выясняется, просчёт — всё тютелька в тютельку, недостачи в мешках нету. Блять, несправедливо дедулю покарали. Чё делать, надо ворочаться, отдавать захваченное. Берём Компотову «копейку», закидываем груз и — назад. И не чаяли, а дедуля всё там же ворошится. Подъезжаем, вылазим, дедуля — в панику: «Ребята, не бейте только, вон лисапед забирайте, нет здоровья уже ни хуя! Ебать эту картошку!» «Ты чё, дед, охуел? Мы с добром, наверно! Вот, забирай утрату! Пузырь как-нибудь — с нас, щас нету.» Дедок повеселел, колесо ему выправили и — ходу. Назад едем, зырь — опять Клаус на обочине нарисовался. Притормозили, поржали над ним, а он всё крыльями машет. Хуй ты угадал, ага.
Приехали на точку, а там — новость: во втором КАМАЗе двух мешков не хватает. Блять, быть такого не может, не могли упасть! Гадом буду, водила говорит, чё я — пидор у друганов тырить что ли!
Ах, дед, хитёр падла! Ну от расплаты не уйти ни хуя! Уж и темнеет, а нас, фургопланских, не удержать! Скинулись Компоту на пять литров и — вперёд! Ну, то есть, назад, в Смышляевку. На дороге опять Клаус стоит, ручонками колышет, за обочину пальцАми показывает. Некогда, пидорское рыло, самогон-вино! Приезжаем, пейзаж тот же – дедуля по полю кое-как кондёхает к деревне. Ага, сука, получай! Мешки — в багажник, вломили дюлей и оба колеса к хуям погнули. Едем. Опять Клаус маячит. Ну тут уж Колёк сжалился, темно, мол, нельзя бросать цехового — какой ни есть. Останавливаемся, а этот паразит нам и заявляет: «Ребята, тут со второй машины мешки упали, я их за обочину оттащил, а вы всё время торопитесь, никак вас не остановлю. А сам я на лисапеде не довезу — дамский он у меня.» «Ах ты, морда фашистская! Да из-за тебя и люди хорошие пострадали, и машину задёргали, и нервы ни в пизду, ни в красную армию!» Да делать нечего, сами виноваты. Ворочаемся на поле. Дед над лисапедом колдует. Как увидел нас, заорал чё-то и побежал в посадку. Да как быстро побежал! Даже непривычно для его возраста. Я так последний раз в армии бегал от патруля. Мы давай кричать: «Отец, признаём ошибку-то, неправы мы, извини нас!» Да куда там, дед в партизаны, видать, от горя ушёл. Бросили мы около лисапеда мешки, колёса поправили, покурили. Да так и вернулись в семьи свои с грузом на душе. Вот как оно в сельском-то хозяйстве бывает. Курить осталось?

№ 18
Под утро загорелся выпрямитель. Пламя было зелёным, а вонючим дымом прибор охватил весь цех. Внутри агрегата лопали лампы и рабочие задумчиво наблюдали за процессом горения. Я носился по участку в поисках противопожарных средств. Зотов отсоветовал мне использовать найденный огнетушитель по причине того, что мне сразу наступит пиздец: «Там же ток, ёбты.» Поэтому мы обильно засыпали выпрямитель песком, и я решил позвонить Шилову. В моём детстве отца постоянно донимали ночными звонками про пожары. Папа орал в телефон, но в доме никогда не матерился. Он работал главным энергетиком, а крысы грызли на заводе кабели и трансформаторы. Животных замыкало, завод загорался. План по выпуску бронетранспортеров и амортизаторов тоже горел. Папу таскали по комитетам и комиссиям, потому что дело не в крысах, а в диверсантах.
Звонок шефу был просто необходим. Как оповещение, но и напоминание о моих ночных сверхурочных подвигах. Сонный голос жены Шилова тоскливо попросил не докучать Владимиру Александровичу. Я всё понял, дождался утра и на оперативке получил от него пизды за вывод из строя ценного выпрямителя. К этому времени я не спал более суток, поэтому особо не расстроился. Поехал домой высыпаться ко второй смене и заметил оживление в гастрономе. Настроение улучшилось: выбросили маргарин и масло и можно было отоварить талоны за сентябрь и октябрь. А тут ещё грузчики начали заносить в соседний отдел подозрительные ящики и наша очередь скопом кинулась туда. Через каких-то полтора часа гордо принёс домой 10 банок экзотической «Сайры в масле» и по килограмму масла и маргарина. Леночка пожаловалась на простуду, я послушал движения ребёнка в огромном животе жены и уснул.
Вечером на заводе Пушкин и Редькин опять залупались насчёт выпрямителя. Выходило так, что засыпав его песком, мы сделали невозможным ремонт дорогого агрегата. Вяло послал их в жопу и кое-как занялся рабочим процессом. Захаров тоже работал во вторую и позвал покурить в Красном Уголке. Этот тоже подъебывал насчёт выпрямителя. К 22 — 00 Захар соблазнил вахтёршу Клаву жирным стопарём гидролиза, я оставил за старшего Зотова, и мы досрочно свалили с завода.
Во сне я первым делом отремонтировал выпрямитель, а потом долго и нудно отбивался от разных негодяев. Острую ситуацию, в которую я попал, разрядила жена. Она разбудила и попросила считать, потому что начались схватки, я считал и трясся. Выяснилось, что да, началось, мухой оделся и побежал на угол звонить 03. Леночка тем временем собралась в роддом и держалась молодцом. Приехала «Скорая», я подарил врачихам коробку конфет и шампань. Это было нужно для того, чтобы отвезти рожать в областную хорошую больницу. Врачи, подшучивая над моими нервами, отвезли нас куда надо. Попрощался в приёмном покое с женой, сунул хмурой дежурной врачихе ещё одни конфеты и уехал домой на той же «Скорой», — она направлялась в нашу сторону.
Утром съездил на завод, взял отгул и начал беспокоить из телефонной будки роддом раз в полчаса расспросами о состоянии дел.
Нервным октябрьским вечером я подпрыгиваю и танцую на углу Металлургов и Советской. У меня родился сын! Радость через пять минут заменяет ужас, потому что я перезваниваю в роддом уточнить и безжизненный голос сообщает мне о «небольшом оперативном вмешательстве» в жену во время родов. Страх снова меняется на радость, когда я опять звоню и меня в категорической форме просят не мешать работать и с женой моей всё нормально, и не хрена слушать всяких дур.
Выпил, как положено, с соседкой Наташей водки и моментально уснул.
На следующий день напоил участок тоже водкой и гидролизом. Литкин куда-то делся, а работа постепенно застопорилась, потому что все ликовали вместе со мной. Старший мастер Сергеев из пятой мастерской ждал от нас горбатый бак на пневмо- и гидроиспытания, злился, орал и настучал на нас Шилову. В конце смены посетил оперативку и опять получил пиздюлей. Правда, все меня поздравляли.
После работы поехал к роддому и обменялся с женой записками. Нужно было позвонить родителям. Папу обнадёжил планами назвать новорожденного его именем с условием срочной высылки в наш адрес ста рублей, потому что хороших имён много. Потом позвонил Тамаре Васильевне, которая совсем недавно выжила нас из своей квартиры. Решил растрогаться до конца, пусть, мол, старая сука порадуется за нас.
Тамара Васильевна тепло и искренне поздравила с прибавлением в семействе: «Поздравляю. Ты знаешь, Слава, у меня пропали шестьдесят метров полотенец, которые я приготовила на своё погребение. Я обнаружила пропажу после вашего отъезда. Верните мне их, пожалуйста.» Отмерив расстояние в шестьдесят метров взглядом, я машинально положил трубку. Потом понял, что Тамара Васильевна не для себя старается и такая длина полотенец обоснована. Чем глубже зарыть эту гадину, тем меньше поводов для беспокойства оставшегося в живых человечества.
Не буду грузить читателей печальным сюжетом про то, как жена с ребёнком из-за желтушки мыкалась по областной больнице, а я от страха и ожидания начал выпивать больше обычного. В один прекрасный день за червонец был нанят технолог Калинов и его дрюч-поппель — голубой перед агрегата был сделан из «Волги», а белый зад — из «Победы». Автомобиль двигался громко и неуверенно, но его вполне хватило для воссоединения семьи.

№ 19
Мои читатели искушены в семейной жизни и, наоборот, хотят побольше узнать про конверсию. Они настоятельно звонят и пишут мне. Отвечаю: любезнейшие, когда вместо ракет оборонное предприятие начинает производить тестоделители и тестомешалки — значит, жопа секретным оборонным технологиям или, по-научному, конверсия.
Если бы я взялся писать сценарий популярного фильма про конверсию, я бы начал его так: огромный цех для производства центрального бака «Энергии». За чудовищных размеров крюк кран-балки угрюмые люди в спецодежде цепляют чалкой манюсенький тестоделитель. Кран-балка работает на микроперемещениях и двое сонных рабочих двигаются похоронным маршем с постылым грузом по обезлюдевшему цеху. На заднем плане — пылящийся остов центрального бака, величиной с девятиэтажку.
В нашей мастерской сквозит офигенно определённый скепсис по поводу работ для пищепрома. Но с уменьшением заказов на ракеты «Союз» приходится иметь дело и с чёрным железом. Прямо на выкрашенных полах идёт сварка, потом зачистка и шлифовка корпусов тестоделителей. На полу грязь, краска дымит, в воздухе сажа, пыль и вонь. Мастерская заставлена всякой ебетиной, становится тесно. И когда приезжая министерская комиссия идёт по участку, я скрытно крадусь за баками и железяками. Наблюдая их продвижение, спотыкаюсь о пневмошланг. Шланг прокручивается, стаскивая со стола пневмодрель. Дрель зависает на мгновение в воздухе и прицельно обрушивается сверлом вниз прямо в ногу слесарю Киселькову по кличке Компот. Компот говорит: «Ёб твою мать.» Я говорю: «Тихо ты. Ни хуя страшного.» Нагибаюсь и бережно вытаскиваю из его ступни окровавленный инструмент. Компот тихо матерится, снимает тапок и носок. Заматывает сквозное ранение изолентой. Я внимательно отслеживаю комиссию. Они в двух шагах от нас. Рассуждают в проходе о перспективах конверсии. Компот резко эвакуируется домой. Ему обещан жирный наряд за период нетрудоспособности.
А что это за набат иногда раздаётся по всему цеху?
Это мы лупим кувалдой по сварному шву будущей контейнера-цистерны, сокращенно — КЦ, ёмкости из нержавейки для пищевых продуктов. Немцы из объединённой Германии, размещая заказ, справедливо рассуждали, что для её изготовления лучше всего подойдут наши уникальные ракетно-космические ноу-хау. Ведь у них после войны Королёв забрал фонбрауновские сварочные стенды и ракетной технологии не осталось. Эти стенды десятилетия работают в нашей мастерской на наш космос. Беда в том, что мы не умеем варить нержавейку. Технологи разработали научные сварочные режимы. Сварщики зажгли на стендах озорные огни электросварки. В результате вместо кольцевых швов упрямо получаются многоугольники. Вот я и выстраиваю очередь из слесарей, чтоб не оглохнуть и чтоб руки не отнимались. Кувалдами мы постепенно придаём ёмкостям правильный цилиндрический вид.
Месяц назад немецкие специалисты посещали мастерскую и, конечно, решили, что мы им не всё показываем. На тот момент у нас имелось только одно днище и одна обечайка, а что с ними делать дальше мы не знали. А немцы были уже на подходе, приближались, окаянные, к волжским берегам. Мы навели в мастерской марафет, посовещались и подвесили днище с обечайкой на нерабочий стенд ПК. Опять посовещались и наклеили для красоты два ряда изоленты в месте стыковки железяк. Получилось красиво. Потом поставили рядом слесаря Мелкова с пневматической щёткой. Будто идёт напряжённая подготовка сварного шва. Со стороны выглядело индустриально. Ветерану было сказано молча чистить стык и не дёргаться.
Дядя Саша всё делал правильно, пока незваные гости не заговорили на своём немецком языке. Напомню читателям, что персонаж в детстве был в брянских лесах пионером-героем. Мелков блеснул очками, схватил пульт управления и начал в него ожесточённо тыкать. Пока я спохватился и оттёр слесаря от пульта, задняя бабка стенда успела отъехать в сторону. Между направляющими постепенно и неожиданно обнажилась огромная гора подсолнуха и шелухи. Видимо, много лет назад распиздяй сварщик обронил сверху семечки и не убрал. Тут мы начали отвлекать зрение гостей разными бумагами, а Зотов отправил заднюю бабку на место. А за спиной ненавидящий шёпот начальника цеха: «Ну, Сурин, сука. Щас немцы уедут, пиздюлей получишь.» Так всё и вышло. Немцы уехали, а я получил пиздюлей.