Шева : Версия

Несмотря на конец мая, он продолжал мерзнуть.
Крутило суставы ног и рук, буквально выворачивая их. Текло из носу. Никак не проходил кашель. Опять же — старческая подагра. Тело местами уже плохо слушалось, вызывая дополнительную боль и раздражение.
Особенно мучили частые позывы к мочеиспусканию и невозможность пописать нормальной, тугой струей. Как в те времена, когда был молод и полон сил. Помнится, в лицее они баловались — кто выше достанет струей на стене уборной. Давно это было, и вроде и не с ним.
А сейчас стоишь, в глубокой думе, пока не выдавишь из себя тоненькую претоненькую струйку. А через полчаса опять позывы. Хотя, казалось бы, и откуда ей взяться?
Закутавшись в теплый шерстяной плед и согнувшись в три погибели, он медленно шаркал по паркету комнат валенками, периодически останавливаясь и спрашивая сам у себя, — а собственно, куда и зачем я шел?
Устал думать — присел в гостиной на диван.
Да-а-а, жалкое, наверное, зрелище, если взглянуть со стороны. Опекать его теперь надобно как малое дите.
Юбилей этот чертов еще. Кому — развлечение, а ему как в том стихотворении — …объят тоской за чашей ликованья!
С каждым новым годом жизни понимаешь, как на самом деле печальны дни рождения. Очередная ступенька в лестнице на небо.
И все.
Почему-то вспомнил жену.
Зачем? Маразм, наверное, потому-что.
С женой он практически не общается уже лет десять. А о чем с ней говорить? Как была без царя в голове, такой и осталась! Раньше хоть как на красивую куклу или лошадь можно было смотреть, чего греха таить — радовала она его взор по молодости очень даже. Да и не только взор. Научил он ее штукенциям презабавным альковным, конечно. Ну, дак — а для чего девятьнадцатилетнюю и брал?
А сейчас что? Такая же беззубая и страшная, как и он. Шамкает и хрипит там что-то своим клевреткам.
Жизнь ему поломала.
Сука.
Будь проклят этот танцмейстер Йогель со своим йобаным балом в декабре двадцать восьмого года, когда он ее встретил. Или пить надо было меньше? Помнится, он перед балом изрядно тогда в компании друзей принял на грудь, и на самом балу появился уже заметно подшофе.
И не просто так, при венчании на Никольской, когда обменивались кольцами, его кольцо упало на пол. А потом у него же погасла свеча. Знак свыше был.
Дураку.
Но: надо отдать должное: сам тогда подумал — Плохое предзнаменование.
Так и вышло.
А было — не было? Да кого это ебет?
Кроме него, конечно.
По-хорошему, надо было бы, как прадед, — зарезать. Или, как дед, — заточил жену в холодную, пока не сдохла. А французишку-ловеласа, учителя детишек, повесил на черном дворе. Вот это — славно!
Но — не те времена.
А что в свете ему тогда устроили! Дипломы позорные присылали. Казалось бы, и не подлого звания людишки, а что творили. И все науськивали, стравливали. Мстили за бретерство, за колючие эпиграммы.
По-большому счету особой вины за этим прощелыгой, кавалергардским поручиком он и не видит. Да такой же кобелина, как и он сам. Но, его плюс — ее одногодок! Конечно, на фоне молодого смазливого красавца в офицерском мундире он, муж, выглядел уже порядочно траченным жизнью.
Но зато фитиля ему, конечно, воткнул он тогда, будь здоров. Когда на балах начал рассказывать, что ему его верные девки из борделя рассказали. Про содомитские-то его грешки. То-то они с бароном тогда забздели!
Да и в письме этому зарвавшемуся сластолюбцу он, не выбирая выражений, — или наоборот, подбирая? все выложил. Как на духу.
Но все под Богом ходим! Наказал таки Бог лягушатника — рассказывали давеча, дочка его, уже взрослая, умом тронулась на чужбине.
Поднял глаза на картину, висевшую в гостиной. Авторская копия — «Сотворение мира. Хаос». Да, «Девятый вал» пограндиозней будет, да и поэффектней, но он почему-то сразу прикипел душей именно к этому полотну.
Мощь!
Почему-то именно эта картина легла «на душу» больше всего. Противоборство двух стихий – неба и воды. А как поразителен Божий свет, парящий над бушующим морем! Даже Папа Григорий XVI оценил картину, в основе которой лежат слова из книги Бытия – Земля же была безвидна и пуста, и тьма под бездною. Дух Божий носился над водою».
Надо будет Константиныча попросить, чтобы портрет нарисовал.
Не теперешнего, конечно, — развалюху, а молодого. Когда кипуч был, ершист, задирист, и чего уж там греха таить — еблив.
В Гурзуфе, например.
До чего плезирное место! И через сто лет наверняка на берегу будут сидеть юные парочки младого, незнакомого поколения и зачарованно смотреть на лунную дорожку между Адаларами. И чья-то юношеская рука будут опять продолжать, несмотря на деланное сопротивление, вечное движение к ланитам, персям и заветному местечку.
И для скольких еще красавиц взгляд на Аю-Даг будет вечным напоминанием о такой сладострастной утрате наивных девичьих грез!
Кто это давеча анекдотец презабавный ему рассказал? Мол, чем жизнь отличается от хуя? Жизнь — жестче!
И не щадит никого, ни вьюношей, ни девиц, ни зрелых мужей. Ни таких, как он, из которых труха уж сыпится.
Почему-то в памяти всплыли строки:
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Ох, прав был Михаил, как пророчески прав!
И ушел красиво. Ведь как принято: о мертвых — либо хорошо, либо — ничего.
Совсем молодой был. Да и Васильевич в сорок с небольшим ушел. Но намучился перед смертью, бедолага. Темная вообще-то история. Слухи разные ходят. Да кто правду знает?
Но сейчас вон уже новое поколение тон задает. Николаевич, Степанович, Алексеевич.
А у него уже полнейшее равнодушие — и к жизни, и к ее наслаждениям и утехам. Наверное, старость души.
Старость молодости — уже пройденный этап.
Поговаривают об отмене крепостного права через год-два. Смутные времена наступают. Нехорошие.
Хотя — может, оно каждому так к закату лет кажется? И его ипохондрия — обычное старческое состояние?
С деньгами опять плохо. Вернее — с деньгами то хорошо, вот без денег — плохо. И как так получается, что всю жизнь финансовые его дела вечно расстроены?
Как перед свадьбой будущая теща его трясла, пытаясь разобраться в его доходах. Первый раз вообще даже отказала в женитьбе. Ну, правда, будущая его жена еще совсем молода была, и семнадцати не было.
И сейчас, казалось бы, — это у него-то, какие могут быть проблемы? Но деньги струятся как песок. Дети, опять же, тянут. Повырастали, недоросли, во взрослых дядек и тетек, а деньги с отца так и скубут.
Знал бы — меньше надо было делать.

- Батюшка-свет Сергеич! Да не кручинься ты так! Вон, надысь-то от самого анператора проздравление вышло с днем тезоименитства! И других проздравлений гора бумаг целая. Шутка ль — шестьдесят годков!
Не слушая ворчание верного Епифана, вдруг он вспомнил, что когда по молодости увлекался чтением трудов Михайла Васильича, очень его тогда поразила мысль, которую в одной статье будто невзначай обронил российский гений естествоиспытания.
Дескать, в мире нашем настолько все взаимосвязано, что, может, смерть какой-то бабочки мильон лет назад совсем по-другому развернула естественный ход событий в наше время. В сравнении с тем, каким он должен был бы быть.
И молнией сверкнуло, — Может, лучше б он убил тогда меня на Черной речке?
И не мучился бы я сейчас.
И остался бы в памяти потомков…
А собственно кем?
И вдруг он улыбнулся — …вечно молодым!
И профессионально отметил, — А хороший был бы рефрен!
Для романса.