Гюн Айдын : Выпускной вечер

Всё на свете рано или поздно заканчивается и мы вынуждены с грустью смотреть на то, как выцветают фотографии и меняются ценности, на то, как теряешь любовь и ускользает время… В некоторых случаях мы вольны что-то изменить. Другие пугают своей безысходностью. И мы не знаем, когда это произойдет. Такой день приходит, как вор…
Будильник зазвонил не вовремя – Стас как раз стаскивал с Марьяны трусики. Но ему было не суждено насладиться моментом – глядя на исчезающую в каком-то тёмном болоте Марьяну, он понял, что просыпается. Полежав для приличия ещё немного, Стас сел на кровати и стал ожесточённо болтать ногами, в надежде найти тапки. Осознав всю бесплодность таких попыток, он решил выругаться. Однако, в голову ничего не лезло, кроме слова «дураки». Тут Стас почему-то вспомнил свой сон и его обуяла невыносимая жажда действия. Он встал, прошлёпал к столу и стал усердно рыться во всех его ящиках. Наконец, на свет божий была извлечена тоненькая зелёненькая тетрадочка, на которой старательным почерком отличницы Дзейтовой было выведено – «Стихи. Автор – Кравченко Станислав». По неизвестной причине из неё торчал несвежий носок в полоску. Раскрыв тетрадочку, Стас взял ручку и написал примерно следующее:

Любовь горька,
Как яд циана.
А я – мудак.
И блядь – Марьяна.

Перечитав сей шедевр и помахав руками, воображая, что он декламирует по меньшей мере в Кремлёвском Дворце Съездов, Стас стал скучать. Со стороны это выглядело, как вдумчивое нюханье носка в полоску, попытки дотянуться языком до кончика носа и блуждание взглядом. И тут он вспомнил то, о чём ему хотелось как можно дольше не вспоминать – он вспомнил, какое сегодня число. Эта цифра уже не раз являлась Стасу в самых жутких его кошмарах, она была его персональным Армагеддоном, злым призраком, который прятался в самых укромных уголках его нехитрого сознания. У Стаса перехватило дыхание, свет померк в его глазах и, вместе со стулом, тетрадочкой и носком, он рухнул на пол…
Сознание понемногу возвращалось к нему, впрочем, Стас никуда и не торопился. Он давно дал себе зарок особо не спешить в этот день, поэтому так и остался лежать на полу, попутно размышляя о превратностях судьбы и о высшей справедливости. Страх начал постепенно овладевать им, с каждой минутой становясь всё сильней и сильней. До сих пор невозможно понять, что же страшило его в большей степени – то ли неготовность к переменам, то ли само, чисто символическое событие, тем не менее проводящее чёткую границу между беззаботным прошлым и суровым будущим. А может он боялся самого себя – того, нового Стаса, кем ему придётся стать, который больше не будет смотреть мультики утром по выходным, не сможет наслаждаться «равной игрой» в футбол и которого уж точно не обнимет мама со словами: «Ах ты, моя маленькая какашечка!»…
Так что же должно было произойти? Ничего особенного – всего лишь то, что каждый год происходит во всех городах нашей необъятной Родины – выпускной вечер. И как бы Стасу ни хотелось на него не идти, где-то глубоко внутри он понимал, что его желание или нежелание в сущности ничего не меняет. Он поднялся с пола, положил тетрадочку со стихами на стол и направился в ванную, попутно бормоча тут же на ходу сочиняемую песенку про то, как он стоит у школы и ждёт «Белимова – козла».
В ванной Стас тщательно вымыл уши и ноги и стал думать, что делать дальше. Какать ему не хотелось, поэтому он ограничился тем, что просто спустил воду в бачке. Долго задерживаться в ванной было небезопасно – у мамы имелись на этот счёт какие-то свои, непонятные Стасу, опасения и волей-неволей ему пришлось идти завтракать.
Тщательно пережёвывая варёное яйцо, Стас думал о том, как всё-таки несправедливо, что из-за никому не нужных условностей ему придётся забыть про спокойную размерянную жизнь. Как было бы хорошо и дальше продолжать вставать в десять, есть яйцо и бутерброд с колбасой на завтрак и идти в школу, а то, сказавшись больным, остаться дома и бездельничать весь день, охотясь за мухами! Или поиграть на приставке в футбол!
Погружённый в свои мысли, Стас ничего вокруг не видел и не слышал, когда родные вовсю обсуждали, во что он будет одет на предстоящем торжестве. «Стас оденет рубашку и галстук», — горячилась мама. «Нет, пусть Стас оденет шорты», — спорила бабушка. «Это и удобно, и красиво». Она недавно приехала в гости и теперь с важным видом размачивала в чае пряник. После продолжительной дискуссии победила молодость. Когда Стас вошёл в гостиную, одетый в серые брюки, пиджак и галстук-бабочку, у мамы на глазах показались слёзы и она прошептала: «Совсем уже большой стал. Весь в отца». Бабушка тут же вручила Стасу целых двадцать рублей, прошамкав набитым пряником ртом нечто вроде: «Это тебе на лимонад».
В прихожей Стас долго опрыскивал себя одеколоном из большого хрустального флакона. Мысли о безрадостном будущем упорно отказывались покидать голову и ему хотелось таким нехитрым путём хоть ненадолго отвлечься. «Вот дерьмо-то!» – думалось Стасу, сосредоточенно сжимавшему оранжевую грушу распылителя. Закончив с этим, он огляделся и, по давнишней привычке, перепрятал полученные от бабушки деньги в носок – во избежание. Насладившись напоследок своим видом в большом зеркале, Стас открыл ключом дверь и вышел за порог, в ту бездну, что раскрывалась перед ним…
В школе было необыкновенно празднично, что совершенным образом не вязалось с настроением. Посидев немного на официальной части, с непременным выступлением малоизвестной группы, кучей поздравлений и пожеланий, Стас решил не затягивать. Точнее, он решил это ещё по дороге, для чего купил и выпил бутылочку «Балтики №9», которая в данный момент булькала в животе и недвусмысленно требовала продолжения банкета. Стас решительно вышел из актового зала и, высоко подняв голову – будь, что будет — проследовал по выкрашенному в синий коридору прямо в буфет, где уже стояли накрытые столы.
Оказалось, что он был совсем не одинок в своем решении – на столах вовсю происходило как распитие, так и поедание. За одним из них он увидел Марьяну, эту волшебную гурию своих снов, и тут же не преминул к ней подсесть. Гурия была слегка пьяна и довольно–таки великодушно восприняла его маневр, в связи с чем приободрённый Стас постарался не ударить в грязь лицом – он стал сразу же ей что-то рассказывать, полную ахинею, состоявшую из описания книг какого-то немыслимого писателя Люка Янга, футбола, творчества группы “Eagles” и прочей хрени, которая могла мирно сосуществовать лишь в его микрокосме, попутно не забывая прикладываться к стакану, в результате чего он умудрился нажраться так, что с трудом различал сидящих рядом…
Наконец, настал момент, когда Марьяне захотелось домой и Стас, как истинный джентльмен, взялся её проводить. По пути выяснилось, что состояние Марьяны не намного отличалось от Стасова, поэтому ему пришлось большую часть волочь девушку на себе.
Всё на свете рано или поздно заканчивается – так, у дверей квартиры, где жила Марьяна, закончилось их долгое и чрезвычайно тяжелое – в прямом смысле этого слова для Стаса – путешествие. Прислонив не подающее признаков жизни тело к стене, Стас обыскал её сумочку на предмет ключа и, обнаружив искомый, произвёл с ним все необходимые для попадания вовнутрь операции.
«Вот дерьмо-то!» – в который раз думал Стас, сваливая Марьяну на диван и совершенно без сил падая рядом на пол. Полежав так довольно неопределённое количество времени, он стал понемногу приходить в себя. Сознание всё больше и больше прояснялось, до тех пор, пока его не обожгла воистину потрясающая мысль. Подпрыгнув, как если бы он внезапно ощутил себя лежащим на раскалённой сковороде, Стас стал лихорадочно высчитывать что-то на пальцах. Всё сходилось – как раз сегодня Марьянина мать была в ночном – и осознание этого вскружило ему голову. Сбыча мечт наступила и – о, да! – Стас собирался воспользоваться ею в полном объёме.
Какое-то время ушло на то, чтобы раздеть Марьяну – обмирая от страха быть застигнутым, Стас путался в нехитрых предметах девичьего гардероба, походя размышляя о кнопке, при нажатии на которую вся одежда бы сама автоматически снималась. О кнопке пришлось подумать и во второй раз – резко ставшие непослушными предатели – пальцы никак не хотели расстёгивать сначала многочисленные пуговки парадной рубашки, а затем – пряжки сандалий. Аккуратно сложив свою одежду на стуле, Стас приступил к действиям. Натужно пыхтя, он нашёл в себе те силы, которые были ему нужны, для того, чтобы стащить Марьяну с дивана на пол, уложил её точно посередине комнаты и задумался. Как ему было известно, возможна кровь и он, ведомый исключительно природным чутьём, вышел в кухню, где обнаружил тряпку, которой в этом доме мыли полы. Аккуратно, стараясь не испачкаться, Стас приволок её в комнату, расстелил поровнее, а затем перекатил Марьяну так, чтобы она лежала точно посередине сей импровизированной простыни…
Марьяна открыла глаза как раз тогда, когда Стас попытался, наконец, на неё залезть. Первыми словами, которые она произнесла, были: «И что ты собираешься делать?».
Будильник зазвонил не вовремя – Стас как раз собирался ей ответить что-нибудь достойное, например: «Я доставлю тебе удовольствие!». Но ему было не суждено насладиться моментом – глядя на исчезающую в каком-то тёмном болоте Марьяну, он понял, что просыпается…