Ромка Кактус : В поисках кошмара

Памяти Сергея Касьяненко


С начала десятилетия я работаю в частном сыскном агентстве. Твидовый костюм, фетровая шляпа с алой лентой вкруг тульи, брусничным вареньем вытатуированные Серьёзные Намерения на лбу, на левом запястье с внешней стороны под прозрачной бронированной кожей биологические часы с дарственной надписью от шефа: «Per aspera ad vaginis». Через тернии к пёздам.

Наш шеф человек ушедшей эпохи, вялая агония отмирающего тела обнажает кристальную ясность ума. Сейчас большую часть времени он проводит в гамаке, завернувшись в оптоволоконный плед, через который он качает из сети мильф-порно и маятники Фуко. Про шефа Кротова в агентстве ходят легенды. Его дядя, православный функционер, после смерти родителей Кротова стал его опекуном.

- Ты биологический мусор, как и твоя мамаша. Грешники, которые не платят церковную десятину, после смерти вечно горят в двигателе Господнего лимузина, а их никчёмные отпрыски идут на масло, смазывающее детали Божьего Промысла.

На каждый день рожденья юный Кротов получал в подарок новогодние шары в огромных количествах. Дядя надеялся, что ребёнок разобьёт тонкое стекло и погибнет с дюжиной осколков в нежном горле. В благодарность десятилетний Кротов выступил перед дядей с номером: с завязанными глазами жонглировал ёлочными шарами, читал по памяти «Евгения Онегина» и чеканил футбольный мяч. Тогда дядя, рассвирепев, составил завещание в пользу Комитета Здравоохранения. Он завещал Комитету селезёнку племянника, которую следовала извлечь по достижении им совершеннолетия. Когда комитетчики пришли за органом, Кротов истребил их безжалостной рукопашной, а потом ворвался в спальню к дяде, голыми руками вырвал из старческой груди пульсирующую селезёнку и пересадил себе. Теперь у него две селезёнки и ни на грамм религиозного мистицизма.

Своим освобождением я обязан шефу. Он вытащил меня из тёмной галактической клоаки, куда меня определила судейская система по закону о тунеядстве. Проклятым крючкотворам удалось выдумать нечто похуже машины «Arbeit macht frei». Моим наказанием стало Посещение музея.

Представьте себе бесконечное помещение, организованное по принципу лестницы Эшера: Эрмитаж переходит в Третьяковку, Третьяковка переходит в Политехнический музей, тот – в дом-музей Огюста Барбье, Мышкинские норы, катакомбы Шизова под окраинами Киева; неисчислимые экспонаты в мириадах галерей. Однажды группа школьников с молодой учительницей осталась там на ночь. Анфилады комнат уходят за горизонт, в темноте синее сияние вокруг статуи Аполлона, тихое дребезжание рыцарских лат, шелест гримуаров в стеклянных гробницах, едкий запах серы с картин Караваджо, под ногами шевелится и встаёт дыбом красный плешивый ковёр. Всю группу школьников вместе с учительницей обнаружили утром обглоданными до костей в зале Юрского периода, а вокруг цвели доисторические папоротники.

Группа заключённых десантируется посреди музейного ада. Вооружение: слабенькие цифровые мыльницы, путеводители устарели на двадцать пять лет. Проводник, арабский мальчишка, раскаявшийся талиб, в первую же ночь сбегает с мулами, и мы сидим без еды и воды и слушаем, как он по очереди ебёт животных где-то за рафаэлевым гобеленом. Наконец нервы у Серёги Гамлета не выдерживают, он хватает шпагу и протыкает араба.

- Ты, жалкий, суетливый шут, прощай!
- Отойдите от экспоната, — монотонно твердит прибор на всех языках мира.

Многие сходили с ума, прямо у меня на глазах люди становились культурологами, синей безжизненной плесенью повисали они в углах музея, а вечером служители соскабливали их небольшими мастерками. Мало кто из уцелевших смог сохранить себя в первозданном виде – я смог. Смог над болотом. У меня в крови выработался антидот к музейной отраве, я могу пить чай, заваренный из вековой пыли, скопившейся на мебели семнадцатого столетия, и вряд ли отличу Матисса от Рембрандта визуально, разве что по журчанию мочи, изливающейся на картину.

В восьми районах Метрополии не найдётся второго такого специалиста по живописи прерафаэлитов.

- Скажите, эта картина у меня в коридоре…
- Да?
- Она досталась мне от отца… Я хотела бы знать, это подлинный Россетти или хуйня? Я могла бы использовать её в качестве подложки для кошачьего туалета, там как раз прохудилось дно.

И вот я достаю свой хуй. Прикрываю глаза, чтоб остались две тонкие щёлочки-бойницы. Тугая струя бьёт по холсту: уверенное сопрано, тонкая взвесь брызг в воздухе, кружева переливов. Я стряхиваю последние капли и выдыхаю:

- Подлинник.

Шефу как раз был нужен человек с моим навыком. Особенно после того, как я разгадал загадку Леонардо.

- Вы только взгляните, этот молодой человек мочится на «Тайную вечерю»!
- Как ему это удалось?
- Обратите внимание на траекторию струи, он обводит апостолов по часовой стрелке, замыкает на Иисусе. Апостолы отстраняются от Иисуса, Иисус смердит, а в сполохах миазмов проступает чёрный шлем Дарта Вейдера.

В наши дни всё больше людей нуждается в Гнилостной Интерпретации. Их молоком, на их деньги в секретных правительственных лабораториях была вскормлена целая когорта гнилозубых омерзительных тварей. Кодовое название «Дэн Браун».

На этой волне многие обращались в сыскное агентство Кротова.

- Я с юных лет любил стихи Брюсова. Но теперь из них напрочь пропал всякий смысл. Я беру потрёпанный томик, знающий столько моих бережных прикосновений, открываю по памяти на излюбленной странице, скольжу глазами по строчкам, а там какая-то хуета, нелепое нагромождение слов. Помогите, пожалуйста!

И вот дюжина агентов, серьёзные люди с серыми лицами и правом на ношение оружия, отправляются в опасное путешествие по дремучим дебрям версификаций. Я тогда был ещё новичком в этом деле, участвовал на правах стажёра. Но именно благодаря моей наводке агентам удалось выяснить, что никакого смысла в стихах Брюсова не было изначально, а любовь клиента была вызвана неуклонной деградацией мозга вследствие непролеченного сифилиса. Банальный пенициллин творит чудеса. Отрезвление наступило после прохождения курса лечения за месяц до того, как клиент обратился в нашу контору.

И теперь месяца не проходит, чтобы нам не сообщили о новом сверхъестественном происшествии в мире искусства. «Мона Лиза оказалась тайским трансиком и агентом Моссада». Я возглавил небольшой отдел, занимающийся в основном делами такого рода. Под моим началом ходят два агента: Петров и Водкин. Год назад их взяли с поличным во время купания Красного коня в Чёрном квадрате. Есть ещё секретарша Елена Ротовая и работающий на полставки совершенно безумный русский немец Фёдор Шванк – наша ударная сила. Вымогатели пытались получить квартиру Фёдора, приковали его наручниками к батарее отопления, пустили газ, оставили ножовку по дереву: хочешь жить — пили себе руку. Так он не стал этого делать. Он угорел настолько, что отпилил головы прибежавшим на вопли спасателям, затем оторвал стояк и сбежал. Неделю он провёл в лесу, питаясь мясом мутировавших белок и слизывая с пней соль, предназначенную для лосей. Вернулся в город, и тогда вымогатели обратились во прах.

Сегодня ко мне в офис зашёл человек, похожий на поэта Лонгфелло. В коридоре ходили просители, толпы наткнувшихся на кирпичные своды и колодцы идей, совершенно беспомощные взгляды.

- Зовите меня просто Лонгфелло, — сказал посетитель.
- Чем могу помочь?
- Мне кажется, меня обокрали. Тридцать три года, с тех пор как в авиакатастрофе погиб мой отец, я каждую ночь видел один и тот же кошмар. Знаете, сперва я просыпался с воплями, весь в поту, у меня дрожали руки, а перепуганная мать поила меня настойкой пустырника. Но потом я привык. В конце концов, если ты живёшь с чем-то тридцать три года, оно становится неотъемлемой частью тебя самого. Вот уже десять дней, как я не вижу своего кошмара. Я совершенно не высыпаюсь, делаю ошибки в отчётах. Молодые карьеристы могут в любой момент занять моё место бухгалтера.
- Мне нужно точное описание пропажи. Детали.
- За годы скопилось много материала.

Лонгфелло поставил на мой стол потёртый кожаный портфель, извлёк из него папку. Картины. Он показал мне все свои наброски, выполненные в различной технике грифелем, тушью и сангиной. Наброски, из-за которых в прошлом ведьмы со своим колдовством наверняка исключили бы его из своего клуба. Главными персонажами там были контрабандисты, капитаны каперов, блюющие японские школьницы. За набросками последовали записанные изящным каллиграфическим почерком философские рассуждения персонажей кошмара, осмысление которых привело Лонгфелло в Данверскую психиатрическую лечебницу. В другой папке хранилась расшифровка стенограммы кошмара, сделанной в той же лечебнице. Я открыл в случайном месте:

«Ещё одно мерзкое полотно изображало православных попов, похожих на муравьиные армии смердящих чудовищ. У них ломался голос, они курили, разгуливали с непокрытой головой в ходах, которые пронизывали всю землю. Там было множество брюк. Онанизм уступил место похвальбам современных кладбищ».

- Когда вас выписали из психиатрической лечебницы? – спросил я.
- Неделю назад.
- И ваш лечащий врач, э-э-э, — я заглянул в дело, — профессор Водворт… Что вы можете сказать о нём?
- Это светило науки с мировым именем. Он консультировал режиссёра нового блокбастера с Ди Каприо в главной роли. Вы, должно быть, слышали. Фильм по Началам Евклида.
- Это не имеет никакого значения. Что думаете о нём вы?
- Ну, он очень заинтересовался моим сновидением. Мы провели с ним несколько сеансов терапии.
- А потом?
- Что потом?
- Ваш кошмар перестал вам сниться?
- Ну да. Я как-то и не подумал, что может быть связь…
- Мне нужен аванс, тысяча долларов. Ещё две тысячи вы принесёте завтра, когда убедитесь, что пропажа возвращена.
- Хорошо, — сказал Лонгфелло и положил передо мной пачку денег.

*

- Парни, у нас есть работа, — сказал я.

Петров и Водкин смотрели и улыбались.

- Нужно узнать всё о профессоре Водворте. Где он живёт, чем занимается, чем дышит. Начните искать с места его работы в Данверской психушке. Действуйте, и чтоб через час отчёт лежал на моём столе. А я пока почищу свой Кольт.

Петров и Водкин ушли, и вошла секретарша в костюме белой медведицы.

*

На дело мы пошли втроём. Петров и Водкин старались придать своим лицам хмурый вид, но то и дело вспыхивала, словно лампочка, глумливая ухмылка. Эти парни были стопроцентными некрофилами, ехидный восторг убийства в их крови.

Профессор Водворт поджидал нас на краю болот. Горели костры войны, скакали туземцы в кевларовых бронежилетах. Из кустов на нас разом посмотрела тысяча красных от конопли глаз.

Драка была непростой, но я даже не успел вспотеть.

- Обоссать трупы и сжечь, — приказал я своим помощникам.

Я остался один на один с профессором. Он рассмеялся мне в лицо.

- Я не отдам вам кошмар Лонгфелло! Он слишком важен для науки. Мы можем получить лекарство от рака и простатита, передающегося через Интернет.
- Мне плевать, — сказал я и достал Кольт.
- Большая пушка, да? Знаете, что Фрейд сказал по этому поводу?

Кровь прилила к моему лицу.

- Пусть повторит мне это в лицо, — сказал я сквозь зубы и спустил курок.

Безжизненное тело профессора опустилось на землю, кошмар застыл в его глазах, и я поспешил ножом выковырять эти глаза вместе с кошмаром и убрать в нагрудный карман моего твидового пиджака.

*

Этим вечером поступили новости, что клиент мёртв. Тысяча долларов, уплаченная мне в начале работы, оказалась украденной клиентом у своего начальства. В его тыкве сделали множество отверстий и через тонкие трубочки отсосали мозг.

Я плеснул в стакан виски, достал из кармана глаза. Кошмар клубился в них в виде тумана.

- Что ж, это достойная плата за проделанную работу.

Я кинул глаза в стакан и залпом его осушил.