Платон Сумрaq : Отроженье зеркального бреда...

Пришла -
деловито,
за рыком,
за ростом,
взглянув,
разглядела просто мальчика.
Владимир Маяковский

Дни напролет — Инга Сарга не отходила от новоявленного фаворита. Радикально сократив пребывание в Москве, — она ревностно пестовала Тихона Громака, — чая ускорить сложные роды его писательской личности. И Тихон — оправдывал ее надежды.
Истек дождливый май; моросящая хандра июня замутила подмосковную природу; большой неказистый дом Аглаи Громак слился с прохладным и душистым запустением соснового леса: — а Инга Сарга часами бродила по припорошенным хвоей дорожкам сонного царства покойной сказочницы, — пока Тихон корпел в ее кабинете. Он закончил два рассказа: их идея принадлежала не ему, — но он уже не сетовал на заниженную самооценку. Нотные фантазии его бабушки и напористость литературного агента приоткрыли Тихону потайную дверцу его собственного творчества: ключи от нее призывно бряцали в кармане его креативной памяти. Однако, — незаселенные миры Аглаи Громак молили о помощи. Покинутые создателем, — они требовали довершения акта творения…
Вернулись из Хатанги мороженщики Русаковы. Их состав — поредел: две старшие дочки Анатолия и Галины — готовились к заполярным замужествам. Между остальными и Тихоном — Инга Сарга прочертила полосу отчуждения. Они почти не пересекались, скрашивая досуг — водкой и анашей. Они и Ингу снабжали шалым табачком, — им приторговывала младшенькая сестричка Катя, — чтобы не менять жилье.
Тихона не заботили капельные неурядицы отставных собутыльников. Страшные сказки бабушки Аглаи и изысканные ласки элитных проституток, — которых дважды в неделю подвозила ему Инга, — кроили дни и ночи Тихона.
Его лето началось с того, что третий рассказ — из задуманного Ингой мистического цикла — никак не клеился. История жизни и смерти серийного убийцы Каменщика — читалась тяжко и без настроения. Снова, — отложив неподатливый сюжет, — Тихон реинкарнировал бабушкино вдохновение.
Удалось.
Обрадовался.
Позвонил Инге.
Та скомандовала отметить благосклонность муз совместным поеданием «жарёхи».

Обжаренная на чугунной сковороде анаша, — пузырчато захлебывалась в тающем сливочном масле. Помешивая злоухающее зелье, Инга добавила в него сахар и, не оборачиваясь, огласила:
- Сегодня у тебя случка с порядочной женщиной.
- Без «дури» нельзя? — играя словами, спросил Тихон.
- Заморим червячка, заглотим по ложечке «жарёхи»… И в путь! — Инга Сарга спорить не любила.
Путь был не утомительным. Тихон с Ингой прошли метров семьсот. В Жуковки их пункт назначения — нарекли «розовым треугольником».

- Моя лучшая подруга, — без обиняков призналась Инга, когда они с Тихоном неприютно разместились на краю пустого бассейна во внутреннем дворе фешенебельного особняка. Чугунные кресла каслинского литья, шахматный столик со столешницей из полудрагоценного змеевика, остывший кофе…
Тихон броско нервничал.
Инга профилактически ворчала:
- Обеспеченные мужики — у нее — не в чести. Ее слабость — нищие непризнанные гении…
Из-за спины Тихона — хозяйка «розового треугольника» вопросительно посмотрела на Ингу. Подруги обнялись и, изображая поцелуи, четырежды соприкоснулись загорелыми щеками.
- Аглая, позволь тебе представить…
Вдавив ладони в чугунные подлокотники, Тихон разоружено приподнялся в кресле и обернулся.
- Добрый день, — сдался он.
Инга покровительственно подбоченилась и заключила:
- Вы знакомы.
- Тихон, я полагаю… Ты славно потрудилась, подруга. Два года назад он одевался не так тщательно.
Инга заливчато рассмеялась:
- Тихон, найди кухню и напейся. А ты, Аглай, сядь и слушай…

На кухне — Тихон ограничился чашкой растворимого кофе с примесью чешского абсента.
Аглая…
Они повстречались два года назад. Когда Тихону Громаку взбрелось повкалывать курьером. Не ведая, что предпринять для сохранения семьи, Тихон, — прочтя однажды объявление в газете «Работа для Вас», — устроился в сомнительную международную корпорацию, втюхивающую всевозможные товары через телемагазин. С 09.00 до 21.00 — Тихон гонял по Москве и Московской области: и — круглосуточно — по России. Богатенький Громак развозил по несусветным адресам дорогостоящий китайский хлам, отбояривался от выходных — и честно зарабатывал 200-300 долларов в неделю. Эти деньги были ему по боку. Хотя, нет-нет, — да и воспламенялись в голове обрывки революционных кличей пращуров, впитанные с молоком матери. Что-то вроде… «в борьбе обретешь ты счастье свое»… Ей-богу, стоило претерпеть, если «счастье» — через два поколения — измерялось уже гектарами.
Тем не менее, — главным фактором, регулярно толкавшим Тихона в дорогу, — являлась иллюзия возвращения к семейному очагу, — давно затушенному срамными адюльтерами жены и его ответными изменами…
Так и влюбился Тихон в Аглаю: выполнял заказ на Старом Арбате — и влюбился.
Нет. Тихон полюбил Аглаю — не сердцем, не душой, не умом; не пещеристое мужское вожделение притянуло его к этой взрослой и мудрой красавице. Ее женская видность — разила наповал, корежила рассудок, — но не она сверзла Тихона в постель Аглаи: будто нерассекречиваемый сочинитель человеческих судеб, сжалившись над Тихоном — и создав для него свежую повесть любви, — пожадничал отрешить его от протухшей…
Но не вышибся у Тихона клин клином. Он съехал от жены в Жуковку; отказал ей и ее любовникам шестикомнатную квартиру в центре Москвы: едва же мопасанновскому роману с Аглаей исполнился месяц, — ушел и от нее. Ушел не навсегда: на работу, — за расчетом. Расставаясь с рискованной курьерской службой, Тихон причинно напился; ночь провел на целлофановых простынях вытрезвителя; лишился денег и сотового телефона: как следствие, — Аглая не сумела предупредить гуляку, что срочно покидает столицу. В память о брани с мясниками в прозекторских униформах, — Тихону достались синяки на шее, сошедшие только через полмесяца; а Аглая — сгинула: бесследно и неулеченно.

- Она не сбежала от тебя. И не бросила, — приговаривала Инга. — Когда ты пропал, она сутки разыскивала Тихона Громака. Перетрясла всю твою курьерскую службу. Зря ты их объегорил. Адрес в анкете переврал, фамилию исковеркал… Аглая и свинтила… Не до того… Налоговая — как банный лист… Намертво. Почти год в Объединенном королевстве просибаритствовала. К слову… В уединенном шотландском замке, который она расточительно арендовала… — и тебе, пентюху, спаленка предназначалась…
- Ну, и?.. — просветлел Тихон, постукивая по зубам серебряной кофейной ложечкой.
- Ну, и…- подзадоривала Инга. — Ну, и… Тихон Громак — снова ей впору. Сентиментальная дуреха…
- Ну, и?.. — продолжая постукивать ложечкой по зубам, переспросил Тихон.
- Ну и мудак ты, Тихоня! — вспылила Инга. — Лень помочить шишку в мультимиллионной промежности?!
Инга спорить не любила.
Как у допекшего мамашу ребенка, она отняла у Тихона ложку и, всучив ему рюмку абсента, подручно вывела к бассейну, где вселила его обмякшее тело в заскрежетавшее кресло…
Перед побледневшим Тихоном — с макиавеллевским выражением лица — восседала Аглая Ранина… Закинув ногу на ногу, она выжидательно потягивала портер. Вместо привычной дамской курительной трубочки — ее пальцы теребили гаванскую сигару… Из-под задравшейся юбки розового делового костюма — чернела кружевная резинка чулка… Застегнутый на единственную пуговицу пиджак Аглаи — был надет на голое тело… Она сидела, чуть подавшись вперед… Лацканы пиджака соблазнительно оттопырились…
Тихон побагровел от стыда за свое нехладнокровие.
Инга победоносно сладила кофе.
Тишина пахла овсяным печеньем и избытком подсознательных желаний…
- Злой, трезвый, без галстука и без звонка. У нас неприятности, — переменилась Аглая.
По выпуклому булыжнику треугольного двора чеканил шаг высокий статный мужчина в безукоризненном белом костюме. Он сухо поздоровался, бесцеремонно сел между Аглаей и Тихоном, напротив Инги, и сцепил на столешнице длинные боксерские руки.
- Влад Палыч, Вы манеры не теряли? — съязвила Инга.
- У нас неприятности, — обелился Влад Палыч и дружественно протянул ладонь соседу справа. — Вы, стало быть, и есть Тихон Громак, внук знаменитой сказочницы? Рад, чистосердечно рад.
Тихон обменялся рукопожатиями с осведомленным гостем и отбубнил приличествующие случаю банальности.
- Влад Палыч, тебя бы уволить, — пожурила Аглая. — Не доложить боссу о таких аборигенах…
- Ой, Аглай, — перебила подругу куражная Инга, — ты не на совете директоров. Можно я?..
- Мой старый… — Аглая с властной нежностью взглянула на Тихона, — новый любовник.
Влад Палыч понимающе усмехнулся и философически потер переносицу.
- Рад, что ты нашелся. — Влад Палыч похлопал Тихона по плечу и с напускной суровостью погрозил ему кулаком. — Не обижай ее, она нам — очень, очень дорога.
- Это вы мне очень, очень… недешевы, — вознегодовала запальчивая Аглая. — Паркин, не надо конторских замашек. В нашей дезориентировано сплоченной семье — полезное пополнение. Полезное — для меня…
- В твоем «розовом треугольнике» даже ежики голубятся…
- Погоди, подруга, — Аглая взяла под локоть Влада Палыча и вкрадчиво спросила: — Ну?.. И что за враг у врат нашего Содома?
Паркин демонстративно покосился на Тихона.
- Палыч, — возмутилась Аглая.
- Аглая…
- Влад Павлович!?
- …
- ..!
- Яна в Калинках убили!

Тихон, — незнакомый с Яном Раниным, — бледнея, выпил, наконец, абсент Инги.
Инга Сарга, вонзив ложку в сахарницу, — конвульсивно вспоминала, как плачут женщины…
Скептически следя за их потугами соответствовать нестандартной житейской ситуации, Аглая недвусмысленно высказалась:
- Бог свидетель, я и бровью не шевельну. Ян был свиньей. Никто из нас… его не любил. И не надо паясничать. Доживем вечер по старинке…
Тем временем, — неловкость, насытившую воздух, и поднывающее под ребрами чувство насажденного извне сопереживания, — никакими увещеваниями не вытравишь. Не отвергая это, Аглая пригласила гостей — на кухню. Она благопристойно бодрилась: но, переодеваясь в субтраурный костюм, — расслабла и всплакнула по-бабьи.
Покойный Янка.
Супруг, мать его!
Покойный супруг…
Щепетильный в профессиональных вопросах и беспутный в жизни… Загоравшийся от любой упругой мальчишеской попки… От любой аккуратно выстриженной мальчишеской потылицы… От приторной порочности розовощеких сопляков…

Когда накрыли стол для тризны, Аглая выговорила:
- О мертвых говорят или хорошо, или ничего. Коль нам нельзя сказать о Яне ничего хорошего, — мы имеем право хорошо выпить за упокой его грешной… кургузой душонки!
Не чокаясь, выпили по двухсотграммовому бокалу «Рублевской лихорадки».
- Почему бы тебе не полюбопытствовать, как погиб твой супруг? — не воздержался Влад Палыч:
— Не хочу поминать к ночи имя Каменщика...
- Какого Каменщика?! — Инга Сарга ущипнула Тихона за ляжку и с хмельной хрипотцой профальшивила:
- Тук, тук, тук, тук,
Ходит Каменщик вокруг.
Камень он с собой несет.
В рот тебе его забьет...

И Аглая, и Паркин — синхронно ткнули в Ингу указательными пальцами. Какая там смерть Яна Ранина?!
- Ну?! Чего… глазищи выпучили… — опешила Инга. — Плохо пою…
Инга пожалела, что связалась с «Рублевской лихорадкой». Перехлестнувшись в ее организме с «жарёхой», коктейль вступил с ней в неизбежный тошнотворный конфликт… Инге грезилось, что к центру ее позвоночника приделали дверной звонок, — и какой-то проходимец звонит в него до потери пульса… Стенки ее черепа колыхались, — как если бы их прилепили к гигантской кисти, которой по часовой стрелке — снизу вверх — окрашивают изнутри Царь-колокол… И до жалости к Яну — было не ближе, чем до трезвости рассудка…
- Да это колыбельная такая, — благодарно выхвалился Тихон. — У меня с собой… целая книжка страшилок… моей бабушки. Ее из печати в 50-е годы изъяли. В Москве тогда Мосгаз орудовал. Маньяк, знаете ли…
В Инге оклемался литературный агент:
- Книжицу-то — никогда не переиздавали. Мы с Тихоном огребем кучу бабок… Переиздадим! На бабуле… бабулек… огребем! — Инга издала хрюкающий смешок. — Сейчас я принесу. Она на столике… у-ук… у бассейна!
Инга нетвердо приподнялась, — но сердобольный Тихон ее опередил.
И пока он ходил за громоподобным образчиком затемненной гениальности бабушки Аглаи, — ее тезка и отставной полковник стоически напивались. Инга Сарга не встревала, — раскуривая папиросу анашой…

Дождались.
Вот она!
Запретная книжка Аглаи Громак, — от которой зависит жизнь единственного сына Влада Палыча.
Изобильно иллюстрированные, перенесенные на добротную бумагу стишата…
Стареет… Боится… Дожил…
Влад Палыч впился разбухшим взглядом в отворенный, безвкусно оформленный форзац. На нем был изображен уродливый, гиперболически высокий горбун в допольном грязно-розовом пальто. В костлявых, крючковатых пальцах он зажимал округлый камень, — как сказал бы Паркин-младший, — цвета гланд или стариковской плеши. Вокруг него — в зеленоватой дымке — покачивалось 11 детских кроваток со сладко спящими малышами…

- Вынужден вас покинуть, — попрощался Влад Палыч.
Аглая воспротивилась. Но его безапелляционный тон ее урезонил. Без лишних проводов — он удалился в гостевую спальню.
- Мужику надо переварить информацию, — объяснилась за друга Аглая. — Начитались. Его сын… в лапах сказочно невменяемого ублюдка. Что за колыбельная? Не приведи Господь!.. Мне надо и вас напугать…

И с пьяной дилетантской лапидарностью — Аглая посвятила Ингу с Тихоном в «дело Каменщика». Дымя анашой, — Инга почтительно ловила каждое слово подруги и строила грандиозные планы. По ее задеревеневшему телу поземилась гаденькая дрожь. Потустороннее давление Аглаи Громак, — реальность и силу которого она вдалбливала в Тихона, — настигало и ее. Невсебешная семейка Громаков — изловчилась впутать рациональную и прагматичную Ингу Саргу в свои мистические шарады… И черт с ними! Пускай Аглая Громак продлится в Тихоне… А! А его литературный агент получит достойные дивиденды…
- А… почему, подруга, ваш… наш Каменщик… Короче, где СМИ?! — сконцентрировалась Инга.
- Была парочка сообщений. Потом… он похитил Игоря…
- Складно. В интересах следствия… Но твой Ян — не безымянный, захолустный педик, — деликатность не являлась добродетелью Инги Сарги. — Ранин — депутат Госдумы. Его прогрессивная морда — известней Хрюши со Степашкой. Не по ранжиру Яну Ранину пополнять число жертв маньяка-антигомика. Народу — не понравится.
- Правильно. Паркин того же мнения. Это он живого Янку недолюбливал. А мертвого… — в обиду не даст.
- Железная ты баба, Аглая! — вместо рюмки Инга подняла за подругу окурок самокрутки. — Бедный Каменщик…
- Барышни, — вмешался Тихон, — допустим, раритетную книжку про Каменщика раздобыть у кого-то получилось. А нотные тетради?
- Какие тетради?
- Твоя тезка, Аглай, завещала нам с Тихоном золотое дно сюжетов. На их костя… костяках… и под моим чутким руководством… — ее внук пишет цикл готических новелл. Среди них есть и сюжет о маньяке по прозвищу Каменщик… Не давал он ей покоя, как малолетки Набокову. Впрочем, наш «нотный» Каменщик не слишком разнится с «колыбельным». — Инга протяжно затянулась. — А творила госпожа Громак… исключительно… на нотных тетрадях. Да, Тихон?!
- В «Колыбельной про Каменщика» не описаны размеры камней и перемена их цвета после жертвоприношений! — в Тихоне взыграла фамильная сопричастность, граничащая с уязвленным самолюбием неофита.
- Не ссориться! — призвала к порядку Аглая. — Если солдафону Паркину невдомек, что в этой истории мистики выше крыши, не надо ему уподобляться. Главное — не переусердствовать! И не надо отрицать, что Каменщик и моя тезка — черпали вдохновение из одного источника.
Выпив водки, Громак признательно кивнул, — и тут же его осенило:
- Калинки… Ранина нашли в Калинках!
- Ересь… — оглоушенная кухонными полемиками и анашой, Инга затушила окурок в рюмке нетронутого канабиса и затараторила: — Книжку Тихон привез из Калинок. Проводил до дома проститутку. В ее подъезде врезался в странного мужика, который во гневе размахался сказками бабушки Аглаи. Тихон хотел купить. Тот даром подарил. Мол, у него их полным полна коробочка...
- Надо Паркина будить! — кое-как соотнесла факты Аглая.
Инга с Тихоном безыдейно потрусили вслед за хозяйкой «розового треугольника».
Паркин же, — как испарился.
В его телефонах — белый шум.
Прочесывая дом, Аглая даже сына Федора из Интернета выудила: и снова снарядила всех на кухню. Федор перекинулся парой фраз с Ингой, — прилежнее, чем диктовали обстоятельства, пожал руку Тихону, — выпил кружку чешского пива и откланялся.
- Федька-то — писаный красавец, — скомплиментировала Инга.
- Да? И каково матери сознавать, что от моего писаного красавца не родится ни мышонка, ни лягушки, ни неведомой зверушки? — Аглая намекающе потерла сонные веки. — Хотя… Я его уже предупредила, что пусть одного внука, а я из него вытрясу...
- Железная ты баба, Аглая! — зевнула Инга.
- Железная, — Аглая хищно раздула маленькие ноздри и поглядела на Тихона, откровенно предлагая себя. — Но, чтоб железная баба не заржавела, пора ее смазать. Да, Тихон?! — Тихон безгласно рвался с цепи.
- Подруга, — взмолилась Инга, — а… я одиночество не заказывала.
- Наведайся в комнату прислуги. Не пожалеешь.
Воспрянувшая Инга пожелала им жизнерадостной ночи и, скинув опостылевшие туфли, растворилась в бессветных коридорных зигзагах «розового треугольника».
Аглая подошла к облокотившемуся на барную стойку Тихону, и, облапив за талию, прижалась к его груди.
- Как долго я ждала тебя, болванчик, — прошептала Аглая. — Не исчезай больше. — Отстранившись, она расстегнула пиджак… — И к проституткам больше не ходи, — помедлив, добавила она. — Не нужны они тебе.
Меж тем, Аглая и не мыслила осыпать Тихона ревнивыми упреками. Минутой спустя, — на ней не осталось ничего, кроме не искаженной годами наготы. Тихон — ностальгически залюбовался ею. Ему вспомнилось, как, впервые увидев обнаженную Аглаю, он едва не потерял сознание, — настолько она, реальная, из плоти и крови, совпала с тем представлением о настоящей женщине, на котором в свое время настаивала его перевозбужденная, догреховная юность. В их предыдущем романе с Аглаей — это томительное и желанное созерцание почти превратилось в ритуал. Говорят, женщины любят ушами. А благодаря Тихону, — Аглая научилась любить наготой.
- Смотри, мальчик мой, смотри… — заклинала Аглая. — Смотри, сколько хочешь. Я буду стоять здесь… Сколько скажешь… Смотри...
- Смотри-смотри… Куда смотреть-то? — резонерски передразнил мать Федор и, опять, не солоно хлебавши, на цыпочках, отступил в гей-чат.