Симон Молофья и Мясные зайки : Ночной 23:58

Бессильны сонеты –
Поэты бездарны.
Оборваны струны
на жалобной арфе.
И имя убого.
И кончилось время.
И только луна равнодушно глядится
В спокойные лица,
И лица безмолвны –
Глядят отрешенно в небо ночное,
В глаза полнолунью.

Эй, музыка, громче!
Стаканы полнее!
Предались забвенью, как лунные камни.
Предались забвенью, как дюны под снегом.
Оборваны нити.
Узлы развязались.
Лампады дотлели.
Иззубрены гвозди.
Погоны – как хохот, и лица истерты –
Пятак ли, полтинник,
Иль просто копейка.
Всё мимо. Всё в прошлом.

И снова, и снова
Одно лишь спасенье –
Ночные вагоны бессонной погоней.
И – пляшут деревья в сырых перелесках.
И – фары по-совьи,
Осоловело
На переездах
Запойным мерцаньем.

Уеду, уеду!
Так пойте, колеса!
Уеду, уеду!
Не рвите стоп-краны!
Уеду, уеду!
Мерцает пустая.
И подстаканник.

Прокуренный тамбур.
Качает.
Утешит?
Затяжка.

Скорее, колеса.
От рельс в поднебесье.
Скорее колеса –
Из полыньи в прорубь.
Каменный город.
Из полыньи в прорубь…
Казенные окна.
Чужие любови. Пустые стаканы.
С тобой не сыгрались –
Обрваны струны. Сонеты листвою.
Скорее, колеса!
Из полыни в прорубь.
В прокуренный тамбур
вплывают виденья…

Слушайте, рощи! -
Я ей пел сонеты!
Слушайте, сёла,
спящие порознь,
летящие мимо –
Слагал мадригалы!
И вы, переезды,
звенящие красным тревожно

сквозь сон ваш -
Во имя её рвались струны на арфах!
В банку окурок.

Да, я сбегаю.
Да, стерты монеты.
И лица истлели.
И воспоминание
плавится
пленкой
Как с губ ее красных,
Губ сладких и лживых,
Изломан презреньем осколочный хохот
Стеклянной
метелью,
Навзничь
опрокинув,
Несся в лицо мне.
Несся, сметая.

Что ж, не впервые.
И не в последний.
Пусть в качке вагонной
Сквозь поезда грохот
Услышат опять и опять перелески,
Чёрные сёла,
Поля и деревья,
Мосты и тоннели –
Мои мадригалы, мои триолеты
Сонеты и песни,
Не нужные Ей
И не взятые Ею.
А кто будет она –
Вовсе неважно.
И не интересно.
В банку окурок.
Скорее, колеса.