Платон Сумрaq : Число камня (отрывок)

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Шарль Бодлер

Кофе Инга не нашла. Насвистывая мелодию похоронного марша, она сориентировала Тихона на электрический чайник, — а он спонтанно сфокусировал взгляд на ее характерной фигуре.
- Завтрак без кофе…
Безаппетитно поковырявшись вилкой в подгоревшей яичнице, Инга с призвоном отставила тарелку на розовое стекло стола и встала в свою излюбленную деловую позу: ноги на ширине плеч, руки сомкнуты замком на спине; с учетом утреннего туалета Инги, — ее деловитость приняла оттенок выверенной сексуальности.
Закрытый знойно-розовый купальник фривольно просвечивал сквозь мрачноватый пляжный платок. Мокрые после душа волосы — забраны к затылку в веникообразный пучок. Острые черты лица, как плотоядные орхидеи, высасывали из золотистой атмосферы ее энергетическую сущность. Всегда подсвеченные анашой глаза — синели вагнеровской дикостью валькирий.
- Не смей меня описывать, — уязвилась Инга. — Опять на Аглаю собьешься.
- Я не виноват, что вы так неописуемо и так… непохоже похожи, — парировал скучающий Тихон.
Он расслабленно горбился на барном стуле, и только лень да Инга Сарга не позволяли ему прикорнуть перед обедом. Вчера он разделался с четвертым рассказом на тему бабушки Аглаи. Теперь дописать бы «Каменщика». А как? Может, в бассейн?
На днях деятельная Инга Сарга, — не удовлетворившись изматывающими тренировками в зале, в которые она ухитрилась втянуть и Тихона, — настояла на его наполнении. Аглая дружественно сопротивлялась. Но ее занятость и легкомысленное отношение остальных к ее завиральным идеям — не дали восторжествовать ее водяной фобии.
- Я не хочу чаю, — сказал Тихон. — Достань мне, пожалуйста, выпить.
- Аглая достанет, — огрызнулась Инга и направилась к холодильнику.
- Вижу, рассказ тебе, действительно, понравился.
- Не будь Нарциссом, — поддела Инга и ввезла на стойку упаковку чешского пива.
Забравшись на стул одесную с Тихоном, она — принялась поучать обожаемого воспитанника.
- Признаюсь, твоей бабуле почти удалась ее реинкарнация. Ты пишешь, как маньяк. Только смотри, сам не стань маньяком. Научись абстрагироваться от того, о чем сочиняешь. Я боюсь за тебя. Признаюсь, я не ожидала, что с тобой произойдет столь разительная перемена. Ты остаешься рохлей по жизни, — параллельно мимикрируя в приличного писателя…
- Стивенсон был хлюпиком из «страны постели», — возразил Тихон. — Однако его мистер Хайд достаточно убедителен.
- Ты неблагодарно нивелируешь мою тревогу. Вспомни, страшнейшие литературные персонажи создавались безобиднейшими с виду людьми. Порой — просто человечками. Но внутри… все эти писатели были доподлинными стервецами. Иначе нам бы не посчастливилось прочитать на корешках книг имена… Джона Фаулза, Стивена Кинга, Брэма Стокера, Джона Ирвинга...
- Спасибо, что не упомянула всуе Достоевского с Гоголем, — подначил Тихон. — Инга, для меня твои сентенции чересчур выспренни. Давай без версалей, — На пол упали две пивные пробки. — Ты мне хочешь втолковать, что я живу, как беспружинный матрас, а пишу аки тореадор. Ты боишься, что в моей башке… неправильные весы… и если их не настроить, то я досочиняюсь до лоботомии. Кстати, отличный финальный саспенс для триллера моей жизни… Или прости, саспенс — он в кино. В литературе… енто… называется ретардацией.
Инга поощрительно чмокнула Тихона в щеку и чокнулась с ним бутылкой.
- Реплики Тихона Громака никогда не «срываются с уст». Его мозговой пиар-отдел преобразовал повседневную человеческую речь в маниакально отредактированный и завизированный поток слоганов. Хотя… Браво, Тихоня! Ты изобрел новый тип удовольствия. — Тихон недоуменно наморщил лоб. — Я следом за тобой начинаю радоваться своим же ошибкам. Берясь за тебя, я всего-то чаяла сорвать большой куш, использовать платиновый бренд Аглаи Громак, и сделать книксен. Позже я смекнула, что чуть, было, не сваляла дурака. Я держала тебя за приступочку к дверце с именем твоей бабушки, которая приведет меня к безбедной старости, обмахиваемой гривами златокудрых нимфеток…
…Если бы не эти «неправильные весы» в твоей башке…
…Примеры?..
…Смотри… Ты сто раз уходил и возвращался к жене. Вы с ней наставляли друг другу рога. А на выходе?.. Отписал ей хоромы в центре Москвы, отвалил ей охренительные отступные…
Инга прополоскала горло пивом.
Тихон и не думал оправдываться.
Он лишь изредка поддакивал с какой-то смазанной и лживо страдальческой улыбкой.
- Паче чаяния я частый гость в «Розовом треугольнике». Я Ольге твоей не близкая подруга. Но кое-что ведаю. Если бы ты не встретил мою Аглаю Святую, будь спокоен, Тихоня, Хапцовы бы тебя по миру пустили.
Словно подводя итог нелицеприятному разговору, Инга вытянула над полом руку с бутылкой и разжала холеный кулачок.
- Тара-то в чем провинилась? — Тихон отхлебнул пиво — и сам разбил бутылку.
- Тебе надо вернуться к жене, — сквозь бой стекла оглушила его Инга. — Аглая загоняет тебя… как племенного жеребца. Днем ты пашешь на меня… Ночью на ней…
- Снова синдром «неправильных весов»? — уныло и без надобности спросил Тихон. — Ольге я и с мешком золота не нужен.
Тихон вытащил из упаковки еще две бутылки пива. Передал одну хватко притихшей Инге; встряхнул ту, что наметил для себя...

…Бутылка и та за Ольгу.
Жалкие и бесполезные воспоминания о том, как он до Олькиного обморока вылизывал безрассудное межножье жены, помогая себе и ей такой же чертовой бутылкой любимого обоими чешского пива…
Наплевав на мужские, а частенько и женские предрассудки, — Тихон самоотверженно приноровился к куннилингусу.
…С 16-ти лет…
…Он подзадоривал им даже проституток.
А уж жене перепадало…
Особенно ему нравилось делать это в самые критические из Олькиных дней, когда кровь лилась из нее так, — точно, обезумев от изысканной ласки, Тихон откусил ей клитор. На заре их постельной истории Ольгу настолько пугал менструальный вампиризм ее мужа, — что за Тихоном надолго закрепилось ласковое интимное прозвище Упырь.
Однажды, когда Тихон — полушутя-полусерьезно — заявил: мол, он лакомится ее омертвевшей кровью, практикуя магический ритуал вечного приворожения, — суеверная Ольга наотрез отказала ему в сем корыстном десерте. Но спустя отведенный природой срок, — она уже со слезами на глазах вырывала у Тихона его вурдалачьи нежности…

Пристрастно понимая, чье имя мусолит сейчас склонная к мазохизму память Тихона, Инга продолжила экзекуцию:
- Твоя Ольга — невыросший ребенок. Родители приучили ее жить принцессой… А как быть принцессой… Не объяснили.
И, тем не менее, твоя Ольга тебя любит. Нанося боль другим, она…
…Пойми, Тихоня, ребенку важна лишь его собственная боль. Ребенок уколет тебя булавкой: и рассмеется. Ты в ответ шлепнешь его по попке: он заплачет и надуется. Ребенок может эффектно изобразить чувство вины… Но… пропустить его через свое чуточное сердечко, забитое игрушками и конфетами…
- У нас с Ольгой патовая ситуация. Стать преуспевающим писателем… Идея гениальная. И запоздалая.
- Пойми, мудка, скоро ты будешь лепить куличики на горке, которая только снилась твоей бабушке… Ах, как я все живенько вижу!..
…Когда мы победим, твоя Ольга от злости перемену пола себе сделает.
- И зачем она мне такая?
- Затем, что ты умеешь прощать.
- Или… Не умею — не прощать…
- Ну, решай, Тихоня! Возвращаемся к Ольге?!
- Она до сих пор якшается с этим сучьим узбеком и не дает мне увидеться с дочками! — вскипел Тихон и верхом взобрался на барную стойку.
- А ты за них боролся?
- Я мог бы играючи отсудить у Ольги обеих дочек, — прихвастнул Тихон. — Зачем?! Я не радикал. Встречи с «субботним папой», выбитые через скандалы, до добра не доводят. Лучше прослыть невидимым отцом-подонком, чем отцом-неудачником, на которого мои дочки будут глядеть лютыми глазами своей запутавшейся в жизни мамочки.
По дурости Ольги… девчонки стали звать меня по имени. Она при них уничтожает мои фотографии… и вдалбливает им, что я для них… «чужой дядя»
Ладно, не надо о грустном. Помоги мне победить. Помоги, Инга. Победителей не судят…
- С победителями еще и не судятся, — добавила Инга и почти с уважением потрясла Тихона за плечо. — А ты, мой друг, не безнадежен в смысле мужских качеств. Пожалуй, я рискну починить твои «неправильные весы». И Ольгины заодно поправим.
- Я же просил… Не надо об Ольге.
- Ты простил ей измену. И не простил оскорблений. Чудное благодушие. Мой тебе совет, Тихон! Когда тебя оскорбляет любимая женщина, не нужно затыкать ей рот. Нужно заткнуть ей промежность. И вообще… На нас положено залезать, как минимум, каждую ночь. И тогда днем… мы будем заняты воспоминаниями о сексе, а не его поисками.
- Я не могу удовлетворять женщину, назвавшую меня… «домашним тапочком».
- Плюнь на нее. Удовлетвори — себя. Покажи ей оскал самца. Нагни ее в особо извращенной форме. Стервы это любят. И ценят.
- Я запутался… — процедил сквозь пиво Тихон и потянулся за обелискообразным графином с абсентом.
- Нет, Тихон. Это я запуталась. Я вывела тебя на разговор, не будучи ни в чем уверенной. Типичное бабское словоблудие. Нафиг я накинулась на тебя со своими нравоучениями? Ты, похоже, и сам все знаешь… Тихон Громак — способный ученик. Опасно способный… Все мои велеречивые тревоги ты свел всего-то к двум словам… «Неправильные весы».
- Я ценю твою заботу. И — признаю. Над перевоплощением «домашнего тапочка» в грязный сапог победителя придется попотеть. Но растолкуй… Зачем ты запихиваешь меня в клещи между Аглаей и Ольгой?
- Не я, — высокопарно поправила Инга, а Тихон мысленно взмолился: «Инга, не разочаровывай меня.» — Считай, что это небеса подбросили монетку, — а она, проказница, упала на ребро… И вертится, и вертится, и вертится… То Аглаей обернется… То — Ольгой…
- А ребро — Ингой кличут, — съязвил Тихон.
- Польщена, — подыграла Инга. — Заклинаю беречь эту монетку! А для затравки… надо срочненько избавится от соперников, что монетку твою располовинить сообразили.
- Узбек от Ольги не отстанет, — заверил заинтересованный Тихон. — Я по всякому с ним разбирался. Вроде успокоится… Потом опять обострение. Я с глаз долой, — узбек ко мне домой.
- Эх, некому Ольгино сердечко в ежовых рукавичках попридержать. Наверное, фиговый из тебя «домашний тапочек» был. Из узбека он — поудобней сварганился. А, Тихон?
В мимолетной задумчивости Инга Сарга сблизила узенькие разлетные брови, шаловливо почесала затылок коктейльной соломкой и взяла со стойки графин с абсентом. Вытащив пробку-пирамидку, — она глотнула из горлышка хмельной бирюзы и сунула ее Тихону. Затем отобрала у него графин и ухарски шмякнула его об пол.
- Сарат Бабаев — не абсент, — неприхотливо намекнула Инга. — Заново не купишь.
- И у кого в башке «неправильные весы»? — Тихон непроизвольно зашевелил ушами. — Ты предлагаешь мне завалить узбека?
- Я предлагаю тебе починить «неправильные весы», — непорочно улыбнулась Инга, — а в ее синих глазах ощетинились огненные копья валькирий. — Вместе с Ольгой.
- А как же Аглая?!
- Переживет. Она — железная.
Разрушение заразительно.
Тихон — в сердцах — смахнул со стойки пару коньячных бокалов, малахитовую пепельницу и сотовый телефон Инги.
Инга уважительно взглянула на Тихона и подытожила:
- Я не зря рассказала тебе про чудо-монетку. Хапни ее. Не ерепенься. Иди и купи себе новую жизнь. А я… пойду, сыщу другой телефон. Мой ты угробил.
Тихон с регрессирующей сумасшедшинкой в глазах протянул Инге свой сотовый — и слез на пол, дабы оценить масштаб нанесенного ей и Аглае ущерба. Взяв телефон, Инга фыркнула и, балансируя поджарыми бедрами, проследовала к бассейну. Тихон подобрал с пола ее аппарат, счел его пригодным для дальнейшей эксплуатации и поторопился отчитаться перед Ингой. Он нагнал ее, когда она уже дозвонилась и, не желая того, впал в грех подслушивания.
Инга кого-то усердно увещевала:
- Мне нужно, чтобы ты полетел со мной на Франкфуртскую ярмарку… Через четыре месяца… Я знаю. Ты завязал с «пошлым, никчемным, неблагодарным писательским ремеслом»… Немцы хотят купить твой последний роман. Перевод почти готов… Ты подписал контракт. От тебя теперь ничего не зависит… Я в гостях у подруги. В «розовом треугольнике».
Инга, прощающе перекривив губы, вернула свой телефон: а трубку Тихона — запустила в бассейн; сняла обтекавший ее с плечей до голеней платок — и нырнула вслед за обреченным орудием связи.

- С кем говорила? — ревниво полюбопытствовал Тихон, когда Инга оперлась локтями о край бассейна и погрозила ему закапленным кулачком.
- Вразумляла бывшего клиента, — пригладив волосы, купальщица пошлепала ладонью по раскаленным от солнца булыжникам, намекая Тихону, что изрядно обезвожена.
Когда Тихон обходительно поднес ей бокал ледяного шампанского, она, наконец, соизволила ввести его в курс текущих дел:
- Ты умный парень, Тихон, и не утруждай себя покусыванием локтей. Во Франкфурт ты можешь поехать только за компанию. Ты еще не готов для выхода в большой литературный свет. Тебе пока нечего показать. Твоих литературных долгов перед бабушкой Аглаей маловато. Для дебюта. Покончи с ними и принимайся-ка за работу над собственным романом. А Франкфурт — это моя мишура. Тебе рано испытывать судьбу. После Франкфурта и не такие головки спивались.
- Угомонись, я не в обиде. Благодаря тебе… я в сомнениях… уже не нуждаюсь. Меня больше беспокоит… Не Аглая ли…
- Я бы и без Аглаи тебя морализаторством замучила.
Тихон приблизился к краю бассейна и опустился на колени:
- А кто дотумкался извести узбека?
Инга откинулась в воду и на спине отплыла к противоположному борту бассейна.
Тихон не поленился и побежал вдогонку за розовым купальником.
Привелось попотеть.
А статная пловчиха курсировала по водной глади, — всем своим видом демонстрируя, что ей не до расспросов. Правда, не на сто процентов.
В частности, выяснилось: после обеда будут гости…