Артур Матвеев : Пушкин мстит

Однажды Александр Сергеевич Пушкин лежал, себе лежал, и вдруг понял, что ему ужасно надоело вращаться в гробу. Бывает такое у гениев. Ни покоя вам, ни отвлеченных мыслей о великом смысле жизни, или хотя бы о способе размножения мадагаскарских черепах. Зато, как по расписанию три раза в день – Вжжжиииих!!!: вращается то есть. Аж опилки в разные стороны. Не знаю как вам, а солнцу русской поэзии такой коленкор пришелся не по вкусу. Причем буквально- это вам ни ням-ням эклеры, да отбивные на каком-нибудь приеме. В землице сырой ему максимум червячком поживиться, и то не всегда. Безобразие, одним словом.

Пушкин- Да что же это господа
Верчусь как вошь туда сюда.
Моя покойная душа
Хоть, во вращеньях хороша,
Не видит более покоя
Ну, вашу мать, да что ж такое.

Стоит отметить, что Пушкин изъяснялся исключительно рифмой. Записать то негде было строфы, вот и изъяснялся. Делать нечего, восстал поэт из могилы. Ни грома тебе, ни молнии, буднично так себе восстал. Глядит, а рядом с могилой сторож Сергей. Шелудивый такой старикашка был, вороватый, неприятный. И шапочка боком и зипунишко рваный, а все равно приходил каждый день на могилку к поэту – плакал. Любил всем сердцем, вот и плакал. Жалко стало его Пушкину. Не буду его убивать, решил для себя Александр Сергеевич. А убивать Пушкин хотел, аж сил сдержаться не было. Но вот сторожа не стал, вместо этого решил с ним побеседовать. Вот что значит- воспитанный человек.

А сторож Сергей, так как любил Пушкина, сразу его узнал. То есть почти узнал. А по закону-то как – Пушкин не Пушкин, а документы покажи. Это, чтобы всякие не признанные классики ночью по кладбищу не шлялись, значит. Заплакал сторож пуще прежнего, это ж самому гению не поверить придется. Рыдает в голос, а сам думает: Раз это Пушкин восстал, то с ним, наверное, рифмой изъяснятся надобно. Как в воду глядел.

Пушкин:
Не стойте сторожем Сергей,
Не будьте девкою плаксивой,
Вернулся Пушкин в мир людей!

Сторож: Вы невзначай махните ксивой…

Пушкин: Пред вами Пушкин! Вашу мать
Я не знавал! Но суть не в этом.
К чему мне паспорт доставать?!
Махну своим авторитетом.

Сторож: Авторитет и вправду схож
С тем, что мы в книжках почитали.
Да вы на Пушкина похож.
Похожи, то есть. Не узнали.

Пушкин: Прощаю вас, да что с того,
Ведь вам теперь не отвертеться!
Не знает Пушкин одного,
Кто, то никчемное мудло
Из-за кого в гробу вертеться
Ему пришлось!?

Сергей Я вам скажу!

Пушкин: Уж вы скажите ради Бога!!!

Сергей: Я имена их напишу,
А вы убейте их.

Пушкин: В дорогу!

Сергей, надо отметить, тут же перешел на прозу и сказал: «Охрененный вы мужик Александр Сергеевич». «И вы Сергей»: так же в прозе ответил Пушкин. Ведь он был еще и великий прозаик.

А, между тем, Пушкин в бумажку всматривается. А на ней два имени всего: «Артур Матвеев, да Василий Прокушев». Интересуется Пушкин, что, мол, за мудаки такие, великого поэта в гробу вращаться заставляют? А Сергей, то знать о них ничего и не знает. А имена и фамилии ему разум космический подсказал. А разум этот сторож представлял в виде гигантской космической жабы. Пропащий человек, был этот сторож, если уж по-честному. В принципе, наверное, могла жаба и другие имена подсказать. Нет, конечно, имена чиновников и глав государств не могла, а другие могла. Но всех Пушкин физически перестрелять не мог. Поэзией мог, конечно, а вот из пистолета никак, так как было там всего два патрона. Зарядил, значит, Пушкин патроны и двинулся через кладбище Артура с Василием искать. А те то даже о беде не подозревали.

Нюх у Пушкина был, как у собаки. Особенно на тех, из-за кого ему в гробу вертеться пришлось. Через кладбище прошел, через реки прошел, через горы прошел и видит перед собой дом. Типовой такой домик, без изысков. А в нем подъездов, как звезд в небе – пять штук. То есть звезд то в небе больше конечно, однако в последний раз Пушкин только пять и насчитал. Хотя понять то его можно, когда тебе в пузо французешко поганый зарядил из пистоля, тут не до звезд. Однако, это мы так думать можем, а то — Пушкин. Он же гений, а гении все, по сути, со смертельными ранами. Посему на звезды, хоть когда смотреть могут. Но в тот момент, в прошлом то есть, Пушкин просто сознание от боли потерял и до пяти лишь досчитать успел.

Как определить по звездам нужный подъезд «солнце русской поэзии» не знал. Однако пошел на удачу. Заходит Пушкин в первый попавшийся подъезд, козлом по лестнице взлетает, только плащ развевается, а на губах улыбка мстительная. Вдруг слышит из-за двери: «да из-за твоих стихов, Пушкин в гробу, флюгером, вертится»! Как тут ошибешься!?

Ударом ноги открыл Пушкин неподатливую дверь. Всем известно, что ноги у Пушкина были ужасно сильные и он ими, страсть как, гордился. Заходит в коридор и чувствует: пьют на кухне. Там и вправду пили, но об этом позже. Навстречу Пушкину выходит из-за поворота Михаил Григорьев. Увидел его поэт и оба ствола на Мишу направил. Да у Пушкина была два пистолета, потому что в девятнадцатом веке они были однозарядные.

Закричал на него Пушкин, бранными словами обзывая. А Миша уши от испуга даже прижал. Но понял, за Матвеевым видимо с Прокушевым пришел. Кивнул так понятливо, щас мол, приведу, и за угол удалился. Пушкин ждать остался, и слышит из-за угла:

Миша: Попили водки, Епа-мать,
В лицо на входе тычут пушки!
Ваш друг пришел?! И кто?

Матвеев: Как знать? Я что вам Пушкин?

Пушкин: Я здесь Пушкин!

Прокушев: По голосу и вправду Он.

Матвеев: В гробу, наверное, вертелся.

Миша: Вот, что не день, то моветон!
А Гоголь где? Куда он делся?

Прокушев: Он не за нами приходил.
Сказал, потом: ошибся дверью.

Миша: Но он признаться очень мил,
Хоть псих, конечно.

Артур: Что теперь то?

Пушкин: Кого хрена я стою?!
С двумя стволами в коридоре?!

Артур: Нет, точно Пушкин узнаю!

Пушкин: Да, кстати вам привет от Коли.

Миша: А Гоголь с Пушкиным знаком?

Артур: Вполне возможно.

Прокушев: Вероятно.

Миша: Давайте гостя позовем. На кухню.

Пушкин: Было бы приятно.

Пушкина позвали. Но тот плаща скидывать не стал. Без плаща то и не узнать могли. А не узнанный Пушкин, он еще страшнее мертвого. Заходит поэт и видит, то о чем и обещалось рассказать попозже – там пили водку. Водки было много. А за столом сидели трое: Миша Григорьев, Артур Матвеев, да Василий Прокушев.

Мишу то, Пушкин уже видел, и не удивился облику его. А Матвеев, да Прокушев паскудны, оказались аж на редкость. Увидели они Пушкина, и давай ему стихи свои читать. Читают, значит, а сами наблюдают исподлобья, не завертится ли он. Сдержался Пушкин. А стихи ему не очень понравились. Он даже лицо так скривил пренебрежительно и замер. Надеялся Александр Сергеевич, что обратят внимание на гримасу пииты недоделанные, да тут же и сожгут рукописи свои. Куда там, читают, даже похрюкивают от удовольствия. Присел рядом Пушкин, и давай водку пить.

Выпили много, а Матвеев его и спрашивает: «пристрелить меня небось пришли, Александр Сергеевич»? Кивнул утвердительно Пушкин, и в сторону Прокушева тоже кивнул. Поняли тут чтецы, не уйти им живыми от «солнца русской поэзии» И действительно, не ушли. Застрелил их Пушкин. И сел с Мишей водку пить. Минут через пять и Мишу застрелил, больно нудным он оказался собеседником, хотя стихов, признаться, не писал. Застрелил он Мишу из третьего пистолета, который ему положили в гроб на всякий случай. Допил водку великий Русский поэт, посидел немного, да и сошел в могилу, по примеру Державина. Только благословлять никого не стал, да и некого было. Всех пострелял же.
В конце стоит оговориться, что на утро убитые ожили. Вот, что графоманство проклятое с такими делает. Ожили они, стишки свои достали и вновь давай читать. О Пушкине уже и не помнили вовсе. Зато великий поэт за себя отомстил, а потому больше не вертится. Зато над Лермонтовым, говорят могильная плита, так и ходит.