Stepin Anton : обрывки

Мой жизненный путь начался под мягким и теплым крылом матери, которой на тот момент едва исполнилось восемнадцать. Ее необдуманный поступок привел на свет новую жизнь, жадно поглощающую все вокруг: палитру цветов, звуки, воздух и особенно молоко. Она не была готова к этому. Отец же напротив, радовался моему появлению, но как оказалось, его радость не была родительской. В день, когда я родился, ему исполнилось 45. Позже он часто вспоминал, что свое 45-летие праздновал с небывалым размахом. – Ебнули, наверное, ящика два, — говорил отец. Сейчас, спустя много лет, я могу представить насколько тяжело было выживать двум людям, не имеющим нормального образования, денег, следовательно и постоянного жилья.

Пока мама была обременена мною, трудился отец, но денег постоянно не хватало, а искать другое место работы он отказывался, приговаривая при этом: — Там я ближе к Богу! Работал он на строительном кране высотой 125 метров. Свою работу он не только любил, но и гордился ею. Еще одним поводом для гордости он считал свой голос. Каждое утро в ванной слегка сиплым но приятным баритоном отец заводил классику: "...-А мы монтажники высотники и с высоты Вам шлем привет...".Его пухлые и шершавые щеки румянились, морщинистый лоб разглаживался и казалось будто он становится моложе. Моя мама очень любила его, но перманентные ушибы, переломы, ну и остальные производственные травмы с которыми отец возвращался пьяным после трудового дня, маму огорчали, да и денег не хватало, поэтому мама ушла от нас.

Я остался с пьяницей отцом. Моя память рисует неумолимые картинки ужасного детства. Постоянно голодный в лохмотьях и полной дизентерии. Я ничего не делал, кроме того, что слонялся по городу, воровал и нюхал клей. Не учился, большинство времени проводил на набережной. Сейчас я понимаю, что только там наблюдая как море лениво облизывает песочный берег, как горизонт уходит в небо, как небосвод усыпается звездами, я находил минуту покоя и не чувствовал себя одиноким. С каждым днем мое сознание из общего потока мыслей вылавливало несколько вполне разумных выводов. Я понимал, что так долго продолжатся не может. Собрав накопленные деньги, я решил уехать из города, в котором родился на встречу новой — лучшей жизни.

Проснулся в луже собственной крови. Не ощущал боли, но знал, что это моя кровь, мысли в тот момент были дикие. Очень хотелось пить и в перспективе напиться собственной кровью я не видел ничего омерзительного. Медленно встал на ноги, правой рукой нащупал на затылке огромную кровоточащую гематому. Все происходящее неудержимо ушло в небытие, я помнил только пустой и темный перрон, шумный вагон поезда и усталые лица пассажиров, разящие равнодушием и безнадежностью. Видимо я был недалеко от вокзала, монотонный женский голос предупреждал о прибытии поезда.

В моих карманах не оказалось ни документов, ни денег, которые я приберегал для этой поездки, медленно, покачиваясь, побрел в сторону вокзала. Встречные люди, казалось не обращают внимание на мой бродяжнический вид и явные увечья, они торопливо шагали, глядя себе под ноги. Ужасный город, — подумал я.

Поезд отправлялся через две минуты, — гнусаво вещала диспетчер.

У вагона не оказалось проводника и моя смутная надежда на то, что мне удастся забежать в туалет и закрыться там, показалась мне вполне реальной. Я в поезде, в грязном трясущемся и тошнотворно пахнущем сортире. Еду туда, откуда прибыл. Новая жизнь не удалась.