Иосиф Сталин : Дуршлаг

– Когда вы в последний раз видели свою жену?
– Пять минут назад.
– Вы что-то путаете. Пять минут назад вы сидели здесь, напротив меня, и отвечали на вопросы, как и сейчас.
– Понимаете, у меня всё вылетает из головы, но самые крупные блоки информации задерживаются надолго. Проходит немало времени, прежде чем такие массивы расщепятся и смогут проскочить сквозь мембрану. Обычно не меньше двадцати пяти миллионов лет.
– Так долго?
– Ну да. Галактический год кажется долгим сроком только, если оперировать бесконечно малыми величинами. Например, местными представлениями о размере и продолжительности.
Следователь вздыхает, встаёт из-за стола, подходит и бьёт меня по лицу. У меня немеет левая скула. Следователь поправляет пиджак и возвращается к своему стулу.
– Скажите, на каких основаниях вы обособляете себя от этого мира?
– Я считаю нужным уточнять, о чём говорю, чтобы между нами возникала хотя бы видимость взаимопонимания.
– Вы инопланетянин?
– Нет, почему, я с Земли. С изнанки. Просто уже давно живу и работаю в Большом Магеллановом Облаке.
– Чем же плоха Солнечная Система?
– Знаете, в провинции не так много возможностей. После кризиса многие уехали на заработки, ну и я в том числе.
– Вы сказали, что видели вашу супругу пять минут назад. Можете пояснить?
– Она приоткрыла дверь, заглянула в эту комнату и помахала мне рукой, но сделала это так тихо, что вы ничего не заметили.
Следователь встаёт из-за стола, подходит и бьёт меня по лицу. Онемевшей скуле не больно.
– Расскажите мне об убийстве.
– Убийство – это преднамеренное или непреднамеренное лишение жизни. Все земные законы предусматривают наказание за совершение этого тяжкого правонарушения для всех лиц, за исключением лиц, наделённых достаточным количеством власти.
– Не морочьте голову. Расскажите, как вы её убили.
– Я вошёл в лифт и нажал на кнопку своего этажа. Но лифт не остановился, а ехал всё выше и выше. Я занервничал и попытался вызвать диспетчера, но у меня ничего не вышло. Я начал паниковать, бить по кнопкам, а лифт продолжал подниматься. Это длилось примерно гуглплекс лет. По крайней мере, мои биологические часы подсказывают именно такую цифру.
– Гуголплекс?
– Гугол в степени гугол. Число гугол – единица со ста нулями.
– Это долго.
– Ага, довольно долго. Но потом двери лифта разошлись в стороны, и я вышел на незнакомый мне этаж. Я был на каждом этаже своего дома, но в этом месте мне бывать не приходилось. Номер этажа был намалёван неразборчиво. Я куда-то пошёл. Как будто во сне.
– Как вы убили свою жену?
– Да без выкрутасов, по-человечески.
Следователь вздыхает, встаёт из-за стола, идёт ко мне.
– Может, не бейте?
– Не вижу причин не ударить.
– Понимаете, у меня и так голова дырявая. Я запоминаю только самое важное, и в сильно искажённом виде.
Следователь неохотно опускает занесённую для удара руку, но остаётся рядом.
– Рассказывайте дальше.
– Я не злой человек, поверьте. Я просто не знаю, какими средствами объяснить вам, что я сделал и почему. В моём сердце поселилось что-то плохое.
Следователь несколько раз наотмашь бьёт меня раскрытой ладонью. Хватает за шиворот, сбрасывает со стула и в течение десяти минут пинает меня под рёбра. Спасаясь от его разящих копыт, я отползаю в угол.
– Не надо, я всё расскажу. Я её убил.
– Да ну?
– Я шёл по этому незнакомому коридору, и всё там соответствовало всем другим этажам дома. Но этот этаж был потусторонним – я слишком высоко поднялся на лифте. Я подошёл к двери, которая соответствовала двери в мою квартиру на моём этаже. Я позвонил, она открыла.
– Кто?
– Она.
– И что было дальше?
– Она сказала «привет» и ушла куда-то в сторону, а я разувался в прихожей.
– Дальше.
– Я прошёл в зал. Она сидела в кресле. Голая.
– Она была без одежды?
– Нет. Голая. Голая, а не без одежды. Понимаете?
– Значит, ваша супруга, голая, сидела в кресле.
– Или же это были клещи, приближающиеся к моему разверзтому чреву, чтобы вырвать оттуда какой-то прогнивший и не действующий более орган: кресло полностью овладело мной.
– Почему вы это сделали?
– Первое, что я заметил – я не был самим собой. Я не мог по-настоящему на что-либо смотреть, потому что смотреть было нечем. Я попытался обследовать собственное тело, но не обнаружил его. Я словно смотрел куда-то вниз, в бесконечное пространство. Но я осознавал. Я воспринимал величественные облака лучистого света и массы черноты её раскрытого рта. Она кричала. Все пребывало в непрерывном движении. Я ясно видел, как янтарная рябь её радужных оболочек накатывается на меня, подобно гигантской медленной волне океанского прибоя. Я знал, что парю в пространстве, и что эта волна захватит меня и унесёт. И продолжал её душить. Я принял это, как неизбежность.
– Ближе к делу.
– Но прежде, чем волна ударила меня, произошло нечто совершенно неожиданное. Подул ветер, который отнёс меня в сторону. Сила ветра несла меня с огромной скоростью.
Следователь снова начинает пинать меня.
– Я мчался сквозь исполинский тоннель яркого многоцветного света.
Он пинает.
– Взор мой помутился...
Пинает.
–… после чего я ощутил, что просыпаюсь...
Пинает меня.
–… от гипнотического сна...
– Что ты несёшь, твою мать?
– Это был сон. Сон. Так мне представляется.
– А это? – он пинает. – Это тебе тоже снится, мразь? Это? – пинает. – Это тебе не снится. Это реальность.
– Это – ваша реальность.
– А разве есть разница? – неожиданно заинтересовавшись, спрашивает следователь и отходит чуть назад.
– Ну ещё бы.
– Ты так и не сказал, за что убил её.
– Мне неловко. Я забыл.
– Тьфу! Мудак.
Седователь выходит и оставляет меня наедине с обрывками своих воспоминаний. Может, что-то и сотрётся из памяти, но зато навсегда останется со мной образ огромной чёрной пропасти, обрамлённой её зубами.