Лев Рыжков : Единственными друзьями ребенка были тараканы (часть I)

— Нет, — произнес вкрадчиво Витек, — так, милая моя, заметки не пишутся. То, что вы мне принесли, это…
Витек лениво принялся считать в голове до десяти, выдерживая тест-паузу. Вроде запнулся старший, а на самом деле — за реакцией смотрит. Если девчонка вклинится в молчание, начнет оправдываться, значит, дура беспросветная. Если подскажет нужное слово — получается, готова к сотрудничеству. Ну, а если промолчит, выходит, умная. Или, с равной вероятностью, тупая.
Девчонка молчала. И выводы пока делать было рано.
- …это халтура, — с оттяжечкой выговаривал слова Витек. — Полуфабрикат это. Не заметка.
Девчонке лет двадцать. Молодая. Кровь с молоком. И в дочки годится. Если бы тогда, в 1991-м, с Танькой срослось, была бы у Витька такого же возраста дочка. Или сын.
Девочка, блондиночка, ютилась на краешке стула. Стул был поганый. На недавнее девяностолетие областной газеты на его сиденье кто-то сблевал. Притом противно, с кусками салата. Уборщица вытирать отказалась. «И так почти за бесплатно ваши говна разгребаю! — негодовала ушлая, палец-в-рот-не-клади-какая баба. — Сами нагадили, сами и вытирайте! Где вы еще на такие деньги дуру найдете?» В итоге пакость с сиденья стерли юбилейным номером. Не все, понятно, стерли. Что-то и засохло. Вон оно, то пятно, у правого переднего угла. До сих пор видно. Пятно было как памятник несгибаемой принципиальности Витька.
Девочка словно что-то знала. Изящной попочкой съезжала к противоположному концу сиденья.
- Полуфабрикат, — почти ласково повторил Витек, ожидая реакции.
- А мне недавно о фабрике полуфабрикатов одна знакомая такие интересные вещи рассказывала, — сказала девочка. — Там, оказывается…
Неожиданно, надо признать, отреагировала. Нагленькая. Хотя и на коленки себе смотрит.
Впрочем, эти коленки Витек и сам бы с удовольствием порассматривал. Гладкие костяные чашечки, обтянутые полупрозрачными черными колготками. Чудо, а не коленки.
Витек с сожалением отвел взгляд. Жаль, что почти вся редакция сейчас за торжественной поркой наблюдает. И политобозреватель Марина, обладательница титанического вымени, которым она имела привычку то и дело шевелить, имея намерение не то смутить, не то соблазнить Витька. И Тамара Александровна — дама во всех отношениях почтенная, с большими знакомствами в обладминистрации. И седеющая брюнетка Шатохина. И социальщица Перец. И обозреватель промышленности Подавалов.
- Про фабрику полуфабрикатов у нас пишет Подавалов Дима, — перебил девочку Витек.
- Который для юных журналисток просто Дмитрий Ярославич! — склизким ужом взвился из-за стола Подавалов.
Марина, Шатохина и Тамара Александровна фыркнули.
«Промышленник» Подавалов был оптимистом. Например, он был уверен, что пользуется успехом у дам. Объективная реальность то и дело выбивала из-под этой уверенности шаткие клинья. Но какие-то основания для заблуждений у Димы Подавалова все же были. Так же бодро, оптимистично, писал он и про промышленность. Начальству нравилось.
- Но все-таки, там, на фабрике… — начала было девочка.
- Ты погляди-ка, Дмитрий Ярославич, — усмехнулся Витек. — Молодое поколение у нас какое бойкое. Ведь ни бельмеса в экономике. А туда же…
- Да! — Подавалов вылавировал из-за стола, одышливо приблизился к девочке, склонился над ней, заглянул в глаза и улыбнулся.
Дейл Карнегги и многие последователи учат, что улыбка располагает к себе людей. В случае с «промышленником» Подаваловым все было совсем иначе. Некоторых людей его оскал ввергал в шок. Другие деликатно старались не смотреть. И действительно, видеть скалящегося Подавалова и не испытывать эмоций было не возможно. За долгие годы совместной работы Витек провел кое-какие подсчеты. По ним выходило, что во рту у Подавалова девять золотых и шесть стальных коронок. Плюс два-три своих зуба — прокуренных, зловеще черных. Впрочем, оптимист-«промышленик» искренне полагал, что улыбается неотразимо.
Девочка оторвала взгляд от коленок и посмотрела в глаза Подавалову, слабо улыбнувшись в ответ.
«Храбренькая, — понял Витек. — Далеко может пойти».
- Да не надо ничего смыслить! — сказала девчонка. — Тут вот какая ситуация…
Договорить ей была определенно не судьба. В кабинете загрохотали тяжкие шаги, в кондиционированный воздух вплелась перегарная струя. Показалась сивая, шальная голова с крупным, пятнистым носом, толстогубым ртом, наглым, навыкате, взглядом. Низкий лоб пересекала розовая, широкая полоса давнего шрама. Еще одна, похожая, отметина шла по-над подбородком.
Что и говорить, вблизи обозреватель по строительству Эдуард Янисович Пельш напоминал Франкенштейново чудище. Издали, впрочем, тоже. По редакции гуляла замшелая и выцветшая шутка. Пельш — на самом деле не фамилия. Это аббревиатура.
П — по, Е — еблу, Л — лопатой, Ш — штыковой.
Действительно, такой факт в биографии обозревателя по строительству имел место. Лет пятнадцать (или двадцать) назад, в новогоднюю ночь, кто-то отпиздил Пельша лопатой по роже. Обстоятельства этой истории до сих пор туманны. Конечно, возможно, что на пьяного Эдика напали хулиганы. Отчаянные такие, не в своем уме. Витек же полагал, что Пельш нападал на кого-то сам. От него отбивались. Сам Эдуард Янисович о встрече своей физиономии с черенком лопаты не помнил вообще ничего.
- Шт… што здесь происходит? — дружелюбным фальцетом осведомился Пельш.
На работе он не появлялся с прошлой недели. Да и сейчас был весел.
«Все-таки легкий человек Эдик, — подумал Витек. — И из запоя легко выходит. Но как же некстати он появился. Я тут девочку имею, хотя, по-хорошему, надо бы Эдьку пропесочить. Четвертую неделю один материал сдает».
- Эдуард Янисович, не броди, — сухо сказал Витек. — Иди за свой стол.
- Так точно, начальник! — просипел По-еблу-лопатой. — Ты тока мне скажи: у тебя там в тумбочке ничего не пылится?
Такой он был, Эдька. Любого до бешенства мог за пару минут довести.
- Нет, — Витек крепко сжал зубы, чтобы не сказать, чего покрепче. — Иди за стол.
Но было поздно. Вытаращенные глаза засекли девчонку.
- О! — не то сказал, не то отрыгнул обозреватель по строительству. — У н-нас девочки… П-потанцуем, сударыня. П-приглашаю.
- Так, Эдуард, мое терпение на исходе, — Витек поднялся из-за стола. — Иди к станку.
Шаги стройобозревателя были тяжелы, но нетверды. Он чуть не опрокинул свой стол. На пол посыпались бумаги, скоросшиватель, пепельница.
- Простите, — сказала девочка, теперь уже глядя Витьку в глаза. — Я никого не хочу обидеть. Но этот человек — действительно профессиональный журналист?
Хитро улыбнулась Тамара Александровна. Ох, не любила она Эдьку. Хотя и рядом, казалось бы, сидят в кабинете…
Но промолчала, слава Богу.
Тамара Александровна обладала колоссальным авторитетом. Против ее слова не мог пойти даже заместитель главного редактора Виктор Леонидович Жмых. Он же Витек.
Странно, казалось бы. Человек в возрасте, при громкой, и почти что денежной должности, с высшим образованием, Виктор Леонидович предпочитал имени-отчеству простецкое, пацанское обращение. Уже поредели волосы и зубы, уже и лицо превратилось в изнуренную и печальную физиономию, но Виктор Леонидович по-прежнему внутренне представлял себя именно Витьком — веселым, сообразительным, чубастым пацаном. Таким дают девчонки, и улыбается удача. Какой, к черту, Виктор Леонидович?
- Ладно, — сказал Витек. — Давайте займемся вашей заметкой…
- Нет, подождите! — остановила его девчонка. — Я хочу знать ответ на свой вопрос. Это — профессионал?
В кабинете повисла зловещая тишина.
Глаза Тамары Александровны метали молнии. Девочке она больше не симпатизировала. Вот и славно.
- Девонька моя, вы когда-нибудь слышали о журналистской этике? — Тамара Александровна включила язвительнейшую из интонаций.
- Разумеется, — обернулась девочка. — Но этика здесь не при чем.
- Вот как? — вскинула бровь женщина с большими связями в администрации. — Значит, хамить старшим — этично?
- Где вы увидели хамство? Я всего лишь задала вопрос. По-моему, этот человек болеет алкоголизмом. Это же — больной человек. Разве вы сами не видите?
- Вот судить — не ваше дело.
Господи Боже, всемогущая Тамара Александровна ушла в защиту!
Витек зажмурился.
- Я не сужу, я сочувствую, — ответила девчонка. — И мне странно, почему вы не оказываете помощь больному человеку? Который, как мне кажется, еще и бомж!
«А ведь она права!» — вдруг понял Витек. Месяца два назад Эдька говорил, что его выгнала жена. А ведь о возвращении он и не упоминал! А где же он жил? У Подавалова несколько дней — это точно. Потом Подавалов наврал, что из района приезжают родственники, и таким образом избавился от совершенно невыносимого в быту По-еблу-лопатой.
- Это — профессионал? — Девчонка обвела редакцию взглядом.
- И очень заслуженный человек! — не выдержал Витек.
- Понятно, — усмехнулась девчонка.
Посмотрела на Эдьку. Тот уже похрапывал, уронив сивую голову в бардак на столе.
- Ну, так что вы хотели сказать мне по поводу моей статьи? — соизволила повернуться к Витьку.
«Ох, Пельш! Ох, позорище!» — подумал Витек. Совершенно неожиданно он стал ощущать странности. Например, сейчас он смущался этой девчонки. Хрупкая, тоненькая, с пухленькими грудками под рубашечкой — она будила в нем странные и темные мысли. Напрочь, казалось бы, забытые со времен последнего развода.
Смущение усилилось еще и оттого, что девчонка принялась пристально его разглядывать.
- Мне есть, что сказать по поводу вашего текста, — сказал Витек.
Он словно бы брезгливо ткнул пальцем в два листика компьютерной распечатки.
- Это — слабый, бессмысленный, глупый текст, — гвоздил Витек.
И вдруг понял, что девушка пристально, со смешинкой во взгляде, смотрит на него. Но не в глаза, а куда-то пониже подбородка. На замусоленный воротничок рубашки, которую Витек впервые надел три (нет, четыре) недели назад.
Витек густо, как пойманный за онанизмом старшеклассник, покраснел.
- Почему? — спросила девушка. — Обоснуйте?
«Какая же ты дотошная! — подумал Витек. — Откуда вас, бездарностей, набежало?»
На самом деле девушка была одна. Пришла в редакцию вчера. Попросила задание.
- Вы же с журфака, — припомнил Витек. — Неужели вам там ничего не объясняли?
Он бросил взгляд на распечатку. Под заголовком было напечатано имя автора. Алина Брюсова.
«Красиво, — подумал Витек. — Не то, что Виктор Жмых».
- Начнем с заголовка, Алина, — сказал Витек. — «Молодым семьям подарили песни»… Ну, что это такое? Это безобразие, а не заголовок.
- Согласна, — вдруг сказала девочка. — А какой нужен?
Между сердцем и селезенкой, под ребрами, разлилась вдруг сладкая патока. Ненадолго. Пока девчонка не принялась рассматривать неаккуратно заштопанную кофту под пиджаком.
- Заголовок — 75% хорошего материала! — отводя глаза, забубнил Витек. — Он должен интриговать, подчеркивать острые моменты. То, что поразило лично вас.
- Я поняла, — сказала наглая девчонка Алина Брюсова. — Что еще?
Теперь она рассматривала жирное пятно на лацкане замредакторского пиджака.
Ситуация почему-то больше не доставляла Витьку удовольствия. Он привычно, при помощи отработанных годами слов, принялся разжевывать девчонке элементарное: что должны быть факты, цифры, прямая речь. Отсюда и интерес читательский.
- Я все поняла, — сказала Алина.
- Не верю, — покачал головой умудренный Витек.
- Дайте задание?
- С заданием и дурак справится. Ну, да поспрашивайте у журналистов. Кому нужна помощь?
- Кому нужна помощь? — тут же звонко спросила Алина.
Витек уже понимающе усмехнулся. Как вдруг заметил поднятую руку социальщицы Перец.
- У меня в плане материал про детский приют, — тихо и даже с какой-то обреченностью произнесла эта женщина со страдающим лицом. — Я не успеваю.
- Думаешь, справится Алина?
- С этим все справляются, — ответила Перец.
- Поступай в распоряжение, — сказал Витек, переходя на «ты».
Алина направилась к столу соцобозревательши. Достала из сумочки блокнот, положила его на стол, стала записывать.
Девчонка была высокой. Для того, чтобы записывать, ей пришлось согнуться. Пополз вверх край юбки. Неожиданно Витек увидел голую, загорелую кожу, открывшуюся над кружевным краем…
«На ней чулки все-таки!» — со странным и позабытым волнением подумал Витек.
Зрелище девчонкиных ляжек неожиданно взбудоражило Витька. В нем будто проснулось что-то темное. И такое сладкое… Витька так и влекло к девчонке. Словно двадцать лет назад.
Когда Алина закрыла блокнот и направилась к выходу, Витек тоже поднялся из-за стола.
- Ну, Алина, включай журналистское чутье, — принялся шутливо наставлять Витек.
- Я на его отсутствие не жалуюсь, — сказала девушка.
- Ну, и что же ты чуешь? — очень снисходительно усмехнулся Витек.
- А вы действительно хотите это услышать? — удивилась девушка.
- А как же!
- Ну, слушайте, — пожала она плечами. — Вы хотите со мной переспать.
Витька словно по лицу отхлестали мокрой тряпкой.
- Что?! — изумленно спросил он.
А девушка смотрела на его вельветовые брюки. Витек опустил голову. Увидел, что молния на штанах разошлась. А несильная эрекция вытолкнула наружу материю нечистых, в цветочек, трусов.
В который раз за сегодня Витек ощутил на лице невидимую тряпку. Он инстинктивно прикрыл ладонями причинное место, попятился к столу.
Хихикала в сторону Шатохина. Качала буклями социальщица Перец. Царственно прикрывала веки Тамара Александровна.
«Она ведь меня опозорила! — ошарашенно подумал Витек. Тут же возник и план мести: — Я ее сгною! Ох, попляшет она у меня!»
Но сначала следовало напиться.
***
Алина Брюсова сидела на скамеечке в скверике. На аллейках уже шуршала палая листва, но фонтан еще работал, поплевывая вялыми струйками.
Алина открыла сумочку и достала тоненькую сигаретку.
«Дура безвольная! — обругала она себя в мыслях. — Бросила ведь! Точнее, решила не начинать»
На душе было скверно. Алина честно старалась. Но заслужила ли она такую прилюдную выволочку? Неважно, что она словесно уделала этого обшарпанного замредактора. Придирался он — посмотрим откровенно — не по сути. Строил Алину, власть показывал. А сейчас, когда Алина его сделала, он ведь мстить будет, проходу не даст.
«Может бросить это все?» — задумалась девушка.
В жизни она хотела многого. Например, стать звездой. Пусть даже журналистики. Разве это плохо? Она потрется в редакции, узнает, как попасть на телевидение, и что для этого надо. А там — просто смотреть в оба, глупостей не делать, расти по служебной лестнице. А потом, при первой же возможности, Алина уедет в Москву.
Остальные возможности для самореализации выглядели еще фантастичнее.
- Я сделаю это, — пообещала себе Алина, затягиваясь ментоловым дымом. — Никакие уроды меня не остановят.
Словно по иронии судьбы, на дальнем конце парковой аллеи тут же появились редакционные мужчины.
Их было трое — разнозубый Подавалов, похожий на бомжа Эдуард Янисович и замредактора Виктор Леонидович. Шли сосредоточенно, лишь у журналиста со шрамами на лице заплетались ноги. Ну, так и не мудрено. Направлялись мужчины в дальний конец парка, где была дешевая пивная.
«Бухать», — поняла Алина. Она прикинула так и этак — какая польза от этой информации. Пожалуй, что никакой.
Надо выполнить задание. Дальше будет легче.
Алина достала телефон и принялась набирать записанный на бумажке номер.
Трубку взяли с шестого гудка.
- Алё, чо надо? — спросил нелюбезный женский голос.
- Я из областной газеты, меня зовут Алина. Мне сказали, что по этому номеру я могу услышать Людмилу Витальевну…
Женщина в приюте, казалось, не то захрипела, не то прочистила горло.
- Слушаю вас внимательно, — неожиданно вежливо сказала она.
«Есть!» — подумала Алина.
***
- Хороша, холера! — сказал Подавалов.
Он только что выпил стопочку водки и теперь аккуратно надкусывал разноцветными коронками бутерброд с сосиской.
- Да водяра как водяра, — глухо проворчал По-еблу-лопатой.
Эдуард Янисович был огромен. В тесной пивной он занимал так много места, что, казалось, вытеснял из помещения прокуренный воздух.
- А я не про водку, — Подавалов захихикал. — Я про девочку эту…Алиночку…
- А что тебе до нее? — прищурился Витек.
Сладкого трепета в чреслах он уже не ощущал. Вместо него пришла злость, ощущавшаяся совсем в других частях тела. Например, в голове, которая кружилась. И в руках, что вдруг похолодели и затряслись.
- Какая девочка! — охал Подавалов. — Вот бы ей вдуть…
- Проблем-то, — грохнул из-под потолка бас Пельша. — Маму погулять отправь, и вдувай…
- Эх! — Подавалов демонстративно, напоказ загрустил.
Все знали, что он живет с мамой-пенсионеркой и жилплощадью для интимных утех не располагает.
- Вон, к Витьку иди с девчонкой, — сказал Пельш. — Он — холостяк, один живет.
Выпив водки, человек-гора вышел из утреннего ступора. Правда, ненадолго. Через полчаса он превратится обратно — в огромную кучу бессмысленного говна. Уж Эдика-то Витек знал очень хорошо.
- Да вы что, пацаны, серьезно, что ли? — спросил Витек.
Он видел щетинистый кадык Пельша, видел, как всем телом извивается Подавалов.
- И чо, Димку не впустишь? — спросил Пельш.
- Нет, конечно, — ответил Витек. Вроде бы в шутку, но на самом деле серьезно. — Еще не хватало. Она Подавалову не даст…
- А вдруг?
- Скорее уж сборная России чемпионом мира станет…
- Гагага! — взревел По-еблу-лопатой.
- Витек сам на новенькую запал, — мстительно предположил Подавалов.
- Что? Я? Да нет… Нет… — забормотал Витек, не смея поднять на друзей глаза.
- Да мы все видим, — блеял Подавалов. — А что, старичуля, завел бы себе любовницу, а?
- Что? — оторопел Витек. — Любов…
Он закашлялся. Пиво пошло не в то горло. Проворно отскочил от кулака Пельша, летевшего ему в спину.
- Ну, да, — искушал Подавалов. — Ты же — замредактора, Витек. Статусный человек. Тебе баба положена, на стороне.
- Да у меня и жены-то нет. Я, пацаны, когда в пятый раз развелся, сказал, что все. Хватит…
- А жениться и не надо, — грохнул Пельш. — Просто… Поебаться…
- Поебаться, говоришь? — прищурился Витек, буравя взглядом лицо, словно вышедшее из под скальпеля безумного Франкенштейна. — Вот ты сам, Эдька, когда последний раз ебался-то?
- Утром, — прогудел По-еблу-лопатой.
- Чего? — ошеломленно замер Витек. — Ты? Утром?
Мир вокруг него стал дрожать и оплывать расплавленным свечным воском. Бомж По-еблу-лопатой, оказывается, с кем-то ебется.
- Ну, да, — равнодушно подтвердил Пельш.
- Боже мой, с кем?!
- Да баба одна. Анькой зовут. Вот я у нее сейчас поселился.
- Анька?
- Ну, да. Мясо на базаре продает. С ней, ага…
- И хорошо ебется? — сладострастно задрожал тщедушным телом Подавалов.
- Деловито, — подумав, ответил немногословный человек-гора.
В душу Витька словно выплеснули бочонок яда. В душе зловонной черной гарью дымил химический ожог. Вот оно, значит, как? По-еблу-лопатой, растерявший, посмотрим правде в глаза, свои профессиональные данные уже давным-давно, оказывается, ежедневно занимается сексом. Эта скотина, этот кинг-конг…
Все занимаются сексом, все ебутся, и все рады. Все, кроме Витька. А ведь он вроде и при должности, и жилплощадь своя. Но почему, почему, почему его жизнь так уныла?
Да и последний секс у Витька случился три года назад.
Возможно, завидовать Пельшу не стоило. Возможно, что увидь Витек эту самую Аньку, продавщицу мяса, он предпочел бы ретироваться. Возможно…
Но суть была в том, что у По-еблу-лопатой, бомжа и бездарности, секс случился сегодня утром. А у Витька, талантливого, а по мнению некоторых, так и вовсе гениального — три года назад!
Ебаная объективная реальность, даденная нам в ощущениях, оказалась очень несправедлива.
…На работу Витек решил не возвращаться. По мобильному прикрикнул на корректоршу — женщину интеллигентную и тайно в него влюбленную. Правда, сама она Витьку была не так, чтобы очень симпатична. Витек всегда влюблялся в красивых женщин. От последней из них — едва отбился, разменяв родительскую трешку и поселившись в однокомнатной квартирке. Хотя, конечно, в центре.
Уже обожженную душу теперь опалил холод. Вот сейчас ему, Витьку, сорок восемь. А чем он будет заниматься через десять лет? Через двадцать? Через тридцать, если повезет?
Чем-чем. Будет также бухать в поганой пивнухе. С той разницей, что хуй стоять не будет.
И ладно бы жизнь шла к концу. Нет. Ее еще много впереди. Но какой?
- А ведь мы всё проебали, — сказал Витек. — Всё. Разве этого мы хотели лет двадцать пять назад? Я, курчавый юный гений, переступая порог редакции местной газеты, и предположить не мог, что застряну здесь на четверть века!
- И еще, Леонидыч, на столько же застрять тебе искренне желаю! — заплетающимся языком забубнил Подавалов.
Хочешь сказать о Подавалове одним словом? Скажи — подхалим. Если нужно еще и прилагательное, то лучше всего подойдет «хуевый». Именно так. Хуевый подхалим. В трезвом виде он втирался в доверие, а в нетрезвом — подрывал его. Начинал фамильярничать, а то и просто нести хуйню.
- А я подавал надежды, — говорил Витек, торопясь, чувствуя, как костенеет язык. — Думал, нетленку великую напишу. Думал, поработаю в газете. Людей посмотрю, жизнь. И что? Ушла жизнь. А потом сдохну, а Бог спросит: «На что ты потратил мой подарок?» И что мне ему сказать?
- Да брось, — грохнул Пельш. — Скажи ему: сделал, мол, все, что мог. А что поселили меня в черной дыре, которая свет поглощает, так это с вас, товарищ Бог, надо спрашивать…
- У нас — ничего ведь не происходит, — подтвердил Подавалов. — Скукота. Провинция. Где театры-хуятры?
- Да есть они, — пожал плечами Витек. — Так не в театрах же счастье.
- Не бери в голову, Витек! — Сухонькая ладошка Подавалова опустилась ему на плечо. — Еще охуенно все будет. Сам удивишься, как охуенно. Давай, старый, за тебя.
- Чтоб ты Пули… тули… тцы-тцы… пули… — поддержал Подавалова человек-гора, буксуя в словах.
- Пулитцеровскую, — подсказал Подавалов, слегка извиваясь телом.
- Во! Вот эту премию, чтобы получил!
Чокнулись.
Не сказать, что на душе посветлело. Душа напоминала темный ночной лес, по которому бродит луч прожектора. Где осветит, там — весело. Но в основном — мрак. И ужас.
***
Хотя Алина родилась и выросла в городе, в этой его части она не бывала никогда.
Вдоль улиц тянулись заборы, бесконечные, гладкие, неприступные. Заборы из стальных прутьев, бетона, листового металла. Иногда из-за них выглядывали заводские корпуса, трубы, столбы, реже одинокие деревья.
«Ну, и куда теперь?» — подумала Алина, выходя из маршрутки.
Людей здесь просто не было.
«Рабочий день еще не кончился, — сообразила Алина. — Часов в пять-шесть в маршрутку, наверное, и не попадешь».
Сейчас было три часа. В принципе, имелся шанс успеть. Если быстро закончить с приютом.
«Так! — одернула себя Алина. — Никаких «быстро»! Сколько надо, столько и пробуду. Пока всё-превсё не узнаю».
Насчет людей Алина все-таки ошиблась. Два мрачных мужика стояли под вывеской «РАЗВАЛ СХО».
Девушка достала блокнот.
- Подскажите, где Шестая Промзоновская?
Один из мужиков, прищурившись, посмотрел на Алину, сплюнул в пыль.
«Очень вежливо!» — возмутилась Алина. Но не вслух.
- А что тебе там надо? — спросил второй — помоложе и, видимо, понаглее. — Все дискотеки в центре.
- А я не на танцы, — отрезала Алина. — Мне нужен приют.
- Так добро пожаловать! — махнул тот, что помоложе в сторону открытых ворот. — Выпивку-закуску ща организуем. Будет тебе приют…
- Детский приют, — поправила девушка.
Такого мужики не знали. Но Шестую Промзоновскую показали. Оказывается, именно на этой улице стоял завод полуфабрикатов. Чтобы попасть туда, надо было пересечь проезжую часть, пройти метров триста до рекламного щита, и там свернуть направо.
«Странно, — думала девушка, переходя дорогу, — что делает детское учреждение в промзоне?»
Асфальт на той стороне был фрагментарный. Ковылять на каблуках было не очень удобно.
Зазвонил телефон.
- Алё! — сказала девушка.
- Это я! — раздался в трубке мужской голос.
- Володя?! — и удивилась, и обрадовалась Алина. — Володенька! Ты где? Дома?!
- Я завтра дома буду. Все. По домам нас отправляют. Вечером ожидайте. Часов в восемь…
- Как здорово! — сказала Алина.
- Ты будешь? — спросил Володя.
- Конечно! Блин, Володь! Я так счастлива! Я дождалась тебя из армии!
- Я и не сомневался, — сказал Володя. — Ладно, Алин, мобила не моя. Тут звонки на вес золота. Труба одна, а всем позвонить надо.
- Ну, ладно, Володь…
- Я тебя люблю, — сказал он.
- Я тебя тоже!
Алина спрятала телефон в сумочку и почувствовала счастье. Володя служил в ВДВ. Завтра возвращался домой. Теперь, наверное, надо будет за него замуж выходить.
«И очень хорошо!» — подумала Алина.
…Приют располагался за глухим каменным забором. Вход со стороны улицы преграждали металлические ворота. Рядом была железная дверь. Алина вдавила кнопку интеркома.
- Да! — немедленно рявкнул динамик.
- Э-э… здравствуйте, я из газеты.
Устройство в двери запищало. Алина потянула ручку, вошла.
За стойкой сидел громила — вылитый борец сумо. Череп как огромное яйцо. Но выносить такое яйцо под силу только самке динозавра. Из-под выступающих надбровных дуг на Алину злобно смотрели маленькие глазки.
- Паспорт! — Громила вытянул перед собой ладонь, на которую девушка вполне могла бы усесться.
- Вот! — Она достала из сумочки документ.
Пока охранник переписывал паспортные данные, Алина посмотрела во двор. Там было тихо и пустынно. Еще ни вечер, но никто не шумит. Детишек нет.
«Может, тихий час?» — подумала Алина.
Переписав данные, огромный охранник повел Алину к неприглядному зданию в глубине территории. Редакционный бомж, приглашавший Алину танцевать, был огромен. Но охранник оказался еще крупнее.
- А где дети? — рискнула спросить Алина.
- В здании, — ответил великан, глядя куда-то в сторону.
У входа стояла плотная тетка лет пятидесяти, в очках, вязаной кофте и грубой длинной юбке.
- Это вы Алина? — Сверкнули золотые зубы.
- Здравствуйте, это я, — ответила девушка. — А вы — Людмила Витальевна?
Директриса приюта повела Алину в кабинет. Девушка достала блокнот, ручку, включила диктофон на мобильнике.
Беседовать с Людмилой Витальевной оказалось с одной стороны легко. Ее почти ни о чем не надо было спрашивать. Она все рассказывала сама. Диктовала цифры.
«Дети, чьи родители лишены родительских прав… Дети-сироты… Дети, правоспособность чьих родителей в настоящий момент под вопросом и рассматривается судами, а также органами опеки и попечительства…»
Алина стиснула зубы, но подавила зевок. Вот оно, значит, как — общаться с государственными людьми. Это очень скучно. К тому же, речь директрисы обладала убаюкивающими свойствами. Алину клонило в сон. Надо было как-то встрепенуться.
Конечно, Виктор Леонидович говорил, что в заметках очень важны цифры. Чем их больше, тем лучше. Но стоило попытаться заставить Людмилу Витальевну заговорить человеческим языком.
Алина вклинилась в одну из пауз:
- Есть у вас дети с интересной историей?
- Что? — осеклась директриса. — Что вы имеете в виду?
- Ну… Они же прибыли из трудных семей?
- Конечно, — сверкнули в полумраке кабинета золотые зубные насадки. — Конечно… Всякие дети у нас есть. Всякие… Один малыш есть, с тараканами дружил.
- То есть как? — удивилась Алина.
- Да так, — горько (как показалось девушке) улыбнулась Людмила Витальевна. — Холодность и равнодушие взрослых… Им было интереснее с бутылкой, чем с собственным ребенком… А тот оказался предоставлен сам себе. И научился дрессировать тараканов.
- Здорово! — улыбнулась Алина. — Вы мне его покажете?
- Разумеется, сейчас мы по…
В коридоре послышался топот ног. Дверь распахнулась и в помещении возникла огромная тетка в белом халате, который был залит… Кровью?
Алина отодвинулась в сторону.
- Люда! ЧП, Люда! — говорила тетка в багровом халате.
- Рая, ну что ты? У меня же журналист!
- А-а-а, — протянула тетка.
- Это Алина, из областной газеты, — сказала директриса. — А это — Раиса Евгеньевна. Наш шеф-повар, заведует пищеблоком.
Алина смотрела на халат и пыталась себя убедить, что залит он все-таки чем-то другим.
- Что это? — спросила девушка.
- Это рыбу живую сегодня завезли, — сказала Людмила Витальевна. — Надо разделать и заморозить. Так, Рая?
- Ага, — кивнула тетка. — Зашиваемся, рук не хватает…
- Кипит работа на пищеблоке, — сказала директриса. — Отметьте, Алина, в материале. Все для того, чтобы прокормить детишек… Самым лучшим кормим…
…В игровой комнате царил полумрак. Вдоль стен стояли дети. Были среди них большие ребята — лет по четырнадцать-пятнадцать. Были и малыши.
Через равные промежутки, натянув на лицо улыбки, располагались воспитательницы — все, как один, мощные бабищи. «Лесбиянки? — предположила Алина. — Да ну, глупости…»
- Вот они мы! — сказала директриса. — Дети, поприветствуйте тетю-журналиста!
Ответом была тишина.
- Видите, все они получили психические травмы, — затараторила директриса. — Мы с вами даже не представляем себе, что такое вырасти в неблагополучной семье. А этим крохам ужасы жизни известны не понаслышке. Работники нашего приюта совместно с органами опеки и…
- Спаси нас, тетя! — сказал чей-то тоненький голосок.
Алина мгновенно посмотрела на детей. Кажется, это сказал вот тот конопатый паренек. Или не он?
- Спасите! — поддержал его еще один ребенок.
То ли Алине показалось, то ли нет, но одна из воспитательниц замахнулась на ребенка.
- А мы и так вас спасаем! — медоточиво произнесла директриса. — Видите, Алина, человеческого тепла они хотят. Но детишек много, а персонала не хватает. Финансирование в этом году, спасибо, что не уре…
- Спасите! — Девочка лет одиннадцати в маленьком, не по размеру, платьице в горошек.
Шея девочки была покрыта…
Алина присмотрелась.
…Нет, не грязью. Это была какая-то корка. Похожая на затянувшуюся рану. Но рана словно опоясывала шею.
- Что с этой девочкой? — спросила Алина.
- Это Маша, — сочувственно откликнулась директриса. — Из такой семьи ее забрали, не приведи Господь… На цепи ее там держали. Ага…
- Что?! — ошарашенно спросила девушка.
Мальчик лет семи вдруг потянулся к Алине. У него на руке тоже была корка.
- Вот и Егора тоже, — вздохнула Людмила Витальевна. — Только его за ручку приковали. А Машеньку — за шею.
- Почему про это никто не напишет? — ахнула Алина.
- Да у нас таких историй, — отмахнулась директриса.
- Дайте мне адрес этих родителей…
- Дам. Только архив надо поднимать, а у нас на пищеблоке ЧП. Давайте, я вам на днях информацию дам? Когда вы текст привезете почитать…
- Я могу электронной почтой…
- У нас нет Интернета, — сказала директриса.
- Но… Ладно! Я привезу!
- Ну, вот и славно. Пойдемте? Вы все узнали?
- Подождите. А где тот мальчик… Ну, который с тараканами…
- А-а… Да вот он. Паша, зайчик мой, иди сюда.
Из строя детей вышел кроха лет пяти на вид. Он не отрывал взгляда от пола.
- Паша? — Алина присела на корточки. — Привет!
Хоть убей, она не знала, с чего начать разговор с несчастным мальчиком.
- Здравствуй, тетя.
- Тебе здесь нравится?
Даже не повернулся. Все в пол смотрит.
- Да.
- Дома плохо было?
- Да.
- А здесь… здесь хорошо?
- Да.
- А ты правда… ну, с тараканами дружил?
Пауза.
- Да.
- Посмотри на меня.
Алина запустила в сумочку ладонь, достала цифровую камеру.
Щелк!
Доставая камеру, Алина нащупала и то, что купила еще в городе, но о чем совсем забыла. Плитка шоколада «Аленка».
- Паша, это тебе, — сказала она, протягивая ребенку шоколад.
- Мне? — первая живая реакция.
- Да. Бери!
- Спасибо, добрая тетя.
Ей показалось, что малыш что-то прошептал. Но Алина не разобрала ни слова.
- Ну, вот, так и живем! — говорила директриса, провожая Алину к воротам. — Рады были познакомиться.
- Я завтра к вам приеду, — сказала Алина. — С текстом.
- Не торопитесь…
- Нет-нет. Меня очень заинтересовали истории этих детей.
- Я поняла. До свидания.
Двери приюта захлопнулись. Алина посмотрела на дисплей мобильного. Пяти еще не было. Оставались шансы уехать.
Она шла к остановке. Почти у самого рекламного щита остановилась, достала камеру и посмотрела на снимок ребенка.
Вдруг она поняла, что показалось ей странным.
Глаза этого мальчика. Пустые. Глаза такие, будто этот малыш видел ад.
«Может, так оно и было!» — неожиданно поняла Алина.
***
День превратился в вечер. Тот из раннего становился поздним.
Пьянка продолжалась. Часов в семь «По-еблу-лопатой» вдруг деловито куда-то засобирался. Глаза человека-горы уже остекленели, однако язык покуда шевелился. Пельш даже умудрился уболтать Витька занять сороковник до получки. Затем пьяно угрохотал в сумерки.
Вместо Пельша в пивной появился отец Валёк.
Был он ровесником Витьку. Мастерски беседовал по душам. Это был его способ выпить задарма. Когда-то, лет восемь назад, Валька (тогда еще батюшку Валентина) погнали из прихода. По сведениям самого батюшки, «за ересь, пианство и по непотребным девкам хождение». По словам Валька, православная церковь нечасто сдавала своих. Там, как в госбезопасности, будь ты хоть трижды остолоп, применение тебе найдется. Случай с отцом Валентином был тем самым, когда церкви понадобилось избавиться от паршивой овцы. Источник доходов батюшки Валька в данный момент был откровенно неясен. Витек имел основания подозревать, что разжалованный поп, возможно, такой же бомж, как и Пельш. В пользу этого свидетельствовала и потрепанная одежда, и клочковатая борода, и синяк под глазом.
- Здравы будьте, православные, — степенно поприветствовал отец Валёк Витька и Подавалова.
- Здорово, — буркнул Подавалов.
Не очень, видимо, жаловал.
- Тебя гнетет что-то, — опытным взглядом определил поп, едва посмотрев на Витька.
- Да тебе оно надо? — усмехнулся Витек.
- С работы, что ли, выгнали?
- Кого? Меня? — рассмеялся Витек.
- Скорее тебя в попах восстановят, чем Виктора Леонидовича выгонят, — чванно разъяснил льстец Подавалов.
- А что ж тогда гнетет раба Божьего? — спросил поп, игнорируя Подавалова.
Обозреватель промышленности надул впалые щеки, выдумывая язвительный ответ. Витек его опередил:
- Я все просрал, — сказал он попу.
Отец Валёк отступил на шаг назад, окинул Витька цепким взглядом, покачал кудлатой головой.
- Непохоже, — заметил поп в отставке. — А все просрал на самом деле — я.
Бывший священнослужитель, несомненно, намеревался рассказать историю своего низкопадения, которую в том или ином варианте слышали уже, наверное, все алкоголики областного центра.
- Я талант просрал, отче, — Витек склонился через стол. — Понимаешь?
- Понимаю, — Поп важно огладил бороду. — Наливай.
- А, давайте еще бутылку возьмем! — решил Витек. — Угощаю.
… — Да то не ты талант просрал, — заметил отец Валёк по завершении сумбурного рассказа. — Ты Сатану слушал. Каяться тебе надо…
- Каяться? — удивился Витек, всю жизнь проживший некрещеным. — В церковь, что ли, пойти?
- А это сам решай. При рождении каждый человек получает свою судьбу, — потрясал бывший священник в прокуренном воздухе заскорузлым пальцем. — Кто-то — плотник, кто-то — конструктор, кто-то — универсальный гений, как Леонардо Да Винчи.
- Ну, да, читывали мы и Дэн Браунов! — подтвердил Подавалов. Обозреватель промышленности мнил себя эрудитом и не стеснялся воспользоваться возможностью эрудицию продемонстрировать.
- На все — план Божий есть, — продолжал поп. — На каждую букашку малую. А уж на человека — тем более. Если развился талант, расцвел — победил Бог. Но бывает так, что талантливых людей губит Сатана.
- Это да, — закивал Подавалов.
Ход мыслей «промышленника» был настолько нехитрым, что Витьку казалось, что он может эти мысли читать. Сейчас, например, Подавалов понял, что его шеф расположен к бывшему попу и решил, на всякий случай, подольститься.
- Если бы ты знал, что вокруг тебя происходит, — повернулся к «промышленнику» поп, — ты бы от ужаса волосья драл!
- А что происходит-то? — иронично спросил Витек.
- Бог и Сатана бьются, — сказал поп-расстрига. — В каждом человеке. В каждом!
- Ну, не удивил, — рассмеялся замредактора. — Это до тебя кто только ни говорил…
- И что? Правильно говорили! Вот представь — два полководца. Расположили армии. Сражаются. Только не за холмики и деревеньки, они за души человеческие сражаются! Тот-то человек, допустим, яма, или болото. Толку никакого, одна опасность. Другой — ровное место. А вот третий — ого! Стратегическая высота! Понимаешь?
- И что?
- А вдруг эта стратегическая высота — ты? — Взгляд попа метал молнии.
- Да брось, отче! Ну, какая я — высота? Ха-ха…
- Ну, это не мне судить. И не тебе. Может быть, ты и червяк ничтожный. Но и от того польза Богу бывает. А ты — Сатане не то, чтобы продался. Ты себя ему подарил!
- Да откуда ты знаешь, батюшка? — поморщился Витек. — Я же добрые дела делаю, бывает. Вон, старушкам место уступаю. Не может быть, чтобы прямо так — и Сатане…
- Не о том мыслишь! — рявкнул поп. — А что может быть, то не тебе судить. Ты же всем соблазнам поддаешься. Зовут выпить — идешь. Баба зовет в кроватку — тоже ведь не отказываешься… А это Сатана тебя отвлекает. Он свое дело туго знает. Ему нельзя допустить, чтобы ты цели Богоугодной достиг, он тебя манит. Бойся веселья, ибо от Сатаны оно!
- А что про баб ты говорил?
- И бабы — от Сатаны.
- Это что же, ты … э-э… с мужиками нам предлагаешь?
- Тебе двадцать лет, что ли? — прищурился поп. — Зачем тебе весь этот секс? Уд не зря назван срамным, чтоб ты знал, что Диавол в нем сидит.
- Нет, ну, а вдруг захочется? — встрял Подавалов. — Как тогда быть?
- Иди к проституточкам-девочкам, ангелочкам Божьим.
- Ангелочкам? — вытаращил глаза Витек. — Но как же узы брака?
- Пословицу слышал: «Муж и жена одна Сатана»?
- Ну… да…
- На самом деле в оригинале она звучит не так.
- А как?
- «Жена — Сатана». И все. Это потом бабы тонко мудрость извратили, мужа приплели.
- Батюшка, может пить тебе не надо?
- Да тебе жалко, что ли?
- Но ты же, прости, хуйню несешь. Это жениться, по-твоему, не надо, что ли?
- Конечно не надо. Узы брака изобрели бабы. Потому что им удобно. А тебе — нет. Но тебя никто не спрашивает. Один раз ступишь в это болото — и все, пропал. Уже не вырвешься. Алиментами задушат, дома-квартиры лишат.
Почему-то после этих слов Витек начал уже соглашаться с попом.
- Вся власть нынешняя — бабская, — продолжал поп. — Вон, Лужков был. Но за него жена-миллиардерша правила. Сатанинские порядки устанавливала. Или Горбачева возьми. За него тоже — Раиска царствовала. И что со страной случилось? Изводят мужиков, спаивают, гордости лишают. А мы-то, дураки, думаем — так и надо. А давай подумаем — кому?
- Так что же — мужики от Бога, а женщины — от Сатаны? — спросил Витек.
- Не совсем так, — ответил поп. — Бывают и женщины — от Бога. Но — реже. Но я хотел сказать, что ты — позволял себя увлечь. Ушел от цели. Теперь тебе многое наверстывать надо.
- Да как же, наверстаешь тут…
- А что мешает? Вот ты говоришь, что ты — писатель. Так сядь, что-нибудь напиши. Через «не хочу», не отвлекаясь.
- Думаешь? — с сомнением посмотрел на попа Витек.
- Уверен! Начни это делать, и ты увидишь, как отползает прочь Враг рода человеческого, как шипит обожженная шкура Его! Иди, прямо сейчас пиши. И знай, что соблазны тебя будут подстерегать. Имей мудрость отличить. Иди! А бутылку нам оставь.
Отец Валёк чуть ли не взашей вытолкал Витька из пивной.
«А, может, и прав он? — подумал Витек. — Попробовать, что ли, пописать?»
***
То, что Витек чувствовал по дороге домой, вряд ли можно было назвать вдохновением. Скорее, это была решимость.
Витек знал, что, придя домой, он сядет за компьютер и примется творить. Возможность эта привлекала, но и отпугивала.
В квартире скулила собака. Псина некрасивая, старая. На одну половину колли, на вторую дворняжка. Собаку звали Тяпа. Витьку она досталась от последней жены.
Тяпа вращала задом, примерно как Подавалов в кураже подхалимажа. Тыкалась носом в ноги.
- Ну, пошли, ладно, на улицу, — выдохнул Витек. — Совсем я про тебя забыл.
«Это, что ли соблазн Сатаны?» — думал он, выводя рвущуюся с поводка Тяпу из подъезда.
Вместе с тем, Витек ощущал некое облегчение. Все равно как покурить перед расстрелом.
«Пивка куплю, — думал он. — Собаку прогуляю. Потом с комфортом засяду. Пиво будет под левой рукой, а правой буду — по клавиатуре…»
Визжа на весь двор, Тяпа бросилась к ближайшему кусту у детской площадки.
Как и хозяин, Тяпа была персоной публичной. Она любила, когда на нее смотрели. Сейчас псина срала у края детской площадки, на виду у всех, выразительно трясла мохнатой задницей.
Погруженный в творческие раздумья, Витек не сразу понял, что происходит.
- Совсем собак пораспускали! — высказалась бабушка какой-то девочки. — Зачем у детей на глазах гадить?
- А потом черт-те кем вырастают, — добавила вторая бабушка.
- Я уберу, — сказал Витек.
Перехватив поводок, он запустил руку в карман пиджака. Нащупал сложенный вчетверо номер газеты. Согнулся, принялся убирать говно через бумагу.
Мысли Витька обрели горестно-возвышенный лад. Вот он, великий гений земли Российской, убирает собачье говно! А знали бы эти пошлые тетки, на кого осмелились прикрикивать! Им бы их слова ханжеские поперек глотки встали.
Погрузившись в размышления, сопряженные с уборкой нутряной собачьей дряни, Витек перестал контролировать Тяпу — виновницу конфуза.
Когда он, наконец, завернул кучу в позавчерашний номер и распрямил затекшую спину, то увидел, что вокруг Тяпы неожиданно собрались устрашающего вида барбосы. Один из них — черный, страшный, решительно приблизился к Тяпе, понюхал у нее под хвостом и немедленно взгромоздился на нее, закинув лапы Тяпе на спину.
- Нет, мужчина, вы совсем распоясались! — Первая бабка, видимо, решила добить Витька. — Вы нам что тут, детей совсем развратить хотите?
- Я… — подавился словами Витек. — Мы сейчас уйдем. Тяпа, Тяпочка! Пошли!
Он потянул за поводок, но проклятая псина, разумеется, чихать хотела на волю хозяина. Она стояла, щурила глаза в блаженной меланхолии.
Запаниковавший Витек дернул поводок и решительно, вытянув перед собой говно, направился прочь от площадки.
Зарычал черный пес. Случись здесь батюшка Валёк, он бы классифицировал этого пса как посланца Сатаны.
Псы следовали параллельно, впереди и сзади. Они взяли Тяпу и ее хозяина в кольцо.
Обуянный паникой Витек кое-как купил в палатке, где торговала знакомая продавщица-калмычка (или монголка) две бутылки «девятки», заодно выкинул в урну говно.
Рванулся домой. Каким-то чудом удалось прорваться к подъезду. Тяпа сопротивлялась. Ну, да кто ее спрашивать будет? Домой, домой…
Затащив псину в квартиру, Витек включил компьютер.
Жалобно скулила Тяпа.
- Изыди, Сатана! — гаркнул Витек.
Компьютер — допотопный «пентиум» за четверть цены купленный не пойми, зачем, у редакционного сисадмина, грузился долго, скрежеща.
После загрузки выяснилось, что программа «ворд» в нем отсутствует в принципе.
«Да и хуй с ним, — вдруг подумал Витек. — Нет, значит, нет. Установят — начну писать».
Но сам себя одернул: «Как же так? Обещал начать. Благословение, можно сказать, получил. Нет уж, сяду! Сяду!»
Писать оказалось можно в «Блокноте».
Ну, вот и славно. Теперь пишем автора и название книги…
«Виктор Жмых», — напечатал Витек и вдруг замер, ошпаренный ужасом.
«Какой кошмар! — понял он. — Кто купит книгу, написанную писателем по имени Виктор Жмых? А? Да купит-то — ладно. Кто ее издаст?!»
- Блядь, — простонал Витек вслух.
Принялась подвывать Тяпа.
- Что же делать? — спросил себя Витек.
Надо было выдумывать псевдоним. Но попробуй, выдумай. Это дело на умеренно трезвую голову не осилишь. Надо выпить.
Витек осторожно (путалась в ногах Тяпа) направился на кухню, достал из холодильника бутылку «девятки», открыл и погрузился в размышления.
Собственно, о псевдониме он размышлял не долго. Мысли проворно сползли к недавнему разговору с батюшкой Вальком. О том, что бабы служат Сатане.
Вспомнилась сегодняшняя девчонка. В мини-юбочке, соблазнительная.
При мысли о девчонке Витек вдруг ощутил мрачно и сладко набрякающую тяжесть в гениталиях. Мысленный взор вдруг вспыхнул ослепительным, осиянным небывало ярким светом, видением.
Вот кровать с балдахином. На ней — соблазнительная, голенькая Алиночка. «Иди сюда, — сладко шепчет она. — Сюда! Сюда-а-а…»
- Ох-х! — прошептал, потея, Витек, понимая, что давно уже у него не было такого крепкого стояка.
Взвизгнула Тяпа и принялась тереться жарким межножьем об ногу Витька.
Витек принялся задумчиво ее разглядывать.
Стояк не прошел даже к второй бутылке. Можно было избавиться от него при помощи кулака, а можно было…
Мутный взгляд писателя внимательно изучал собаку.
«А большая ли у нее пизда? — появилась шальная мысль и принялась удалым казаком разгуливать по опустевшей черепной коробке. — Вдруг помещусь? Попробовать, что ли?»
«Иди пиши! — застонал внутренний голос. — Ты же обещал!»
«А что? Я фамилию уже вывел, — отбрехался сам от себя Витек. — Большое дело сделал».
Внутренний голос забубнил было что-то нудное. Витек был готов на что угодно, только бы не слышать его.
- Тяпа, Тяпочка! Иди сюда! — засюсюкал он. — Ох ты, маленькая! Сейчас мы сделаем Тяпочке приятно.
Витек приспустил треники и трусы и принялся тыкаться в лохматое собачье межножье. Там было влажно. Полыхала огнем маленькая щель. Витек зажмурился и принялся втискивать в нее свой хуй. Тяпа билась и вырывалась.
- Терпи, Тяпочка, терпи! — сладко забормотал Витек.
Однако в какой-то момент псина рванулась слишком резко, соскочила с хуя хозяина, обернулась, щелкнула зубами.
Сначала, в первые несколько секунд, Витек ничего не понимал.
Затем хуй пронзила боль.
- Что за… — пробормотал Витек, опустил глаза и прошептал: — Оххххх…
Детородный орган истекал кровью. Кровь капала на треники и на пол.
От ужаса Витек протрезвел. Хотел было обмотать хуй кухонной тряпкой, но вдруг понял, что та слишком грязна.
Где-то были салфетки…
Витек бросился к пыльному шкафу.
Вот же угораздило. И «скорую» не вызовешь… Они же не дети, следы зубов увидят, собаку. Поймут все. Стыдоба будет.
«Нет уж, — подумал Витек. — Никакой «скорой». И никакого на сегодня писательства».
Неожиданно он понял, что сегодня в его душе Сатана одержал убедительную, нокаутирующую победу.