Стакановец : этюд в портвейных тонах

Блевота заслоняла глаза, свисая с грязных струпьев волос. До дома оставалось несколько километров подворотен, три-четыре квартала, не меньше. Двор в котором он блевал был клоном тысячи миллионов дворов в которых ему приходилось блевать. Он блевал на детскую песочницу и вытирался дырявой вязаной перчаткой, благо была глубокая темная ночь и мало кто мог слышать искренний рык вырвавшихся из нутра желудочных испражнений.
-Эээх, разулууука, тыыыы разлуукаааа…, — затянул он, пытаясь отвлечь внимание от злобной и вонючей жижи, с минуты на минуту должно стать легче. Каждый вечер и триста шестьдесят один день в году, ни одного мимо. Все дни заканчивались одинаково. Год за годом.
- планеты крутитьсяяяя, круглаяяя, круглаяяя, — и это было именно так.
Простояв около 15 минут в шатающемся полубессознательном состоянии, в напрасной попытке поссать на форд, припаркованный посреди пешеходной дорожки — в результате, что бы скрасить неудачу, он хуйнул в него бутылку от свежевыпитого портвейна — сигнализация завыла. От разбитого заднего стекла повеяло самоудовлетворением. Заплетающимися ногами он двинул в тень подворотни, подальше от фонарей и освещенных окон. Что было потом – его не интересовало.
-а ту сабачку, што бижит замной, завут последний шанс, — пронеслось дворами.
В темноте очередной заброшенной площадки заскрипели качели.
- дядь, есть табак? – спросил нежный детский голос.
- нееет. Детям курить нильзяяя.
- а я вовсе не дитя, я девушка.
- оппа, а вот аб этом пападробней.
Голос девочки долетал до него из тёмных глубин непознанного мира, с его неустойчивой физикой, наполненного вращающимися плоскостями и голограммами.
- я дядя, курить хочу, и очень чертовски хочу
- нету. У меня нету курить. есть толька пить.
-пить я сама могу пить, просто захотелось с вами покурить.
- самной можна только пить. Возьми и выпий со мной.
- ой, дядя какой-то вы не далёкий. Сразу пить. Я же не по велению плоти с вами о табаке завела речь. Я например уверена, что через пару кварталов ты опять будешь блевать и желать справедливости. Но, справедливости никогда не будет, сам знаешь. По крайней мере на этом свете.
Тут он как-то пригрузился вином и откровениями девочки.
- ты такая умная, а зачем тебе это всё?
- ну, потому, что я хочу тебя убить.
- схуяли?
- ну, представь на минуточку, что такова твоя судьба. Ты же никому не нужен?
- нет, никому.
- вот, а где ты живёшь?
- возле вагонаремонтнго завода в квартири с мамой…
- которая скоро сляжет от горя, что ты такой пропащий уёбок?
- блять, идинахуй, нахуй иди… блять!
Он махнул рукой в сторону темного скрипа качели и пошатался дальше.
- чёрныййй воооран, я не твоооой.
Куда ему идти дальше, он не представлял, но доверял своей интуиции и она его редко подводила. Бывало, что попетляет вокруг, по местности и выйдет неожиданно к дому.
Часто, когда среди ночи к нему цеплялись гопники, и даже не представляя куда нужно бить, он всегда попадал в глаз или в висок нападавшим.
Но сейчас он устал. Присел на землю под каштаном, достал бутылку портвейна из рюкзака, неторопливо откупорил её, и выпив треть объема он заснул.
Во сне он видел себя на самой вершине горы Эверест.
- ёбанажизнь, и когда это всё пролетело? – мыслил он разглядывая дымящиеся развалины построек у подножья горы и фантастические виды горизонта.
- ну, блять, если я жил так, как умел в силу своих скромных и не притязательных желаний, то чтож меня тогда печалит и грызёт? Что не было у меня никогда светлой цели? Может совершил охуенно непоправимую ошибку? Вроди нихуя подобного. Чего же мне не хватает?
Тут его начинает тошнить во сне и он блюёт себе на штаны. Просыпается, мотает головой, утирается, как обычно размазывает блевоту по волосам и по лицу.
Под впечатлением увиденного сна он никак не может прийти в себя.
- жизнь готовит порой сюрпризы, чего греха таить. Но, не смотря ни на что, надо пиздовать дальше, ни смотря ни на что. Ибо если ты не птица, то хуярь свой путь земной пешком в окружении всяких хуёвых недоносков и до опизденения банальных вещей.
Как тут не пить? Проруха судьба.
И собравшись, он решительно поднимается на карачки, и вот он уже почти на ногах. Руки отрываются от земли, и вот он уже человек! Безнадёжно оставив позади всех обезьяноподобных, он делает первые робкие шаги.
- чем дааальшеее, тем бооольшее, чем больше, тем сильней,- вырывается из голосовых связок.