Piglet Destroyer : Все детство сгорело в огне

Если начинать исследование того душевного и умственного движения, что совершило меня и привело к тому, чем я стал теперь, то отправную точку следует искать в детстве, как это в свое время делали многие, Толстой и Набоков например.

Было мне тогда семь лет, и все мои страдания проистекали из тирании старшего брата: на два года старше, на полголовы выше, на сколько-то тяжелее, с непомерной кучерявой головой. Статную фигуру его украшали красный плащик, сшитый мамой из полупрозрачной синтетической тряпочки, и настоящая кобура, подаренная папой, куда обычно помещался заряженный пистонами револьвер. Мне очень нравилась взрослая, серьезная кобура, но брат всегда первым завладевал ей и в карман для пистолетного магазина пихал смятые, липкие фантики от леденцов. Меня он использовал в качестве боевого скакуна.

Что это была за возня, потная, мальчишеская, я мог только свирепо сопеть, когда брат заламывал мне руки и седлал верхом – родители были на работе. Я упирался изо всех сил, дрожали от напряжения тонкие руки, стараясь сбросить его с себя, но он спокойно вжимал меня в пол и сооружал на спине импровизированное седло из сорванной с подушки наволочки, а чтобы я не артачился, наступил мне на руку ногой и давил, ввинчивал в нее острую пятку. Я выл что есть мочи от боли и унижения, но не мог не ответить на доходчивую речь щипков повиновением. Мой путь пролегал через комнату, по мягкому ковру, в коридор, я ступал голыми худыми коленками по холодному линолеуму, и песчинки впивались в тонкую кожу, оставляя при выпадении точечные ямы с синюшным дном и красной окантовкой.

Паломничество мое завершилось у большого зеркала в прихожей. Там я увидел себя, потного, разморенного, согбенного, в красном плащике, с непомерной головой тирана. Брата не было, я выдумал его, чтобы играть хотя бы в его унизительные игры.

Послышался звук поворачиваемого в дверях ключа. Я поднялся на ноги, отряхнул ладони, еще раз посмотрел в зеркало на свои красно-синие коленки, отер испарину со лба краем плаща и побежал навстречу маме, бряцая отцовской кобурой и ремнем, обернутым вокруг моих худых бедер два раза.

- Ма-ам! Ма-ам! А я играл…
- Вот возьми, отнеси на кухню.

И я бежал на кухню, и безголовая куриная тушка сквозь пакет холодила мои разгоряченные колени.

А ночью брат вернулся. В этот раз он заставил меня придумывать истории и рассказывать ему. По большому счету я пересказывал сюжеты недавно просмотренных мультсериалов: Мишки Гамми, Чудеса на виражах, Утиные истории, — но добавлял и много своего. Иногда меня так распирало от фантазии, что мой голос срывался на тихий крик. В один из таких моментов дверь детской отворилась, из коридора хлынул свет, и в проеме возникла фигура мамы с растрепанными волосами. Хриплым голосом она произнесла:

- Что ты тут все бормочешь? Никак уснуть не даешь.

А я выставил перед собой словно щит любимого Медведя.

- Мише не спится, — сказал я. – Я рассказываю ему сказку.

В этот момент в комнату вошел папа. Мама вырвала Медведя у меня из рук. Она кинула его на пол и топтала ногой. Папа склонился и стал наносить игрушке удары кухонным ножом. Потом мама и папа встали на колени и рвали Мишу зубами, кубики поролона у них в волосах.

Наконец они затихли, свернулись калачиками на полу, а я вышел в светлый коридор, приволок оттуда полупустую канистру бензина, свинтил крышку и уронил канистру на пол. Жидкость рывками выплескивалась, точно слабый пульс морского прибоя, но пахло не морем, а экологической катастрофой. Я принес с кухни спички, советских еще времен коробок, на балконе их был целый мешок, но картинок не так уж и много. Я поджег бензин, забрался на подоконник и, повозившись с ручками, распахнул две створки окон. Свежий ветер брызнул мне в лицо. Я ощутил, как на спине у меня прорезаются крылья. Это были острые стальные крылья истребителя МиГ-29, картинку с которым я видел в одной книге.

Я летел в темноте, оглушенный новым чувством, возвращался домой, на Парнас, где меня ждали мои Настоящие Родители.

- Не поднимайся слишком высоко! – кричал мне Дедал.
- Выхожу на ударную позицию, — отвечал я.

Заряженный пистонами револьвер был готов дать залп по Персидскому заливу. Трепетал на ветру бледный красный плащик. Но тут я вспыхнул, как бенгальский огонь, и обгоревшее мое тело полетело вниз.

Но я не разбился насмерть, тихое болотце приняло меня. Сперва от злости и отчаяния я стал пожирать кувшинки, но потом успокоился и даже научался квакать не хуже, чем другие.