Бравый и Трюфель : Собака и дураки.

Шлягер — это «шляпа» и «флюгер». Это то же самое, что «флюпа». Так рассуждал композитор Степан Зеленинг, очень, надо сказать, бездарный композитор, прямо-таки вопиюще бездарный, ну просто беда: и на рояле он играл паршиво, и музыку писал преотвратнейшую, и на ноге у него был грибок. Впрочем, не только о Зеленинге пойдет речь. Я хочу рассказать вам про его собаку, кудлатую дворнягу, сдохшую той весной. Среди горожан она была известна своей удивительной способностью безошибочно определять дураков и хватать их за ноги. Вечно перебинтованные голени Зеленинга служили тому подтверждением. «Вот ведь что! Ну до чего же замечательная собака!» — уважительно качали головой прохожие, обходя дом композитора за версту. И вот однажды эта самая дворняга (к слову, ее звали Моль) схватила за клечатую штанину одного приезжего инженера, спешившего куда-то по своим мелочным делам. «За что?!, — вскричал мужчина, — Чьё? Уберите, уберите это от меня немедленно». Поспешившие на помощь свидетели этого события отогнали рычащую Моль и принялись успокаивать покусанного. Вы, говорят, наверное дурак, вот она вас и тяпнула. «Помилуйте, с чего бы это я стал дурак, никогда за собой ничего подобного не замечал», — возражал озлобленный мужчина, разглядывая обслюнявленые собакой брюки. Когда же ему рассказали о необычном таланте зеленингской дворняги, инженер очень расхохотался и сказал, что если в этом городе людей судят животные, то он более не станет держать зла на хозяина Моли и поспешит забыть о происшествии, как о собственных внебрачных детях.

Вечером, после рабочего дня, инженер все-таки зашел к композитору. «Меня зовут Волс, — отрекомендовался он Зеленингу, — и я пришел к вам вот по какому делу: не могли бы вы продать мне свою удивительную псину?» Степан недоверчиво посмотрел на гостя.
- А не боитесь?, — спросил он.
- Нет, что вы. Я предупрежден о способностях вашего питомца. Дело в том, что в моем родном городе крайне много разного рода идиотов. Я работаю в архитектурном бюро, по долгу службы обязан общаться со многими людьми и, конечно, в спешке не всегда могу отличить нормального клиента от придурка, а мне так неохота работать с придурками, сами понимаете, их желания порой бывают настолько безумны, что у меня совершенно не остается времени на порядочных заказчиков. Если бы ваша собака жила в нашем офисе, то у меня была бы замечательная возможность отсеивать таких людей еще до заключения с ними сделки.
Зеленинг закусил губу и поспешил сесть за рояль, чтобы спрятать перебинтованные ноги. «Сколько же вы можете мне за нее предложить?» — спросил он, но тут же был перебит:
- Ба! Да у вас тут пианинка! Ну, если у вас есть пианино, то буду с вами окровенен: денег у меня нет, поэтому предлагаю бартер. Вы, стало быть, музыкант и, очевидно, нуждаетесь в канифоли. Могу дать два ящика.
- Нет, хотелось бы все-таки деньгами.
- Нет? А как насчет отличного английского сахара для сладкого существования?
- Боюсь, сахар меня не интересует.
- Тогда может быть вам нужна канифоль?
- Вы уже предлагали.
- И что? Вы согласились?
- Нет, я отказался.
- Экий вы привереда! Значит хотите за свою жучку денег? В конце недели я ожидаю небольшой перевод из Лондона, могу заплатить вам две сотни фунтов, но не больше.
- Накиньте еще пятьдесят и собака ваша.
- Вы же меня грабите, уважаемый, побойтесь Бога. На кой черт мне ваша псина, если я останусь без гроша? Соглашайтесь на двести или ваш крокодил будет грызть ваши конечности и дальше.
Зеленингу стало стыдно, что Волс заметил его перевязанные ноги, и он со вздохом согласился на условия инженера.

А в пятницу Моль заскучала, отказалась от каши и ночью тихо сдохла к облегчению горожан. Пришедший в воскресенье инженер Волс был очень рассторен. «Ах, ах, — сокрушался он, — какое несчастье. Поразительное было животное, необыкновенно умное, да-да.»
- Знаете, даже мне будет ее немного не хватать, — грустно улыбаясь сказал композитор.
- Но она же кусала вас!
- Что ж, я к этому давно привык, и к тому же мне никогда не было стыдно за то, что я дурак.
- Нет?
- Ничуть. И по секрету вам скажу: Моль нападала абсолютно на всех.
- Что вы говорите?! — удивился инженер.
- Увы.
Волс опустился на старенькое канапе и закурил. «Да кто же вообще решил, что она умеет определять дураков?» — спросил он, выдохнув сизый дым.
- А никто. Этот слух распустил я сам. Когда Моль впервые тяпнула меня за палец, будучи еще щенком, я целую неделю не мог играть на рояле левой рукой и обходился одной правой. Почему-то именно тогда я с необычайной ясностью осознал свою несостоятельность, как композитора. Долгое время я пребывал в отчаяньи, мне было так тоскливо и противно, что ничего не могло ободрить меня. Сколько раз я ругал себя, называл бездарем и кретином! Как-то ко мне в гости зашел мой давний приятель по консерватории, весьма талантливый музыкант, он сидел на этом самом канапе, когда Моль подбежала к нему и потянула за штанину. Тогда-то я и придумал эту шутку. Видимо от досады и обиды на самого себя.
- Какая грустная история! — сказал Волс, — Может быть вы слишком критичны к себе?
- Хм. Вот что, сегодня утром я написал небольшой реквием по Моли и, если не возражаете, я сыграю его вам.
- Почему бы и нет.

И Степан заиграл. Послушав с минуту, инженер лишь тяжело вздохнул, потушил сигару и поспешил в прихожую. Ему было очень жалко паршивого композитора и его собаку, умевшую определять дураков.