Chekhov : Ирэна танцует (олдскул 95)

Выхожу на «красных воротах», это уже как примета – небольшая непонятная станция, как первое предложение в незнакомой книге, или как ступенька, еле заметная, потертая, вдавленная в асфальт тысячами ног. Наступаешь на нее и не замечаешь, что стал чуть ближе к чему? Неважно, короче, чуть продвинулся на своем пути, но настолько плавно и незаметно, что и говорить вроде бы не о чем. И вот я стартую сквозь «красные ворота», только что я был один из пассажиров – ехал, с книгой, рассматривал соседей и они смотрели на меня, и вот я вышел – и все, старт, я изменился, подобрался, мне не нужно смотреть в зеркало, чтобы разбиться о свой взгляд из-под козырька кепки. Я снова стою на ступеньке – да, той самой, отполированной до меня сотнями тысяч таких же, как я.

Остаюсь на перроне, поток людей схлынул, кто на выход, кто куда, но я остаюсь, и я не один. Двое, по виду трансеры, он в балахоне и с зеленой головой, она лысая, затем двое пацанов и еще один непонятный, типа меня тип в пальто. Как мы чувствуем друг друга? Спросите что полегче, но любой вам скажет – связь эта существует, и она надежнее радиоволн. Я чувствую, как мою фигуру сканируют соседи по перрону, им все понятно, как все понятно мне, и молча, ревниво, они принимают меня к себе, потому что не могут не принять. Круг одиночества, в котором все родня и каждый сам за себя.

Доносится гудок, он приближается, и наши взгляды, как магнитом, притягивает к себе клякса тоннеля. Это происходит само собой, и лишь когда поезд останавливается, я перестаю просеивать взглядом вагоны. Я вспоминаю, что уже некоторое время у меня все происходит по-другому. Смотрю на часы, смотрю на соседей – они по-прежнему фильтруют пассажиров, но зря, зря, не тот поезд, определенно, — разворачиваюсь, иду в сторону выхода. Спину царапают удивленно-удовлетворенные взгляды. Все равно.

Выхожу в вестибюль, панорама станции разворачивается передо мной как картонная книжка в детстве. Люди из поезда появляются изо всех проходов, вдруг становится людно, яблоку негде упасть, я кручу головой, меня толкают, наступают на ноги. Сзади кто-то резко и хватко сжимает локоть.

- привет. скока денег?...

Всегда замечает меня первая. Как ей удается быть такой худой и такой красивой, не знаю, наверное, она просто не старается, да ей по любому наплевать. Тонкая, вытянутая вверх, но не высокая, длинные, прозрачные пальцы, лицо, огромные черные глаза на нем в обрамлении черных же, как дыра тоннеля, прямых волос. Ирэна. Призрак красной линии.

- расклад, короче. Пепс тут, рядом, пасется. Чеков нет, есть полвеса. Триста.

Смотрит, глаза пустые, лишь в самой глубине трепещет что-то, не страх, нет, она вообще ничего не боится, это как разряды, коротит ее внутри. Ирэна на кумаре – это ирэна-«дабл», кто не видел, не поверит. Впервые я ее встретил на перегоне к «спортивной», в вагоне, в очереди к пепсам, они сидели втроем в углу, к ним стояло человек пять, я в их числе, уже спокойный, все типа на мази, волноваться поздно. Она притерлась ко мне, черт его знает, что со мной произошло, но я отдал ей бабло – просто было интересно, что и как она исполнит, и как спрыгнет из мчащегося поезда. Она умудрилась взять на полтинник два шара, и один из них принесла мне. Обкусанные губы, пятна на куртке, пританцовывая на месте, она записала мне свой телефон, запинаясь, пробормотала «это… завтра… звони типа…», и унеслась.

Я позвонил, и звонил потом ежедневно. Мы встречались, я заряжал ее, и через час мы встречались снова. Для меня в прошлом остались путешествия по «красной», толкотня и духота вагонов, удивленные взгляды пассажиров, беседы с вежливой тогда еще милицией. Я только потом понял, что в этом тоже был какой-то кайф – шерстить поезда, мигрировать со станции на станцию с кодлой таких же, как сам, нырять в метро утром и выныривать к обеду, с липкими шарами в кармане и щурясь на солнце. В любом случае, у нее это получалось лучше. Я спускался в этот мир, и был в нем гостем. Она в нем жила.
Достаю деньги, пересчитываю.

- стодвадцать. еще семь. Все.
- бляблябля. Сука. Мало. Мало-мало-мало… чехов, — кривит лицо, чуть не плачет, ножки-спички подпрыгивают, пританцовывают, сгибаются, — найди еще, мало, найди, а?...
- рад бы. Нет.
- акей. Ладно.

Лицо ее меняется. Глаза сужаются, нос острым клювом выпрыгивает вперед, пальцы хищно полусогнуты. Лаве моментально скручены трубкой, ирэна разворачивается и штопором ввинчивается в толпу. Я иду за ней. Я мог бы и остаться, рано или поздно она вернется – я в этом уверен так же, как и в том, как меня зовут. Не знаю, в чем тут дело, других она кидает, меня – нет. Пока. Я иду за ней, чтобы посмотреть, как это будет.

Пепс уже почти возле эскалатора, его черная голова ясно видна в толпе пассажиров, торопящихся на выход. Ирэна, выныривая то там, то там, настигает его, приближаясь все ближе. Вот догнала, пристроилась в кильватер. Некоторое время они идут рядом, между ними происходит какой-то диалог, затем пепс ускоряет шаги, ирэна чуть отстает… и вдруг пространство вестибюля разрывает ее дикий, визгливый крик.

-СУКА ТЫ ЧТО НЕ ПОНИМАЕШЬ Я ЩАС УМРУ!!! НЕТ У МЕНЯ БОЛЬШЕ! Я ПОМРУ ЩАС ТВАРЬ ТЫ ЧЕРНАЯ! СУКА БЛЯ ПИДАР! ТЫ БЛЯ НЕГР ТЫ ПОЙМИ Я СЕЙЧАС ВОТ ЗДЕСЬ УПАДУ И УМРУ, ТЫ НЕ ВИДИШЬ, ЧТО СО МНОЙ??!!!

Первая реакция – потеряться, паника, пассажиры бросаются в стороны от сумасшедшей орущей девки и негра, они оказываются в кольце, но деваться некуда, только вперед, к эскалатору, негр сереет, ускоряется, но за ним, вцепившись в его рукав цепкими тонкими руками, несется ирэна, и летая вокруг него, размахивая свободной рукой, колотя его ногами и чуть не кусая – она летает и вопит так, что закладывает уши, и не слышно шума приходящих поездов.

-СПАЛЮ ТЕБЯ, ТВАРЬ, ПУСТЬ ЗАБИРАЮТ, НЕ ОТДАШЬ МНЕ, ПУСТЬ МЕНТЫ ЗАБЕРУТ, ТЫ БЛЯДИНА МНЕ ВСЮ ЖИЗНЬ СЛОМАЛ, ИЗ-ЗА ВАС ТВАРЕЙ ЭТО ВСЕ, МНЕ ПЛОХО!!! ПЛОХО!!! СУКА!!!!!!

Окружающие делают вид, что не замечают, какая-то пенсионерка тоже что-то кричит, но ее не слышно, не слышно и не видно, потому что все внимание занимает ирэна – она везде, она, кажется, танцует вокруг втянувшего голову в плечи, серого уже какого-то, негра, который, выставив вперед плечо, все пытается пробиться к эскалатору, — она танцует, ни на секунду не прекращая своих криков.

Я отхожу в сторону, меня душит какой-то нервный, что ли, смех, я не могу больше на это смотреть. Крики из-за колонны продолжают доноситься еще несколько секунд, затем вдруг резко смолкают. Я делаю движение, шаг вперед, посмотреть, что там, и тут из-за угла выныривает ирэна. Она тяжело дышит, пот каплями на лбу, хватает меня за руку и тащит обратно, к эскалатору. Мокрый шар переходит в мою ладонь, мы уже на эскалаторе, бегом – наверх, картинка вспышками перед моими глазами – я не могу, просто не умею жить в ее ритме, — и только в подъезде, позже, она наконец успокаивается, но ненадолго.

- ну ты даешь…
- что?.. а… да ладно. Этот новый какой-то, не знал меня. Так бы сразу отдал. Ты это… мне бежать надо. Давай… звони типа…

Клюнула в щеку острым носом, шаги по лестнице, хлопок двери, вижу, быстро идет ко входу метро. Я снова один, подъезд, окно, там снег с дождем. Это улица, здесь ей неуютно.

Дней через десять, утром, трубку взяла ее мать, и сказала, что ирэна в больнице и это надолго. Голос ее был странно похож на голос дикторши, что объявляет следующую станцию, и я совсем не удивился, когда разговор, после «до свидания», она закончила фразой «двери закрываются»…

…хотя возможно, мне это только показалось.