*Ъ! : Какбымир

Оболенский проснулся рывком, как из воды вытащили.

Окинул взглядом комнату – книжный шкаф, кошка Норма, высокие потолки. Дома. Пот крупным бисером катился по лицу. Что-то снилось…что-то такое. Странное.

Сел на кровати. Норма подняла голову и открыла левый глаз. Чтобы удивить (испугать, разозлить) Норму Джин требовалось много больше, чем проснувшийся, пусть и от кошмара посреди ночи хозяин. Оболенский влез в тапки, сходил на кухню, с наслаждением напился маминого морса.

Воспоминание о кошмаре, постепенно съёживалось, уменьшалось с ускорением, становясь всё более малозначительным и менее пугающим, с каждым глотком, с каждой секундой. Когда последняя капля потекла по подбородку, он с улыбкой смахнул её уже не дрожащей рукой.

Вернулся в комнату, сел на диван. Нормы на кресле не было. Оболенский с наслаждением потянулся, предвкушая дальнейший сон, долгий, беззаботный, часов до 10 утра, до упора, до не могу и рухнул на постель, навзничь. От кошмара осталась самая малость. Что-то крохотное, но назойливое и не дающее покоя, как песчинка в глазу. И пусть его, подумал Оболенский. Он ещё раз оглядел комнату.

Ветер из распахнутого в лето окна, с трудом шевелил старинные тяжёлые гардины, привязанные золотыми канатами с бомбонами-эполетами на концах к бронзовым, вычурным держалкам. С детства знакомые гардины. Если их открыть наполовину, то лежа на постели, сквозь их неспешный разлёт можно будет в окно наблюдать уродливый силуэт водонапорной башни напротив.

Повинуясь безотчётному порыву, он встал, и нарочито громко шлёпая босыми ступнями по поскрипывающему паркету, направился к окну. Лёгкой тенью, откуда-то плавно выскользнула Норма и опередив хозяина, с грацией и достоинством великой актрисы — как будто и правда, не облупленный подоконник, а подмостки театральные, не гардины, а занавес — вспрыгнула на подоконник и не спеша скрылась за плотной тканью. Усмехаясь про себя, он подошёл к окну и с силой, потянул гардину. В синей предрассветной мгле, вместо ставшей за всю жизнь родной водонапорной башни, в окне виднелся гордый профиль Исаакиевского собора.
Оболенский молча уставился на шпиль здания, левой рукой поглаживая Норму и забыв отпустить гардину правой.

- Красиво, правда? – сказала Норма.

Оболенский покосился на кошку и у него отлегло от сердца — сон.


- А куда делась башня? – спокойно спросил он.
- А я откуда знаю, Саша… – с ироничным придыханием, по-одесски, вопросом на вопрос ответила кошка. – Ты мне скажи.
- Может снесли? – туповато переспросил Оболенский. Норма молчала, наслаждаясь лаской.

У Нормы тёплая, густая, знакомая на ощупь шерсть. И шрамик за левым ухом, подарок от соседского пуделя. Кошка отстранилась и повернулась к Оболенскому мордочкой, плавно окрутившись хвостом.

- Конечно, снесли, Саша… — Норма зевнула. — Ты просто забыл-
В дверь спальни постучали. Оболенский резко обернулся на звук. Страх безошибочно цапнул за душу липкой холодной рукой и рванул что было силы вверх, к горлу и та отчаянно забилась аж в самой гортани, мешая дышать. Казалось ещё чуть выше и можно будет сплюнуть её прямо на пол.
Стук повторился.

-Кто? – хрипло сказал Оболенский, слыша свой голос со стороны и почему-то, предчувствуя ответ.

-Конь в пальто! – вежливо, после едва заметной паузы ответили с той стороны – разрешите?

Дверь в спальню приоткрылась и в комнату вошёл, вежливо придерживая дверь правым копытом, конь. В кожаном длинном, до копыт, пальто.

- Доброй ночи! – вежливым баритоном поприветствовал конь присутствующих и встал на задние копыта, едва не задев при этом люстру.

Норма снова зевнула. Оболенский почувствовал, как в открытый рот, задувает из окна.

- Н-ночи…- почему-то эхом ответил он.

-Простите, что вот так… – Конь чуть наклонил голову и повёл левым копытом сверху вниз, продолжая придерживать дверь. – Не моя в том вина, уж поверьте — Он аккуратно шагнул в комнату – Впрочем, бывало и хуже… -добавил он уже тише, оглядывая себя со всех сторон. Закончив осмотр он поднял глаза на замершего у окна Оболенского.

-Конь. В пальто. – отрекомендовался Конь и отпустив створку двери, шагнул разом через всю комнату, приветственно протянув Оболенскому правое переднее копыто.

Тот молчал, разглядывая копыто. Нормальное, обычное, насколько он мог судить, лошадиное копыто. Конь терпеливо ждал.

- Пожми…- шепнула сзади Норма – не вежливо же.
-Алек…Сандр. – невольно сглотнув, Оболенский пожал копыто.
Очень приятно, Алек Сандр! – сказал Конь в Пальто – я здесь, чтобы поприветствовать Вас от своего лица и разъяснить… всё. Хотите выпить? Что вам предложить?

- Ему мартини драй с водкой и лимонной цедрой, а мне чай на валериане, пожалуйста – сказала Норма.

Конь улыбнулся. Оболенский почувствовал, как у него дёрнулось левое веко. Он вновь судорожно сглотнул.

- Где … я? – выдавил Оболенский.

-Угощайтесь – произнёс Конь в Пальто и указал длинной холёной мордой, на письменный стол. Взглянув туда, Оболенский увидел поднос с напитками. – А я тем временем …- он вдруг замер, напряжённо прислушиваясь.

Оболенский поневоле последовал его примеру. За дверьми раздавался странный шум, напоминавший негромкое, настойчивое бормотание многих голосов сразу. Бормотание сопровождалось лязгом, грохотом, смехом, биением литавр и вагнеровским «Полётом Валькирий». Какофония приближалась.

- Ну вот… — обречённо сказал Конь. – Не успели. Надо же, так нарваться. Да ещё в таком виде …- Конь обречённо оглядел себя.

- Кто … там? – выдавил из себя Оболенский.

- Лопатырь…– со всё объясняющим вздохом сказал Конь.

- Это плохо?

Конь в Пальто поднял на Оболенского свои чёрные, без зрачков глаза.

– По разному, Алек Сандр.

Дверь распахнулась и в комнату ввалился огромный, не понятно как поместившийся в проёме двери шар, метра три в диаметре состоящий из множества сросшихся между собой человеческих лиц. Лица постоянно переговаривались, убедительно что-то доказывая друг-другу, перешёптывались, восклицали, похохатывали, лопотали. Передвигался Лопатырь на семи мощных щупальцах, как гигантский спрут. В одном из них он держал здоровенный кубинский мачете, в другом авоську, полную продуктов. Оболенский заметил, как из авоськи, на пол капало что-то белое. В третьем щупальце, существо держало патефон, на удивление чисто и мощно окатывающий комнату Вагнером. В четвёртом находились разного, почему-то, размера литавры.

- Тихо, вашу мать!!! – гаркнул Лопатырь во все свои многочисленные рты и сам же испуганно умолк. Взвигнув иглой по винилу, затих и Вагнер. Конь в Пальто переступил с копыта на копыто, устало покачал головой и пожевав бархатными губами, возвёл очи горе.

- Опять?! – негромко и даже жалобно произнёс Лопатырь, посредством лица мужчины лет сорока, находившимся точно посередине его шарообразного туловища. Лицо отличалосьс детскими, навыкате голубыми глазами. – Нет что, опять?! – плаксиво повторил Лопатырь — Это в одиннадцатый раз! В одиннадцатый, понимаешь! Сколько мне ещё…вот так? – истерично прошептало существо и покосилось на Оболенского.
- ДОКОЛЕ?! – вдруг заорал Лопатырь и взмахнул мачете, на возвратном движении задел авоську. Из авоськи потекло сильнее.

- У тебя кефир течёт – сказал Конь.

Не обращая внимания на реплику, Лопатырь уставился всеми глазами сразу, на Оболенского.

-Новенький?- спросил он, качнув щупальцем в его сторону, но явно адресуя вопрос Коню.

-Новенький – ответил Конь.

-Ну и как? – с помощью щупалец, Лопатырь аккуратно сложил на пол патефон, мачете, литавры и авоську. Под авоськой немедленно начала собираться кефирная лужа. Оболенский смотрел на неё как заворожённый.

-Как видишь.- Конь в Пальто развёл верхние копыта ив стороны и выразительно посмотрел на Лопатыря.

- Бывало и хуже.

- Но реже! – пискнуло страческое сморщенно личико слево от центра и хихикнуло — Лопатырь мельком взглянул на Коня, вздохнул и вдруг разом расхохотался во все имеющиеся в его распоряжении рты. и тут же, без перехода — МОЛЧАТЬ!!!

Оболенский вздрогнул.

- Постоянный бардак – пожаловался Лопатырь всем присутствующим, посредством основного, центрального лица, щупальцем поправляя очки на его носу – по-сто-ян-ный. Когда уже это закончиться только. Думал, сегодня точно успею, вот только заскочу за продуктами и мигом сюда. Так нет…ты вон первый…прискакал — желчно вздохнул Лопатырь, вновь качнув щупальцами в адрес Коня в Пальто.

- Тебе прекрасно известно, что не от меня зави…- начал было тот.

- Да знаю я всё… – беззлобно отмахнулся огромным щупальцем Лопатырь.

– Ладно уж. – вздохнул он, обратившись к Оболенскому — Рассказывай, кто, что...

Оболенский краем глаза заметил движение справа и сзади. Норма вышла вперёд и села чуть поодаль, с любопытством, без всякого страха разглядывая Лопатыря. Лопатырь молча уставился на Норму во все свои глаза.

-Эт что? – тихо спросил он. Норма, по-прежнему молча, смотрела на него.

-Это с ним – коротко сказал Конь.

-Он что, не один?-

-Как видишь..-

-А может…он сможет…– Лопатырь умоляюще посмотрел на Коня.

-Не сможет.-

И тут Оболенский обозлился.

- А может смогу? – Конь и Лопатырь одновременно посмотрели на него. Норма по прежнему не сводила зелёных глаз с Лопатыря.

-Сможешь что? – спросил Лопатырь, впервые заговаривая с Оболенским напрямую и не стесняясь разглядывая его центральным лицом. Все остальные лица играли в гляделки с Нормой.

- Хороший вопрос – качнув головой, сказал Оболенский.

Конь в Пальто усмехнулся и усевшись в Нормино кресло, жалобно скрипнувшее под его тяжестью, закинув заднее копыто, на копыто и разложив передние по подлокотникам кресла, доверительно наклонился в сторону Оболенского.

- Буду краток. Вы в Какбымире, Алек Сандр – Конь опустился в кресло закинув ногу на ногу. – И вы здесь потому, что у вас нет сердца.

Оболенский молчал. Лопатырь переключил всё своё внимание на Норму. Та, по прежнему не сводила с него пристального взгляд своих изумрудных, ничего не выражающих глаз.

— Прекрасно – удовлетворённо отметил Конь — никаких истерик, переспрашиваний, отрицаний. В ответ постараюсь быть предельно понятным и как я уже говорил, кратким. Перейдём к главному. Ваше сердце, по тем или иным причинам – не при вас. Вы добровольно или нет – отдали его тому, кого любили, а он вас предал. Так или иначе, вы здесь. – Конь пожевал губами – Видите ли, Алек Сандр, такие как вы, обладаете значительной властью в нашем мире. Как вы уже заметили – он указал правым копытом на себя, а затем на Лопатыря – мы выглядим весьма…э-э-...

-По-идиотски – бросил Лопатырь, не глядя на беседующих. Оболенский взглянул в его сторону. Лопатырь протянув одно из щупалец, вознамерился прикоснуться к Норме. Зная Нормин характер, Оболенский внутренне сжался. Но та на удивление спокойно отреагировала на ласку. Лопатырь расплылся в десятках улыбок.

— Алек Сандр, вы меня слушаете? –Оболенский молча кивнул и в подтверждение сказанному, уставился на Коня.
— Так вот…-продолжил Конь – например, мой экстравагантный внешний вид – полностью ваша личная заслуга.
— Моя?!
Оболенский не удержался и снова посмотрел на Норму. Кошка уже сидела на патефоне и о чём-то негромко переговаривалась с Лопатырём. Тот то и дело громко взхохатывал, Норма тоже смеялась, но сдержанно, в лапу.

- Ваша, ваша, Алек Сандр. «Кто, кто — конь в пальто!» — была ваша первая пусть и подспудная мысль, когда я стоял за дверьми. Ну вот и…- Оболенский вновь перевёл взгляд на Коня. – с моим коллегой – Конь кивнул головой в сторону беседующих Лопатрыя и нормы — произошла ещё более удивительная история. Его клиент, по непонятным причинам вообразил себе общественное мнение, в момент первой встречи. При чём, как видите, весьма наглядно.

Лопатырь метнул короткий взгляд на Оболенского. Тот задумался.
-То есть, если я захочу, я могу превратить вас во что угодно? – задумчиво спросил он.

-Теоретически, можете Алек Сандр. Практически – нет. У вас нет сердца. На моё превращение ушла последняя его частичка. Можете убедиться.

Холодея, Оболенский задрал майку. В груди зияла средних размеров правильной округлой формы дыра. Ни крови, ни боли, ничего. Оболенский засунул руку в дыру. Тепло. Пусто.

-И что теперь?
- Вы мне опредёлённо нравитесь Алек Сандр! – Конь слегка прихлопнул задним правым копытом по полу — Вновь, вопрос по делу! Садитесь!

Оболенский шагнул и не глядя опустился в кресло.
Конь, одобрительно улыбаясь, с костяным стуком свёл передние копыта и откинулся в кресле. – Чтобы вернуться домой, вам нужно отрастить новое сердце.

- И всё? – ехидно спросил Оболенский

- И всё. – кивнул Конь в Пальто.

- И как долго это может занять?-

- Не знаю – Конь взглянул Оболенскому в глаза. — Может, завтра же. А может и никогда. — Конь вздохнул, достал из кармана флягу и приложился, смешно наморщив мягкие губы, крякнул и спрятал флягу обратно. — Прошу прощения, тяжёлый день!

-А купить новое я могу? – наугад ляпнул Оболенский

Конь поперхнувшись, закашлялся. Лопатырь отвёл глаза от Нормы и на этот раз внимательно и пристально посмотрел на Оболенского во все лица разом.

Прокашлявшись, Конь вполоборота уставился на Оболенского огромным чёрным глазом. Оболенский не очень разбирался в лошадях, но ему показалось, что вид у его собеседника испуганный.

– У нас в Какбымире, -начал Конь -как и в любом из миров, есть свои законы. Но… здесь нет денег. И у нас никого, и ни за что не наказывают. — Конь помолчал, как-бы в нерешительности и наконец, продолжил — Вы можете получить чужое сердце. Приобрести его, отобрав, в свою очередь, у того, кто любит вас. Предав его также, как предали вас. Тогда, вы вернётесь домой.

Оболенский встал.

-Что ж…Спасибо. Мы пожалуй пойдём. – Оболенский с удивлением увидел, что одет. На нём была его любимая кожаная «косуха», джинсы и кроссовки.

Конь в Пальто кивнул.

– Ваше сердце растёт быстро. Всего хорошего, Алек Сандр.

- И вам – Оболенский сам не зная почему протянул Коню руку. Тот привстал и аккуратно потряс её в сомкнутых передних копытах. – Всего хорошего.

- Норма, мы уходим – Кошка не спеша соскочила с Вагнера и подошла к хозяину, по дороге слегка задев притихшего Лопатыря кончиком хвоста. Оболенский заметил как огромный Лопатырь вздрогнул.

Спустившись на пустынную, совершенно безлюдную улицу. Оболенский вдохнул горячий, пыльный воздух и осмотрелся. На той стороне широченной дороги виднелся магазин. В глаза бросилась яркая вывеска.

«Сердца. Новые и подержанные. Сезонная распродажа.»

Страшно хотелось курить.

- Норма, пойдём.

Кошка чуть замешкалась. Оболенскому показалось, что она смотрела вверх. Подняв голову, он увидел Лопатыря, неуклюже высунувшегося в окно третьего этажа и свесившего из него пять из семи своих огромных щупалец, одним из них, прощально махавшего им в след. Оболенскому показалось, что под правым глазом центрального лица Лопатыря, блеснула слеза. Впрочем, высоко, впору и ошибиться.

- Пойдём, кошка…нам пора.

Норма молча развернулась и ни разу не обернувшись, затрусила рядом.

Колокольчик на магазинной двери бодро звякнул, предупреждая о вошедших.

Как из ниоткуда материализовавшийся одновременно со звонком, прямо за стойкой, неимоверно худой, во франтовской серой тройке английского сукна и идеальном стального цвета шёлковом галстуке с булавкой-бриллиантом, продавец, зачастил высоким, звучным фальцетом.

— Сударь! Извольте ознакомиться! Есть товарец! Сердце, пусть и с душком. Третьего дня прислали-с… Говорят, раньше принадлежать имело честь коллежскому асессору Сыромятникову. Человечишко мелкий был, от взятки умер-с.

Оболенского передёрнуло.

-Как от взятки?

-Известно как! От взятки-с! От нежелания делиться, да-с! Так, сказывают и преставился асессор, с кулём ассигнаций в правой руце и счётным листом, в левой. Сразу к нам-с… Да вот жара, будь она не ладна! Так что извольте видеть, сударь — сердце с душком, да-с… Но однако ж, всё же какое никакое, а сердце! Берите, сударь! Всё одно, что за сердце, коли Бог простит! Ну а коли не простит, опять же, всё одно. – продавец застенчиво улыбнулся в тонкие напомаженные усы.

-Платить как… – коротко спросил Оболенский.

Продавец задумчиво и многозначительно уставился за спину Оболенскому. Обернувшись, тот увидел Норму. Кошка сидела на подоконнике большой, запылённой витрины спиной к ним и неотрывно смотрела через улицу.

- Вам ничего и делать-то не надо-с, видит Бог. – тихо сказал продавец — Скажите только – согласен. И всё. К завтрему дому будете, фирма гарантирует, да-с.

Оболенскому вдруг стало холодно. Он зябко запахнулся в косуху и поманил пальцем продавца. Тот с такой готовностью переломился в поясе через прилавок, что едва не ткнулся напомаженным виском Оболенскому в подбородок, жадно подставил ухо. Оболенский аккуратно, двумя пальцами взявшись и слегка потянув за бриллиант булавки, подтащил продавцову голову ещё ближе и придерживая, как придерживают пойманную рыбу на крючке, негромко и отчётливо вшептал в вожделеющее ухо самое длинное, самое грязное и самое неприличное из всех ругательств которые он когда либо слышал. Дошептав до конца и ни разу не сбившись, он щелчком отпустил булавку и вышел из магазина, пропустив вперёд Норму.

Отойдя около ста метров, Оболенский остановился и тогда только закурил. Норма сидела у его ног и смотрела куда-то в сторону. Он присел и привычно погладив кошку по изящной голове, аккуратно повернул её мордочку к себе.

-Мама мне и раньше говорила, что я ничего не понимаю в женщинах – Оболенский затянулся. – Иди уж…

Норма подняла на него свои зелёные с глубоким изумрудным отливом глаза. Смотрела долго, будто стараясь запомнить навсегда. Потом улыбнувшись, грациозно поднялась и не оборачиваясь, неспешно потрусила прочь.

Оболенский махнул ей вслед рукой и пошёл в другую сторону. Он с улыбкой наблюдал, как белёсый сигаретный дым вычурными ленивыми завитками втягивается в дыру в груди. «Как из боя… будто бы, ядром, насквозь» – с гордостью подумал Оболенский и затянувшись во всю силу лёгких и дымя через дыру в груди, зашагал по пыльной мостовой. Вдали, играя свежей позолотой, сверкала игла Исаакиевского собора.

Оболенский шёл, с удовольствием дымя и втаптывая прошлое в пыль тракта. Он шёл туда, куда только и можно идти, по жизни, за своим будущим.

Вперёд.