Ромка Кактус : Кладбище попугаев. Глава 2

Глава 1

За всю свою карьеру я не закончил ни одного большого произведения, обычно бросал их после первой главы, сметённый открывшимися перспективами, расходящимися тропами, никогда не мог выбрать между ними самую лучшую, словно буриданов осёл промеж двух одинаковых пучков сена. Или извращенец, стиснутый двумя в равной степени соблазнительными попками.

Извращенца зовут Деннис. Он заведует крематорием при похоронном агентстве где-то в Туманном Альбионе. На каталках перед стартовой чертой лежат два обнажённых тела некогда любимых Деннисом женщин: первую зовут Аделаида, вторую – мисс Корч. У мисс Корч на спине проступают трупные пятна в виде крыльев. Одну женщину Деннису предстоит сжечь в печи, раздробить кости черепа и таза клюшкой для гольфа, а другую он стиснет в своих сладострастных объятьях. Треск электрической лампы под потолком, глухое урчание аппарата для бальзамирования, его протянутые в мольбе шланги, дренажное отверстие щерит ржавый рот, на кафеле стены проступает конденсат нетерпения. Деннис даёт отмашку.

Две каталки несутся по коридору, лестница в подвал, тела женщин скачут словно лягушки в непристойных позах. Болельщики на трибунах машут треугольными флажками, свободных мест нет.

- Похоже, в наших скачках обозначился лидер. Это леди Аделаида. Посмотрите, как изящно гарцует она среди пыли забвения. Но вот мисс Корч совершает воистину фантастический прыжок… парение… она настигает соперницу по трупному окоченению. Обе дамы финишируют одновременно! Фантастика, дамы и господа, обосрите все седушки в овациях.

Деннис падает на пол, тело его медленно остывает; в руке обуглившийся от неопределённости член, струйка дыма поднимается из уретры.

Инспектор Иф берёт сигару, стряхивает в пепельницу похожий на воспалённую крайнюю плоть пепел.

- Тобермори, мы говорим о ваших показаниях. Не надо путать следствие, оно всегда само успеет зайти в тупик.
- Я всё вам рассказал, — человек-кот вылизывает мохнатую руку.
- Меня не интересует, как ты похитил эту чёртову сёмгу и разбил хозяйскую вазу. «Глаза Эльзы Триоле», два брильянта потрясающей чистоты, размером с яйцо попугая, — вот, что меня интересует.
- В тот вечер я прогуливался по верхушке стены, отделяющей наше именье от именья мисс Гопкинс, и поэтому мог во всех подробностях видеть через окно, что происходило в салоне этой почтенной молодой дамы. Благодаря острому слуху я также всё отлично слышал. Мисс Гопкинс женщина с огненными сосками и ледяным лоном, как окрестили её завистливые соперницы: флиртует с каждым встречным и поперечным, но никогда не доводит дело до победного конца. Принц Чарльз, желая добиться её благосклонности, запустил в серое небо Лондона гигантский воздушный шар, изображавший голову мисс Гопкинс и надутый с помощью пердежа всей королевской фамилии…
- Что вы видели, наконец, Тобермори?
- Около семи часов вечера молодой сэр Даглас выбрался из экипажа, в который были запряжены семь членов Палаты Лордов и с дюжину членов Палаты Общин — все с лиловыми воротничками вокруг залуп. Дворецкий мисс Гопкинс впустил джентльмена, и тот сразу принялся осыпать даму увесистыми комплиментами. Наконец он извлёк из кармана брюк два бриллианта и уронил их к её ногам. Мисс Гопкинс вставила один камень себе во влагалище, другой – в задний проход, и бегала по комнате, пердя радужным сопрано. Если верить газетным сводкам, теперь она выступает в Ковент-Гардене, опера «Копыта», партия Клешни. Если б не «Глаза Триоле», взяли б в оперу эту мерзкую волосатую жопу с её ревущим басом…

Инспектор Иф, бледный как призрак коммунизма, набирает номер Скотланд-Ярда. Тобермори расстегнул ширинку брюк и вылизывает себе яйца. Внезапная судорога скручивает его гибкое тело. Тобермори сползает на ковёр и блюёт шерстью на ботинки инспектора.

Липкий след языка в пригороде Лондона.

Первые лучи солнца сквозь широкое окно гостиничного номера. Рядком торчат благопристойные колышки хуёв, рябые солнечные зайчики на залупах. С подносом в руках входит немолодая горничная.

- Ну-ну, господа, к чему городить этот забор? За вашими деревьями леса не видно.

Она ставит поднос с чаем на столик, меняет полотенца в ванной комнате на рулоны наждачной бумаги.

Тридцать четыре инспектора английской полиции попивают чай, лёжа в постели.

- Да, дело обещает быть запутанным, — говорит Лестрейд. – Я вспоминаю тот случай со статуей Оливера Кромвеля. Какой-то шутник каждую ночь оставлял под ногами статуи конское дерьмо. Была установлена круглосуточная охрана из гвардейцев, их медвежьи шапки на ветру, но это не помогло. На поиски шутника брошены лучшие силы, за три месяца на расследование истрачено три миллиона фунтов стерлингов из государственной казны. И вот, за дело берётся инспектор Блед. Дело распутано, как грецкий орех! Никакого шутника не существовало в природе, тщательная дактилоскопия подтвердила, что конский навоз оставляла сама статуя.
- Как святое миро…
- А что стало с Кромвелем?
- Как что? Посадили, конечно, в кутузку. Мы, лондонские полицейские, не потерпим хулиганства, даже от статуи национального героя!

Звучит дружное «браво!», звенят чайные чашки, за окном взрываются фейерверки. Привязанные к ракетам тела абортированных младенцев поют ангельскими голосами «God Save the Queen».

Наконец я решаю, что прочитал достаточно, откладываю папку с материалом в сторону и договариваюсь по телефону с инспектором Бледом о встрече.

Тихая, узкая улица, два двухэтажных автобуса с черепашьей скоростью едут друг другу навстречу. Оба водителя прирождённые Хозяева Дороги, ни один не собирается уступать. Салоны автобусов набиты ликующими фанатами. Встреча обещает быть самым захватывающим событием сезона. После первого же раунда несколько десятков задавленных пешеходов и оба автобуса в руинах. Из-под обломков возникает волосатая рука второго водителя, с победным жестом она падает на асфальт. Полицейские натягивают по периметру места аварии липкую ленту, на ней сразу оказывается несколько газетных репортёров. Девочка в голубом платье и шляпке бежит под перекрёстным лаем левреток, никто не останавливает её. Она подлезает под лентой, поднимает руку второго водителя, прячет за пазуху. Потом она забирается в салон одного из автобусов и через минуту вылезает, держа на руках окровавленное тело маленького мальчика с черепом, раздавленным, как яйцо. Девочка гладит мальчика по голове, кровь, мозги и куски костей на белых пальцах. На глазу у девочки зреет слеза. Единственная слеза, но огромная, непереносимая тяжесть горя. Когда слеза падает на землю и разбивается, словно подарочный сервиз, ноги девочки отрываются от земли, её уносит в небо.

- В райские кущи? – говорит инспектор Блед. Мы стоим с ним в классическом пабе «под старину», древесные опилки у нас под ногами. – Хе-хе, я кое-что знаю об этом. В верхних слоях атмосферы её ждёт мучительная смерть от недостатка кислорода и обморожения. Ледышку вынесет в открытый космос, где она и будет болтаться на околоземной орбите вместе с остальным космическим мусором.
- Что вы знаете о людях-попугаях?
- Вы имеете в виду женщин? Моя старуха болтает всякую чушь без умолку. Иногда я вообще сомневаюсь, что она понимает, что несёт. Когда мне нужна тишина, я просто накидываю ей на голову тряпку – она думает, что наступила ночь, и засыпает. Древний рефлекс.
- Меня интересуют те, кто пишет эти новые книги.
- Языки.
- Так их называют.
- Сперва закажите нам выпить.

Бармен, лысеющий ирландец с клеймом угнетения на морщинистом лбу, смотрит на меня с недоброжелательностью. Я заказываю два пива, беру кружки, возвращаюсь к инспектору. Инспектор в своём пальто выглядит как старый, заезженный конь, испортивший столько борозд, что, в конце концов, смог найти себе применение только в полиции.

- Всё дело в срунах, — Блед отпивает разом полкружки. – Все удачные гибриды произошли от них. Эти люди ни перед чем не остановятся, чтобы справить свою нужду. Забираются на колокольни, фонарные столбы, штурмуют Эверест, чтобы оставить на вершине пахучую кучку и воткнуть в неё национальный флажок; срут в именинные торты, картеры двигателей, детские коляски, вентиляционные шахты, ласты ныряльщиков, чемоданы с героином. Один раз говно было обнаружено во рту министра финансов, когда тот собирался произнести речь. Сруны испражняются в дамские сумочки, портшезы, часы с кукушкой, в потиры с вином. Эти люди стоят вне этики и морали. Я помню, как три сруна отложили свои гнусные личинки в женщину, беременную на седьмом месяце.
- И какое это имеет значение?

Инспектор допил пиво и смотрит на меня.

- Эти люди предприимчивы и изобретательны, к тому же, их дело заключается в том, чтобы делать говно. А массовый читатель, как известно, большая навозная муха. «Ж-ж-ж, — говорит он, — как нехорошо, кто-то тут нагадил. Надо бы забраться внутрь и как следует во всём разобраться».
- Где я могу найти языка?
- Язык сам найдёт тебя, — говорит инспектор. – Закажи ещё одну кружечку, от этого разговора у меня в горле пересохло.

Я иду к стойке, заказываю две кружки. Ирландский прищур бармена. Когда я разворачиваюсь, инспектора уже нет на месте. На полу, среди опилок нитью тянется след слюны.

Вечером у себя в номере я снова читаю материалы по делу, про себя отмечая, что всё это где-то уже было. Мне снятся три сруна, они стоят в стартовой позе спринтера и жонглируют кусками говна, которые вылетают из их жоп.