vmironov : Нервный срыв, порождающий войны

Когда в центре Москвы в старом доме расселяют коммуналку, то, как правило, ее сначала сдают, для того, чтобы люди сначала обжились, за свой счет там сделали ремонт и привели ее в порядок. После чего их просят освободить жилье, и уже затем готовят ее к продаже.

Вот такую квартиру мы с товарищем и сняли под студию, на Маяковке. Сделали силами молдавских мастеров ремонт, все завесили своими полотнами и там существовали, пока нас не попросили съехать владельцы, которые собрались ее продавать.

Но год был веселый. Все, кто приходил ко мне или к другу, помнят те незабываемые встречи с интересными людьми, которые бывали там тогда. А сами понимаете, что когда одним бывает весело, то другим от этого бывает печально, а кого-то может и бесить.

Нельзя сказать, что мы творили там какое-то непотребство, кан-кана до утра не устраивали. Все было, напротив, очень даже интеллигентно, мы же с приятелем серьезные художники. Спросите его, он подтвердит.

Так, вечера на кухне, разговоры об искусстве, чтения стихов, а иногда даже брали в руки гитары и пели песни дворового детства.

Но все это, подчеркиваю, было очень культурно. И никто из жильцов дома не жаловался, кроме соседки снизу, которая проживала в квартире «люкс», как это наверно ей казалось. И что характерно, мешали мы ей только днем. Вечерами и ночами она сама наверно зажигала, а по утру с больной головой, когда даже звук падающей капли может убить, она предъявляла нам претензии.

Гражданка та, надо отметить, была уже не первой молодости, и со следами множества пластических операций на лице. Ей бы успокоительные на ночь пить и на спицах вязать, а она все гламурит. Вот она нас и невзлюбила.

Сидишь, пишешь днем полотно, музыку слушаешь (я спокойную обычно люблю), тут по батарее стучать начинают, а затем по телефону требуют немедленной тишины. Нам было странно, но старались в конфликты не вступать.

С этой гражданкой в квартире еще два мужика жили. Кем они ей приходились — непонятно, но с ними у нас никаких вопросов не возникало. Даже здоровались в подъезде.

А ее бесило все. То вода громко льется, то, почему-то, у нее люстра качается, то спрашивает, что там у нас каждый день на пол падает.

Наверно, когда до нас коммуналка была, то в этой комнате, что над ней, старушка парализованная лежала и, соответственно, тишина была гробовая. А тут люди живые стали жить. Ну зарядку сделаешь, ну гантелями позанимаешься, ну по боксерской груше постучишь, ванну примешь. Дом старый, все слышно. Надо же быть терпимым к мелочам.

Стою как-то у мольберта, захвачен творческим процессом, пишу. Под ногами ковер, я босиком. Звуков издаю не больше, чем та парализованная старушка. Вдруг слышу, в дверь стучат, да так настойчиво, чуть ли не ногами.

Открываю, стоит наша красотуля. Модный плюшевый спортивный костюм с капюшоном канареечного цвета с кое-где застиранными пятнами от вина. Маленькая собачка в руках, для успокоения нервов, хотя видно что это помогает слабо. Нервы у нее на пределе, она просто на грани срыва.

- Что вы там, А?!
- Что?
- Ходите и ходите, топаете и топаете, сил нет уже никаких! Вы издеваетесь, да?? Сколько это все можно терпеть, а?
Она говорила это все, шипя, не дрогнув ни одной мышцей лица, шевелились только силиконовые губы и была безумная ярость в глазах. Я помню тогда за собачку испугался, показалось, что она ее вот-вот задушит.

- Тсссс, — произнес я шепотом, поднеся палец к губам (к своим конечно). Затем на цыпочках, изображая мима, медленно и плавно прошел по ковру коридора туда и обратно. Затем шепотом спросил:
- Так слышно?

Она немного была выбита со своей истеричной волны и, немного помолчав, сказала:
- Нет, так не слышно.
- Вот, значит это не я. Я так всегда хожу.
Она на несколько секунд погрузилась в анализ ситуации, но ей это было очевидно трудно или непривычно, и она опять вернулась в свое привычное истеричное состояние и начала другую тему.
- Вот вас не было, все было спокойно, а как вы въехали — весь дом вверх дном! Покоя ни на секунду нет!

Мои доводы о парализованной старушке не подействовали.

- Вот раньше, — стала предаваться воспоминаниям она, — подъезд был чистым… Да, чистым! А вы как только въехали и весь дом стал бычками забросан и заплеван.
- Извините, — как можно вежливее говорил я, — лично я не курю, а для гостей у нас пепельница есть.
Но она не умолкала:
- Это хамство какое-то и быдлячество! А вам известно, что помимо бычков вчера на третьем этаже еще и насрали!

Вот я давно заметил, что нужно человеку, когда его довели до нервного срыва. Ему нужна война и победа. При чем доводят его до срыва одни, а войну он объявляет другим.

- Да, насрали, насрали!!! – уже визжала она.
- Тяф-тяф! – загавкало что-то под мышкой.
- Это неслыханно и невыносимо!
- Я с вами полностью согласен, вы правы, хорошо, что вы все это сейчас мне рассказали. (Я давно понял, что в таких ситуациях надо говорить тоном врача психиатра с больным).

- Вы правы, это хамство и безобразие. Действительно, такой подъезд, такие люди, а его бычками закидали и насрали вдобавок.
Но вы знайте, нас теперь с вами ДВОЕ! Можете положиться на меня. Давайте вместе дежурить. Вы смотрите на третьем и втором, а я буду на четвертом и пятом.
Если вдруг увидите кого-то, кто бычки разбрасывает, зовите меня. А если я кого срущим застану, к вам обращусь. Надо и других подключать, правильно делаете, заходите еще, буду очень рад.
Осторожно только, у вас вон шнурок развязался, не упадите. Берегите себя. — И я аккуратно закрыл перед ней дверь.

Больше она в течение года к нам претензий не предъявляла.