letecz : Слово о соблазне, или Размышления над куском сыра

Жила-была Мышь. Жила она в углу старой захлемлённой кладовой, между домом и курятником. Была она весьма глупой. Настолько глупой, что не могла добыть зерна и грызла то, что попадалось под зуб в доме. Настолько глупой, что даже хозяйский Кот отказывался её ловить, и время от времени делился с ней объедками из собственной миски.
Однажды Человеку, хозяину дома, надоело, что его ботинки, рыболовные снасти и книги подвергаются набегам Мыши, и что Кот ничего по этому поводу не предпринимает.
И он поставил у входа в дом мышеловку. Обычную, деревянную, с металлической пружиной и кусочком голландского сыра.
Сыр был настолько свеж и пах так ароматно, что первые две ночи Мышь не могла спать. Она вертелась с боку на бок; она заворачивала нос в старые пропотевшие тряпки; она бегала кругами. Она готова была пожертвовать чем угодно, только бы добыть этот желтеющий, источающий аромат молока, творога и полевой травы, кусочек.

На третью ночь Мышь провалилась в тяжёлое голодное забытье. Она не видела снов, а желудок её урчал так громко, что у спавшего на чердаке над курятником Кота сводило лапы.

Четвёртой ночью Кот проснулся от того, что кто-то настойчиво дёргает его за хвост.
Это была Мышь.
- Слушай, ты любишь сыр? — В маленьких глазках-бусинках существа, ещё четыре ночи назад гордо именовавшего себя одомашненной полёвкой, прыгал ошпаренный огонёк.
- Чего? — Кот аккуратно высвободил хвост из маленьких наэлектризованных лап и отодвинулся.
- Сыр. — Существо шумно сглотнуло и как-то всё приподнялось. — Это, знаешь… такая штука… такая… она пахнет, а когда кладёшь её под язык, то кажется, будто вся становишься из молока и творога, и травы. Ну, люцерны, там, или клевера…
- Ты чего? — Кот отодвинулся ещё дальше и хвост подобрал под себя.
- А тебя, наверное, кормят сыром… — Существо мечтательно повело носом, усы сложились сердечком, а огоньки в глазах заметались с удвоенной скоростью.
Кот сжался в комок и обнюхал себя везде, куда мог дотянуться носом. Он не пах сыром, он пах говяжьей сосиской и водой из колодезного ведра. Это его немного успокоило.
- А, знаешь, я бы с тобой поделилась. — Существо попыталось принять непринуждённую позу, но двухсотдвадцативольтная дрожь как-то не сочеталась с вальяжностью. — Я дала бы тебе… м-м-м… четверть.
- Да чего ты?! — почти взвизгнул кот. — Чего?!!
- Мало? — Существо подобралось, будто для прыжка, и грозно нахмурило брови. — Хорошо. Треть. Треть куска тебя устроит?
Кот ещё раз обнюхал себя, теперь уже постаравшись дотянуться до тех мест, куда обычно дотянуться не получалось. Он определённо пах говяжьей сосиской и колодезной водой. Ни капельки сыра. Ни вот столечко. Это помогло ему не поддаться нарастающей панике, а его мыслям — разбежаться.
- Слушай, — Кот вжался в угол и присел так, чтобы суметь, при случае, отразить атаку. — Слушай, скажи нормальным языком, чего ты хочешь, а? — Он чувствовал, что у него вот-вот подкатит к горлу.
Мышь, уже изготовившаяся для нападения, вдруг осела, голос её сорвался, и она затараторила, сбиваясь на слёзы:
- Ты понимаешь… понимаешь… там Человек за стеной поставил такую штуку деревянную, а на ней кусок… — она шумно сглотнула, — кусок сыра… Я не могу спать, я есть ничего не могу — меня везде преследует его запах. Я хочу его съесть, понимаешь? Я хочу вгрызться в корочку, добраться до сочной сердевины, нежно, вот этими вот лапами, ласкать его, петь ему колыбельную, а потом съесть. — Мышь вдруг подскочила к загипнотизированному Коту, схватила его за усы и придвинулась глазами к его глазам. — Понимаешь, «съесть»? Чтобы он был у меня в желудке. Тогда нам обоим будет хорошо — и мне, и ему.
- Так в чём проблема? — Кот едва мог говорить, елозя губами по животу противника.
- Я не могу его оттуда достать. — Мышь безвольно опустилась на пол, выпустив усы Кота из лап. — Эта штука — самая настоящая мышеловка, мне про такие бабушка рассказывала. Это адская машинка, говорила мне она, и ни за какие коврижки нельзя совать в неё голову. Сунешь — кранты.
- Так, а я здесь причём? — Огоньки в мышиных глазах затухали, и Кот, придя в себя, начал вылизываться.
- Понимаешь, она же только на мышей реагирует. Ты — кот, тебя она не тронет. Добудь для меня сыр, а? — Мышь молитвенно сложила лапы.
- Слушай, эта штука, на самом деле, реагирует на всех, — в голосе Кота появились назидательные нотки, — даже на Человека. Так что, если я в неё сунусь, мне тоже — кранты. Извини, дружище.
Это была самая грустная ночь в жизни Мыши.
Она вернулась в свой угол, укуталась в тряпки и проплакала до утра. А когда сон всё же пришёл за ней, он принёс с собой лёгкий, невесомый запах цветущего клевера, сбрызнутого утренней росой.

Пятая ночь была ужасна. Желудок Мыши крутило так, что она выла громче хозяйской собаки.
Запах клевера стал не просто навязчивым: всё, что Мышь ни хватала, пахло клевером. Тряпка, в которой она спала; ботинки Человека, которые она грызла; кошачья миска, в которую она свалилась в темноте, когда в истерике бросалась на стену — даже сама стена пропахла клевером настолько, что в мышиных глазах гуляли алые пятна.

На шестую ночь она снова пришла к Коту.
- Слушай, — прохрипела она перепуганному бывшему хищнику, — я дам тебе половину. Ты понимаешь меня? По-ло-ви-ну! Это полкуска!
- Ты пойми, — промямлил в ответ Кот, — я же лапу потеряю…
- Заживёт, — Мышь что-то постоянно перебирала лапками и опасливо оглядывалась, — на тебе всё как на кошке заживает…
- Ну… ну, послушай, — Кот всё никак не мог понять, что эта истеричка вертит в лапах и куда смотрит, — попробуй мыслить четырёхмерно. Ты не можешь сама добыть сыр, так?
- Точно. — Она всё теребила и теребила лапами.
- Тебе мешает мышеловка, так?
- Ага. — Она оглядывалась в темноту, в сторону двери, ведущей в дом.
- Так убери со своего пути мышеловку, и доберёшься до сыра! — Кот победно вскинул хвост: хочешь избавить мыслящее существо от одной навязчивой идеи — дай ему другую.
- Убрать мышеловку? — Ошпаренные огоньки вернулись и заколотились внутри глаз с новой силой.
- Убрать мышеловку! — Кот подпрыгнул на месте и вдруг ощутил невероятный прилив энтузиазма.

Воскресное утро предвещало хороший день. Человек проснулся на самой заре, прошлёпал к тазу с остывшей за ночь водой, ополоснул лицо, почистил зубы. Он надел свежую рубашку и начал готовить завтрак. Когда обнаружил, что нет сырых яиц, решил набрать свежих в курятнике.
Он собрался пройти в курятник через кладовую и уже сделал шаг в сторону двери. И замер.
Перед дверным порогом на полу стояла мышеловка. Та самая, которую он поставил утром в понедельник, когда недосчитался носка на кожаном сапоге. Да, там определённо стояла мышеловка, только что-то в ней было не так… Человеку показалось, что она… она была словно наполовину съедена… Полдоски, пружина, сырная приманка и — пустота.
Человек сделал ещё один шаг к двери и у притолоки разглядел мышь. Обычную бурую полёвку, каких много можно обнаружить в сельских домах ближе к осени. Из-под её дрожащих усов торчала деревянная щепка.
Застывшие болезненные глазки-бусинки лихорадочно дрожали.

И ещё — Человек был готов дать на отсечение руку — мышь тоненько, едва слышно, хихикала.