Лев Рыжков : Хрустальный корабль (часть II)

Часть I

Выйдя из кабинета, Лиза направилась к лифту.
- Куда вы? – окликнул ее Макропулос.
- К себе, — ответила Лиза.
- Вам нечего у себя делать.
- Подождите, а сказать «до свидания» коллегам?
- Кому и зачем? – Глаза у майора Макропулоса были пронзительны, а взгляд их обжигал. – Ваша миссия – секретная, если вы еще не поняли. Поехали, нас ждут…
- Мне еще… — Сейчас Лиза ощущала себя очень глупо. – Мне еще в общежитие надо.
- Зачем бы?
- Вещи взять.
- Это лишнее, — отрезал Макропулос. – Нам предстоит отнюдь не турпоездка.
- Но хотя бы зубную щетку!..
- Чтобы оттиск на ее ручке выдал вас с потрохами? – вмешался в разговор Пыйх.
Выйдя из здания Макропулос направился к черной, блестящей красавице-«чайке», которая стояла во дворе здания.
За руль сел сам майор. Дорога прошла в тишине.
Правда, Лиза терзалась невесть из каких глубин нахлынувшей бабской дурью: скоро в Париж, а она на чучело похожа! Но одновременно девушка понимала, что озвучивать эти переживания суровым мужчинам, пожалуй, не стоит.
За всю дорогу молчание нарушил разве только майор Макропулос.
- Как же я устал! – зевнул он. – Четыре часа в кабинете сидел…
Он явно преувеличивал. Лиза вспомнила, что провела в кабинете около часа. Откуда майор взял аж четыре? Он склонен к преувеличениям? Нет, не факт. Стало быть…
Ха! Стало быть, в кабинете Андропова кто-то побывал до Лизы. Наверняка, другие девушки, которых по каким-то показателям посчитали негодными к выполнению задания
- Другие не подошли? – спросила Лиза.
Неожиданно Макропулос расхохотался.
- А вы сообразительны, Елизавета! Похоже, шеф в вас не ошибся.
«Чайка» миновала окраины столицы и поехала к Рязани.
«Точно ли в Париж я еду?» — на секунду усомнилась Лиза. Однако вспомнила, что как раз в этом направлении, в тридцати пяти километрах от Москвы расположен аэропорт Быково.
Как оказалось, туда они и направлялись.
Макропулос оставил автомобиль на аэропортовской стоянке и махнул рукой своим спутникам.
В здании аэропорта диверсионная группа миновала стойку контроля и оказалась в служебной зоне.
Их уже ожидали. Сосредоточенный человек в форме пилота повел агентов на взлетное поле, где Лиза увидела небольшой, семи-восьми метров в длину самолет.
- ЯК-52, — снисходительно пояснил Макропулос. – Пробная модель. Даже официальных испытаний пока не проводилось.
В кабине нашлись уютные кресла.
Едва Лиза уселась и пристегнула ремень, как пилот сказал:
- Ну, что! Счастливого пути!
Маленький самолетик стал выруливать на взлетно-посадочную полосу.
***
Лиза не спрашивала, куда они летят.
В полете она думала, что у мужчин почему-то все наоборот. Чтобы тебя уважали, нужно молчать. Она и помалкивала.
Летели определенно на север.
Калинин? Ленинград? Мурманск?
Последний вариант не казался таким уж невероятным. Диверсионную группу могут погрузить на подводную лодку.
Но приземлились в Петрозаводске. Название города Лиза прочитала на здании аэропорта.
Неподалеку от ВПП их встречал «уазик» с пограничными эмблемами. Подполковник со смешной фамилией Горошко, всем жал руки, Лизе в том числе, шутил и балагурил.
Лиза уловила, как не очень-то приязненно косится на него Макропулос.
- В Финляндию пройти – целая наука! – распинался Горошко. – Финны злые на что-то в последнее время. Хорошо, что мы с ними больше не воюем.
Майор скривился, и Лиза понимала, что сейчас он скажет что-то язвительное. Но опередил Пыйх:
- Давайте помолчим, — предложил он.
И при этом сумел так проникновенно посмотреть на разговорчивого пограничника, что тот зримо съежился.
Остаток пути Лиза рассматривала хвойный лес, среди которого очень редко, какой-то нечистой плешью появлялись селенья. Лес казался живым и недобрым. От уютных московских лесопарков он отличался какой-то первобытной замшелостью.
Заодно, глядя на стволы деревьев, Лиза лишний раз убедилась, что едут они на запад.
Примерно через полтора часа «уазик» остановился на территории затерянной в лесу военной части.
- Где барахло? – спросил Макропулос.
- Это мигом! – услужливо заулыбался подполковник.
Грохоча сапогами, он отправился в какую-то подсобку, откуда вернулся с двумя опечатанными мешками.
Направились в караульное помещение, где Макропулос сорвал с мешков печати.
Лизе стоило большого труда сдержаться, чтобы не ахнуть.
В мешке были джинсы: синие и голубые, новые, в фирменных чикухах с орлами и ковбоями.
- Фарца через границу тащит, — пояснил подполковник.
- Задерживаете? Или делятся? – угрюмо спросил Макропулос.
- Ну, как вы могли подумать? – словно бы обиделся Горошко. – Конфискуем, конечно. Протоколы могу показать, если интересно.
- Не надо, — поморщился Макропулос и обернулся к Лизе: — Выбирайте ровно один комплект одежды. Будете носить его в… э-э… месте нашего назначения. Для броска через границу используем комбинезоны.
Лизе сразу понравились светло-голубые джинсы. Девушка — младший лейтенант даже немного в них влюбилась. Куртку она подобрала тоже в тон.
После выбора одежды они направились в столовую. Там их дожидался обед: одуряющее пахнущий борщ, картофельное пюре с мясом, компот.
- Ну, мяска для броска! – потирал руки Горошко.
- Не советую объедаться, — сказал Лизе Пыйх. – Просто перекусите. Иначе тяжело будет.
Лиза вздохнула и с сожалением отказалась от борща.
Ночь все не приходила. С опозданием Лиза поняла, что сейчас – сезон белых ночей. Темноты не будет.
Лиза ощутила укол страха. Свет пугал куда больше темноты. Но мужчины держались спокойно, уверенно, передавали друг другу баночку, содержимое которое имело неприятный и резкий запах.
- От комаров, — пояснил Макропулос.
- И от собак, — грубо хохотнул Пыйх. – Они этой дряни на дух не переносят, чихать начинают.
«Собаки?! – невольно вздрогнув, подумала Лиза. – Какие еще собаки?!»
Она приняла из рук Макропулоса банку со зловонной мазью и без тени сомнения намазала ею лицо и руки.
Майор с одобрением хмыкнул. Лиза поняла, что сейчас Макропулос стал ее чуть больше уважать. Но удовольствие от осознания этого факта было сдобрено едкой порцией презрения к себе – зачем, спрашивается, Лиза хочет ему понравиться, если установлено, что она его – терпеть не может?
- Пошли, — бросил майор.
Последним местом, куда зашли агенты, оказался медпункт, где пышнотелая женщина в белом халате ставила им уколы в мягкое место.
- От столбняка, — пояснил Пыйх.
Лиза ощупала французский паспорт, лежавший в непромокаемом пакете, в кармане комбинезона, застегнутом на немыслимо модную «молнию». Лиза вспомнила, что мама называла такие застежки «фермуарами» и тихо усмехнулась.
Лес встретил диверсантов холодом и тишиной.
***
Переход через границу оказался очень утомительным занятием. Агенты крались по лесу, следом за Макропулосом. Затем лес сменился болотом, и вот тут-то стало куда тяжелее. Теперь приходилось не идти, а ползти. При этом голову желательно было не поднимать.
Лизе казалось, что это болото никогда не кончится. Комаров было неисчислимое множество. Стоило признать, что вонючая мазь действовала отнюдь не на всех. Самые свирепые из кровопийц преодолевали отвращение и наносили болезненные укусы. Которые тут же принимались невыносимо чесаться.
Поступая на службу, Лиза и подумать не могла, что когда-то ей придется лежать в вонючей луже и терпеть приступы чесотки.
«Терпи, Копылова! – приказала она себе. – Ишь, неженка! Но как же чешется! Аааа…»
Мучения усугубляло еще и то, что лежа в луже и имея перед глазами узкую полоску грязи, трудно думать о чем-то еще.
Когда на пути возникал лес, по нему двигались короткими перебежками, после чего снова падали в грязь.
К утру на болотистую местность, разделенную пограничными столбами и нитями колючей проволоки, упал туман.
Пыйх расстегнул свой рюкзак, и достал оттуда огромные, устрашающего вида ножницы. С этим инструментом в руках он пополз куда-то во мглу. Перед тем, как он застегнул рюкзак, Лиза с удивлением заметила там две бутылки, запечатанные белой, с язычком, металлической пробкой.
«Как будто в поход идем!» — подумала Лиза. Стало смешно. И наигранная веселость ситуации также причиняла Лизе страдания. Примерно, как комариные укусы. Можно сказать, что Лиза теперь чесалась не только снаружи, но и изнутри.
Впрочем, всякий смех прекратился, когда Макропулос, сосредоточенно отсчитывавший секунды, кивнул Лизе – вперед!
Столбы с колючей проволокой, в клочьях тумана, напомнили Лизе какой-то концлагерь, притом не из пропагандистских фильмов, а из кошмарного сна.
Майор технично ввинтился в оставленную Пыйхом прореху. Протиснувшись на ту сторону, Лиза едва различила в тумане очертания еще одной линии ограждений и припавшего к земле капитана с огромными ножницами в руках. Благодаря этому инструменту, откуда-нибудь издали Пыйх наверняка походил на большую хищную птицу.
Заборам, казалось, не было конца.
Лиза начинала замерзать. Здесь, в лесном тумане, на полосе ничейной земли, Лизе как-то не верилось в очевидное. Например, в то, что завтра – уже июль, а очень скоро она будет в Париже.
На шестом или седьмом заборе, обрезанный кусок проволоки пропорол на Лизе ткань комбинезона и немного порезал спину.
- Ты в порядке? – прошептал Макропулос. – Ранена серьезно?
- Да, — сказала Лиза. – То есть, нет. Не серьезно. Хоть почесалась.
- Терпи, — велел майор. – Скоро придем.
…Пришли, впрочем, совсем не скоро.
Когда кончились заборы, последовала долгая и тихая пробежка к ближайшему лесочку.
Пейзаж казался сказочным, в тумане скрывалось умиротворение. Щебетали первые утренние птицы. Даже и не верилось, что вокруг – чужая страна, а идиллию может нарушить треск автоматных очередей.
У лесочка свернули к небольшому озеру и двинулись по колено в воде.
«Так собаки не учуют», — поняла Лиза.
Когда туман рассеялся, Макропулос принялся взбираться по какому-то склону, поросшему огромными елями.
Лесу не было конца.
За елями маняще блестела вода какого-то озера.
- Я переоденусь, — сказала Лиза.
Мужчины переглянулись. Макропулос кивнул.
- Я осмотрю твою рану, — заявил майор.
Лиза еще помнила те изысканные гадости, которые, казалось, целую вечность назад, в кабинете Андропова, наговорил ей этот греко-грузин. Хотелось возразить как-нибудь порезче. Типа, не рано ли руки хочет распустить?
Но вместо этого Лиза сдержалась. Чем меньше болтаешь, тем больше уважают мужики. А эти двое – как-никак ее боевые товарищи.
- Так точно, — сказала Лиза.
Пыйх остался караулить свой рюкзак, а Макропулос и Лиза спустились к озеру, которое оказалось длинным, узким и изогнутым. Очертания его берегов терялись в еще не разошедшемся утреннем тумане.
Девушка повернулась к майору спиной, расстегнула комбинезон, обхватила себя, прикрыв руками грудь.
«Я, наверное, сейчас очень интересно смотрюсь», — не могла не подумать она.
Но майору было очевидно не до того. Он совершал за Лизиной спиной какие-то манипуляции. Потом Лиза ощутила прохладное, влажное прикосновение. А в следующий миг чуть не вскрикнула – так обожгло спину огнем.
- Жить будешь, — тихо сказал майор. – Царапина. Я тебе ее зеленкой смазал. А вот комариные укусы, вижу, переносишь плохо.
Лиза подумала, что не зря, оказывается, ей делали прививку от столбняка.
- Теперь отвернитесь, — сказала Лиза. – Я переоденусь.
Она не стала проверять, выполнил или нет Макропулос ее просьбу. В глубине души Лиза не возражала против того, чтобы майор оценил ее внешность. А также такие качества, как спокойствие и доверие к товарищам.
Лиза умылась ледяной водой из озера, затем достала из рюкзака пакет с контрабандными джинсами. Вдруг ощутила восторг, куда больший, чем от первозданной финской природы.
Переодевшись, Лиза, по совету Стива, вытащила из комбинезона все необходимое (в ее случае – пакет с документами), сложила его, положила в рюкзак, накидала сверху камней и утопила в озере.
Дожидаться сына выдающегося деятеля греческой компартии Лиза не стала, а направилась по пригорку к Пыйху. Вскоре вернулся и Макропулос. Лицо его, к вящей Лизиной досаде, не выражало ровным счетом ничего.
- Моя очередь, — сказал капитан. – Чур не подглядывать.
Лиза вежливо хихикнула.
Когда капитан ушел, она присела на поваленный ствол, принялась смотреть в сторону озера. На майора она старалась не обращать ни малейшего внимания.
- Ты извини меня, — сказал вдруг Макропулос.
- За что? – прикинулась дурочкой Лиза.
- За то, что в кабинете говорил…
- Да ладно! – отчего-то вдруг стало очень приятно.
Выходило так, что голой товарищ майор ее все-таки видел.
- Мы же проверяли тебя. Так что не подумай…
- Вы меня явно недооцениваете, товарищ майор, — усмехнулась девушка. – Вы же мне уже это объясняли…
- Ко мне, кстати, можно и на «ты». И по имени. Ничего такого, не подумай. Мы же – товарищи.
- Ладно, — сказала Лиза. – Так точно, Стив.
Макропулос хотел сказать что-то еще. Но тут лесную тишину прорезал звук. Резкий, механический, странно чужеродный стрекот.
В долю секунды майор бросился на хвою и прополз чуть вперед.
Лиза последовала его примеру.
По глади озера скользил катер, появившийся, судя по всему, откуда-то с дальнего, укрытого ватой тумана, берега.
Пыйху очень не повезло. Он как раз разложил джинсы, предварительно вытащив из рюкзака водку – обе бутылки. Сейчас он стягивал с себя комбинезон. Собственно говоря, Пыйх был гол. Не считая плавок. Да болтался на ноге комбинезон.
Люди в моторке (два мужика в форме и с оружием) что-то кричали в мегафон по-фински. Пыйх выпрямился и поднял руки. На лесок, где остались Лиза вместе с Макропулосом, он даже не оглядывался.
***
- Полиция! – процедил Макропулос. – Хорошо работают, суки.
Лиза покосилась на него и, не рискуя произносить слова вслух, вытянула левую руку и несколько раз согнула указательный палец правой.
Майор понял ее пантомиму. Отрицательно покачал головой:
- Мы без оружия.
«Почему?» — возмутилась было Лиза. Но тут же поняла, что провозить во Францию пистолеты, да еще через несколько границ, — не самая разумная затея.
- Ждем, — тихо сказал майор.
Пыйх с самым простецким видом разводил поднятыми руками.
Один из полицейских – здоровяк, чьи телесные габариты были вполне сопоставимы с величиной Пыйха, — целился в капитана из карабина. Ствол держал чуть опущенным – то ли в яйца целил, то ли в коленные чашечки. Второй полицейский — худощавый и юркий, будто ящерка, — выпрыгнул из причалившей лодки, замахал на Пыйха рукой – отойди, мол, подальше.
Капитан попятился. Худощавый полицейский присел около рюкзака, рассматривая водку.
Пыйх тут же принялся что-то миролюбиво говорить по-фински. Он показывал рукой куда-то за озеро, потом несколько раз вытянул перед собой ладони.
- Здесь сухой закон, — шептал Макропулос. – Водка – контрабандный товар. Две бутылки – большая роскошь. Может, и сторгуются.
Не выпуская Пыйха из поля зрения, Лиза подобрала с земли крепкий округлый камень, положила рядом с собой. Нашла еще один.
Стив вопросительно вскинул брови и мотнул острым подбородком.
Лиза жестами постаралась пояснить, что в училище она была когда-то лучшей среди девушек по метанию гранаты и даже была награждена золотой медалью на районных соревнованиях.
Макропулос, кажется, понял и отрицательно замотал кудлатой головой.
На берегу торги, кажется, развивались успешно. Полицейские уже посмеивались. Здоровяк опустил карабин, переглядывался с худощавым.
И тут резко, как зловредное насекомое, затрещала рация на поясе у худощавого. Полицейский поднес ее к уху, попятился от Пыйха, запустил ладонь в кобуру. Здоровяк вскинул свое оружие.
Лиза поняла, что, если не начать действовать немедленно, прямо сейчас, Пыйха будет уже не спасти.
Камень мгновенно стал продолжением ее руки. Весил он немного. Ветра не было. Лиза мгновенно прикинула расстояние, рассчитала силу броска, вполне отчетливо понимая, что второго шанса не будет, что случись ей промазать, Пыйху, в лучшем случае, отстрелят яйца.
- Что ты… — зашептал Макропулос.
Но камень уже летел. Летел невыносимо медленно. Как в кино, при замедленном показе.
А Лиза уже метнула второй – в худощавого, который, по счастью, застыл на берегу.
Когда Макропулос бросился на Лизу и схватил за руки, дело было уже сделано.
Первый из камней врезался в лоб громиле с карабином. Тот повалился на спину. Лодка накренилась.
Худощавый быстро обернулся и подставил под удар камня висок.
Упал полицейский быстро. Головой в воду. Озерная вода окрасилась ярко-розовым.
«Я его убила?» — изумилась Лиза.
Пыйх одним прыжком запрыгнул на лодку, преодолев пару-тройку метров воды и высокий бортик, свалился на упавшего полицейского. Руки Пыйха двигались, словно поршни могучего станка.
Когда Лиза и Макропулос подбежали к берегу, все было кончено.
Мертвых полицейских раздели. Их форму Пыйх и Макропулос забрали себе. Тела сбросили в воду и забросали камнями.
- Ты мне сестренка теперь, — сказал Лизе Пыйх. – Жизнь спасла.
Лиза усмехнулась.
- Молодец, — согласился Макропулос.
Он, оказывается, курил. Во всяком случае, сейчас затягивался финской сигаретой, которую нашел в кармане формы.
- Только больше так не делай, — продолжил майор. – Разведка – не место для самодеятельности.
- Да ладно тебе, Стив! – сказал новоявленный брат.
- Не ладно, — отрезал майор. – А вдруг бы промазала?
- Так ведь не промазала! – сказала Лиза. – У меня в училище медаль была, золотая, за метание гранаты.
- Больше… так… не делай! – раздельно произнес майор.
Агенты погрузились на катер, и у Лизы запоздало перехватило дух от красоты здешних мест.
***
Париж, 1 июля 1971 г.
Конспиративная квартира располагалась в старинном квартале Марэ, в самом центре города. Двухкомнатная, не очень чистая жилплощадь, с напрочь убитой, как сказали бы дома, сантехникой. Дому было как минимум двести лет. Кранам, похоже, тоже. Вода открывалась не кранами, а рукоятками, которые, к тому же, вместе не работали, только порознь.
«Может ли сантехника служить выражением буржуазного индивидуализма? – задумалась Лиза. – А почему бы, собственно и нет?»
Ванная тоже оказалась непонятной. Мужчины, расположившиеся в большой комнате, по-быстрому приняли душ. Лиза же не смогла устоять перед искушением. Ей невыносимо хотелось поваляться в ванной. Тем более, что душевых Лиза навидалась и дома. А поплескаться в ванной с окном, да еще в сердце Парижа – это стоило очень дорогого.
Впрочем, за потакание мелким желаниям и бездарное транжирство времени Лиза оказалось в самом скором времени наказана. Когда девушка-лейтенант вымыла тело и волосы, она потянулась к пробке, закрывавшей слив. И вот тут-то с опозданием сообразила, что зацепить-то ее и не за что. Не было ни колечка, ни петельки. Верхняя часть пробки представляла собой гладкую металлическую поверхность. Лиза попробовала подцепить ее за край, но поняла, что поломает ногти. Притом поломает зря.
«Ну, дура! – разозлилась на себя Лиза. – Не надо было в ванну лезть. Приняла бы душ!»
После спасения Пыйха в Финляндии Лиза заработала среди мужчин кое-какой авторитет. Ее уважали. Но если сейчас она выйдет, вся беззащитная, в халате и скажет: «Мальчики, помогите!» — прощай, всякое уважение!
«Выход! Должен быть выход! — понимала Лиза. – Может быть, есть какой-нибудь крючок специальный, пробку подцепить?»
Лиза осмотрела ванную. Ничего подходящего.
Девушка вышла из воды, растерлась полотенцем, подошла к окну, из которого виднелась узкая улочка и – всего в пяти-шести метрах – дом на другой стороне улицы.
Неожиданно Лиза отпрянула. Из окна дома напротив ей жизнерадостно махал рукой какой-то француз. Немолодой, в потертом беретике.
- Оля-ля, сударыня! – говорил он (разумеется, по-французски). – Вы в затруднении?
- Да, — призналась Лиза. – Я не могу спустить воду!
Француз расхохотался.
- Вас забавляет эта ситуация? – нахмурилась Лиза.
- Вы, похоже, издалека, — увильнул от ответа человек в берете.
- Ну… да… Из Алжира.
- Оля-ля, сударыня! Попробуйте нажать на (следующего слова Лиза не поняла) под краном.
Действительно, у самого края ванной, под краном, располагалась большая металлическая кнопка.
Лиза осторожно надавила, и в ту же секунду пробка выстрелила из-под воды, как ракета из подводной лодки. Не обладай Лиза быстротой реакции, ходить бы ей с шишкой на лбу.
- Спасибо, мсье! – Лиза просияла и помахала рукой своему спасителю.
- Меня зовут Альбер.
- Мари, — назвалась Лиза именем из паспорта.
- Красивое и редкое имя, — заулыбался Альбер.
И вдруг, прямо через улицу, забросил в окно ванной букет полевых ромашек.
- Увидимся! – помахала ему Лиза.
- Поскорее бы! – просиял сосед.
Выйдя из ванной, Лиза нахмурилась. Интересно знать, какой растяпа подбирал в качестве конспиративной именно эту квартиру? Неужели не было ничего лучше? Разве можно хранить секреты, и, тем более, прятать сына американского адмирала, в квартире, которая прекрасно просматривается из дома напротив?
И еще Лиза понимала другое – она уже любит этот город. Она была воспитана сурово, без всяких старорежимных сантиментов, к мещанской романтике относилась насмешливо. Однако Париж, как опытный взломщик, с обидной легкостью подобрал ключик к ее сердцу.
***
- Из квартиры ни ногой, — приказал Макропулос. – Я скоро вернусь.
Майор был одет в джинсы, в которых специально наделал дыр и прорех, джинсовую же безрукавку, майку с Микки-Маусом.
- А вдруг пожар? – спросила Лиза.
- В таком случае выход разрешаю. Но – через черный ход. Он в этом доме есть.
Лиза хотела спросить – почему. Но и сама вдруг поняла, что в доме, где обосновались советские разведчики-нелегалы, никакое возгорание считаться случайным не может.
Никаких гарантий, что в этом здании стены не имеют ушей, разумеется, не было. На этот случай агенты общались на нарочито ломаном английском, разговаривали на нарочно скучные, бытовые темы. Русский язык был Макропулосом запрещен.
Перед выходом майор нервничал. Он вымыл голову, а затем вдруг осознал, что это было ошибкой. Хиппи с чистыми волосами неминуемо привлечет к себе внимание. По счастью, в квартире были непортящиеся продукты – макароны, крупа. Нашлось и оливковое масло. Чтобы вернуть патлы майора в органичное состояние, масло ушло почти полностью.
Здесь, на вражеской территории, самая крошечная ошибка могла привести к фатальным последствиям.
Тем более, что шел Стив за оружием.
Если Макропулос не вернется через четыре часа Лиза и Пыйх должны были уходить. Разумеется, через черный ход.
Еще в пути Макропулос инструктировал, что даже в случае, если его будут пытать, четыре часа он постарается продержаться. Четыре часа – это железно. Советской медициной установлено, что при современных методах ведения допроса выдержать дольше – конечно, возможно. Но уже почти невероятно.
От цветов, которые Лиза принесла, выйдя из ванной, Макропулос, кстати, пришел в ярость. Было жутко видеть, как он бесится, не произнося ни слова. И ладно бы от ревности. Лиза вдруг поняла, что повела себя как дура.
- А хороша бы я была, если бы отказалась! – не выдержала Лиза.
- Зато теперь все окрестные бистро судачат, что в этом доме появилась жаркая такая штучка из Алжира.
«Эх, хорошо, что Стив не знает всех деталей!» — подумала Лиза.
- Этого уже не исправишь, — пожала плечами Лиза. – Я же не виновата в том, что на меня обращают внимание!
Дверь захлопнулась.
- Восемнадцать тридцать один по местному времени, — сказал Пыйх. – У нас в Финляндии уже поздний вечер.
Лиза кивнула. 22.31 – время «Ч».
Помимо продуктов в квартирке советских разведчиков ожидала еще одна полезная вещь. В пятый том собрания Мопассана была вложена схема района на миллиметровой бумаге. Было указано все, что могло способствовать лучшему выполнению миссии: проходные дворы, невысокие заборы, которые можно преодолеть, подъезды с черным ходом.
Лиза расстелила схему на столе и принялась запоминать. Над столом стоял и сосредоточенно ворчал Пыйх. Тоже зубрил схему.
Через час, прошедший в полной тишине, запомнив добрых три десятка ходов, Лиза вздохнула и направилась к зашторенному окну. Слегка отодвинув занавес, она с тоской посмотрела на здание напротив. В нем располагалась зеленная лавочка. А на дальнем конце здания было уличное кафе. Здание можно было проскочить справа от зеленной лавочки, и через кафе, где был черный ход. Кроме того, если нырнуть вон в ту арку, правее лавки, можно быстро пролавировать через весь квартал.
По улице под окнами прошли два негра: мужчина и женщина. Мужчина был в белом костюме и шляпе. Женщина – в ситцевом платье неказистого пошива.
«А ты кого ожидала увидеть? – спросила себя Лиза. – Бравых мушкетеров? Или королеву в кринолинах?»
Лиза вернулась к схеме. Та была сложнее, чем казалось на первый взгляд. Особыми значками были обозначены места, откуда можно было попасть в канализацию и катакомбы.
Схема катакомб была приложена на отдельном листе миллиметровки.
«Будем надеяться, что все это не устарело», — подумала Лиза.
…Постепенно она перестала следить за ходом времени. Девушка погрузилась в нарисованный на бумаге Париж, представляла себя на изображенных улочках, запоминала очертания зданий.
Из глубокого погружения ее вывел стук в дверь. Условный. «Спартак» чемпион».
Лиза направилась к двери. Пыйх, на всякий случай притаился в глубине квартиры.
За дверью был Макропулос.
Он быстро шагнул в квартиру, задвинул засов, открыл свой рюкзак и выложил на стол три свертка с оружием.
- Выходим немедленно! – прошептал он. – В кафе неподалеку появился очаровательный незнакомец. Тебе, — Макропулос обернулся к Лизе, — он понравится.
Девушка похолодела. Неужели началось? Так неожиданно, так вдруг.
- Я готова, — сказала Лиза.
***
Конечно же, выбор района для конспиративной квартиры в старинном районе Марэ был не случаен. Совсем неподалеку отсюда поселился Моррисон с женой.
Это майор сообщил уже на улице. Как и то, почему ему удалось так быстро найти «адмиральчонка» (прозвище придумал Пыйх в шведском поезде),
Из оружия Лизе досталась «беретта джетфайр». К ней — запасная обойма на восемь патронов.
- Пистолетик так себе, — быстро говорил Макропулос на улице и по-русски. – Спуск нажимается гладко, но отдача сильная. Можешь руку вывихнуть. К тому же затвор после выстрела откатывается. Может шибануть, мало не покажется. Вблизи бьет кучно и отлично, но если цель дальше десяти метров, то целиться даже не пытайся.
Самому майору достался «бесшумный» девятимиллиметровый Стечкин. Пыйху – восьмизарядный «вальтер».
Пыйх поместил свой ствол за поясом джинсов, на спине. Майор последовал его примеру. Лизина «беретта» вполне комфортно легла в карман.
Местонахождение Моррисона Макропулосу указали те же люди, что дали оружие. Майор принял решение не медлить с выполнением задания.
Макропулос вел агентов по вечернему Парижу. В кафе на углу играл аккордеонист. Лиза чуть было не заслушалась, но вовремя спохватилась. Товарищи так ничего и не заметили. Или сделали вид.
- Стрелять не вздумай, — продолжал инструктаж Стив. – Только в самом крайнем случае.
- Так точно.
Майор кивнул. Но, судя по виду, он оставался чем-то недоволен.
Лиза стала думать, как они обойдутся с адмиральским сынком. Вряд ли он будет приветствовать свое похищение. А, значит, придется его связать. И рот заклеить.
«Так вот для чего нужен моток клейкой ленты на кухне!» — поняла вдруг Лиза.
На какое-то мгновение ей стало жалко Моррисона. Но потом Лиза подумала: «Вот тебе за то, что срам на стадионе показывал!»
Логика этого поступка не поддавалась пониманию.
Однажды Лиза выступала со сцены, в коллективе самодеятельности. Она очень волновалась, и у нее даже мысли не возникало, что на сцене возможно совершить этакую гнусность!
Вот советские певцы понимают, что выступать перед людьми, со сцены – дело очень ответственное. Они лишний раз даже пошевелиться боятся. Можно ли представить такого безответственного артиста, который, вместо того, чтобы нести свое искусство в массы, показывал бы людям, пришедшим приобщиться к высокому, позорный срам? Этак недолго докатиться и до того, что в книгах, журналах, газетах, по телевизору начнут материться.
А как должно быть стыдно отцу этого охломона! Как он смотрел в глаза сослуживцам в Пентагоне?
В Советском Союзе такому алкашу быстро набили бы морду. А этот – смотри ты – безнаказанный, по Парижам разъезжает.
Лизу мгновенно переполнило чувство классовой ненависти. Оно было настолько сильным, что на пару секунд даже ослепило Лизу.
- Пришли, — сказал Макропулос.
Они стояли перед неказистой металлической дверью, над которой горели неоновые, ослепительно яркие буквы: «Circus».
***
За примерно двадцать лет своей жизни Лиза успела побывать в разных заведениях общественного питания. Чаще всего, конечно, в столовых. Встречались среди них хорошие и, как верно подметил великий пролетарский поэт, разные. Где-то было вкусно и без очереди, а где-то – ровно наоборот. Но и помимо столовок Лизе приходилось бывать в буфетах, чебуречных, и даже в дорогих ресторанах.
Макропулос говорил, что они идут в кафе. Лизе любила иногда зайти в «кафе-мороженое». Она помнила чистые столики, яркий свет, железные чашечки, шоколадную крошку на сладких шариках разноцветного мороженого. Странно, что такое приятное место скрывалось за неказистой дверью. Но, с другой стороны, название «Цирк» сулило приятные сюрпризы. Вдруг официантами там работают клоуны или акробаты? Это же Париж! Город чудес…
Однако внутри было нечто совершенно иное и даже непредставимое. Лизе показалось, что она оказалась в смрадном подземном кабаке на дореволюционной Хитровке, душераздирающе описанной у Гиляровского. Лиза читала его с интересом, потому что общежитие, в котором она жила, располагалось как раз на территории бывших трущоб.
Изнутри «Цирк» напоминал заброшенное ядерное бомбоубежище. Слабый электрический свет горел лишь в глубине. Закоулки этого кафе тонули во мраке, в глубине которого кто-то копошился. Лиза вдруг подумала, что здесь вполне мог бы пригодиться прибор ночного видения.
Вдали, у стойки, звучала музыка. Странная, резкая, зловещая.
- Я хочу быть твоим псом, — квакал певец. – Я хочу быть твоим псом.
Как-то на Курском вокзале Лиза видела поющего сумасшедшего. Тот ходил с гармошкой, по перронам и точно так же выквакивал какую-то безумную песню. Взгляд психа казался остановившимся и даже мертвым.
- Я готов закрыть глаза, — дребезжало в мрачных декорациях. – Я готов закрыть свой разум. Я хочу быть твоим псом.
И тут раздались аплодисменты. Откуда-то из мрака, из-за освещенных пределов, на небольшую сцену вышла девушка. Короткая юбочка, чулки в сеточку, высокие кожаные сапоги на каблуках вполне отчетливо говорили о роде занятий этой несчастной. Конечно же, она – проститутка. Несомненно, она вышла на вечернюю охоту. Наряд падшей женщины довершала кожаная куртка и колпак в цветах французского флага.
В руках проститутка, симпатичная, в общем-то, брюнетка, держала цепь, другой конец которой уходил во мрак. Девушка принялась наматывать блестящую, стальную цепь на запястье, и в пятно света вошел мужчина. Правда, вошел на четвереньках. Он был одет в кожаные трусы, кожаную же маску, скрывавшую верхнюю часть лица, и в фашистскую фуражку. В довершение безобразия на мужике в маске был ошейник, к которому крепилась цепь.
Лиза застыла. Происходящее не укладывалось в ее голове. Что все это значит?
Зловещая песня про собаку стихла. Началась другая.
- Нет удовольствия, — квакал все тот же певец. – Нет удовольствия, детка.
Девушка поставила ногу в сапоге на спину человеку-собаке. Затем ударила его маленькой, будто игрушечной плетью. Кто-то подвинул ей кресло, в которое девушка тут же села, раздвинула ноги.
Лиза ощущала, как отпадает ее нижняя челюсть, и ничего не могла с этим поделать.
Публика рукоплескала. Мужик в маске приближал лицо к бритому паху проститутки, высунул язык и провел им по вертикальной полоске половых губ.
- Что все это значит? – воскликнула Лиза. Впрочем, по-французски. Никакое удивление, даже самое сильное, не могло заставить лейтенанта КГБ нарушить конспирацию.
- Это называется «хэппенинг», — тут же ответил ей мужской голос.
Лиза обернулась. Рядом с ней с рюмкой в одной руке и курительной трубкой — в другой, стоял парень лет двадцати пяти – двадцати семи, в вельветовом пиджаке и очках в толстой оправе.
- Но… зачем это? – недоумевала Лиза. – Есть ли в этом смысл?
- Не всегда в хэппенингах очевиден смысл, — покачал головой парень и отхлебнул из рюмки, заполненной ярко-зеленым напитком. – Однако здесь смысл прозрачен, как вот этот абсент в моей рюмке.
- И в чем же он состоит?
Лиза оглянулась на агентов. Пыйх, в трех шагах от нее проявлял внешнее равнодушие, однако по лбу катились капли пота. Макропулос нервничал и пожирал Лизу яростным взглядом.
- Разве вы не поняли? Это представление символизирует освобождение женщины.
Лиза покосилась на сцену. Там «нацист» уже вовсю шевелил языком в мягких глубинах похотливого влагалища. Девушка тихо вздрагивала.
- Долгое время женщины были угнетенным сословием, — продолжал парень в очках. – Не пролетариат, а именно они. Большинство из них не могут почувствовать себя свободными даже дома. Не говоря уже о том, что многие из них вынуждены тяжело работать. Женщин связывают путы придуманных мужчинами социальных условностей.
- Но это же… разврат!
- О, поверьте, не больше, чем заставлять женщину трудиться.
- А почему на мужчине нацистская фуражка?
- Это же элементарно! Те, кто угнетают женщин – в душе нацисты.
- Но зачем такой стыд на сцене?
- Искусство должно шокировать. Вот вы сейчас посмотрели, задумались…
- Я вообще-то возмущена.
- Это именно та реакция, которой и добивались художники…
- Это… художники? – оторопела Лиза.
- Конечно! Кстати, меня зовут Остин.
- Очень приятно. Я – Мари.
- Вы издалека?
- Почему вы так думаете?
- Вы так забавно и искренне удивляетесь.
- Да, я из Алжира.
- О! Хочешь выпить? – Остин ловко перешел на «ты». – Сначала мы выпьем, а потом я поговорю с твоей маленькой киской.
- Что?! – ахнула Лиза.
- Ох, уж эти мне алжирские благородные девицы, — засмеялся Остин. – Как созреешь, иди вон в тот конец зала. Мы, вольные интеллектуалы, сидим сегодня за дальним столиком.
Музыка сменилась, превратившись в долгое и заунывное шаманское камлание. Певец-лягушка нараспев бредил. Лиза не понимала и половины слов. Иногда среди бормотания прорывались слова: «Мы упадем… Мы упадем».
Интеллектуал Остин самоуверенно удалялся вглубь зала.
А Лиза вдруг увидела Моррисона.
Он сидел за стойкой, одетый в рваные джинсы, кожаную куртку и разбитые до немыслимой степени ботинки. Человек, певший про «хрустальный корабль» очень сильно растолстел по сравнению с тем фото, которое видела Лиза.
Рядом с ним на высоком табурете сидела долговязая девица в вульгарном красном платье с короткой юбкой, в черных нейлоновых колготках и туфлях на высоком каблуке.
Лиза оглянулась на Макропулоса. Тот уже все заметил и оценил ситуацию. Кивнул: «Подойди поближе!»
Девушка перевела дух и шагнула вперед, как в бассейн с вышки нырнула.
***
Кто-то схватил ее за руку.
Лиза недовольно оглянулась. За руку ее хватал очкарик Остин.
- Я тут подумал, что ты меня ищешь. И тут понял, что ты направилась куда-то не туда. Так что решил упростить тебе задачу. Позволь, я провожу тебя за наш столик?
- Спасибо, конечно, — сказала Лиза, про себя подумав: «Вот же привязался!». – Но…
- Какие-то возражения? Или ты меня боишься?
Неожиданно Остин сложил руки, как собака, делающая стойку на задних лапах, взволнованно задышал.
Лиза не выдержала, рассмеялась. Этот интеллектуал был очень забавен.
- Послушай, Остин. Я приехала из провинции… Ничего в Париже не знаю.
- И никого?
- И никого…
- А те двое, что пришли с тобой?
- Это хиппи. Мы с ними в Марселе познакомились…
- Ты приехала из Марселя? – прищурился Остин.
- Ну, да…
- Эти двое – твои любовники?
- Нет. Просто… э-э… приятные люди. Они мне предложили тут затусить.
- Я их раньше не видел…
- Они много слышали об этом месте.
- То есть, любовника у тебя нет?
Лиза покраснела.
- Я пока не претендую, — продолжал Остин. – Но, если что, имей в виду, что я могу тебе помочь. Очкастый умник – не самый плохой вариант для первого вечера в Париже. Или тебе больше нравятся дубинноголовые громилы?
Лиза рассмеялась. Почему-то к Остину она начала испытывать определенную симпатию.
Но идти к нему за столик было равносильно провалу.
- А ты здесь всех знаешь? – спросила она.
- Сегодня, кроме вас троих, да, всех…
- А какие люди здесь собираются?
- Революционеры. В настоящий момент здесь находятся представители примерно десяти политических партий. И у одной из них в настоящий момент проходит съезд.
- Съезд? – Лиза вспомнила, как видела по телевизору XXIII Съезд КПСС, проходивший в огромном кремлевском зале.
- Видишь тот столик?
Остин указал на группу пьяниц за большим круглым столом. Один из них стучал кружкой по поверхности, еще один спал, уронив голову на руки. Остальные о чем-то беседовали.
- Это алкомаоисты, — продолжал Остин. – В цитатнике Мао они вычитали о том, что буржуазную экономику надо подрывать не диверсиями, а саботажем. Принципиально пьют только на рабочем месте и в рабочее время. Морально разлагают трудовые коллективы.
- Сейчас тоже, что ли, рабочее время? – с сомнением спросила Лиза.
- Сейчас – съезд. На съезде можно и нужно пить. Кажется, это уже сорок шестой по счету съезд. В данный момент они обсуждают – можно ли пьянствовать в свободное время? Радикальная фракция настаивает на том, что можно. Эстетская фракция заявляет, что нельзя. Иначе пропадет острота дискурса…
- Острота чего?
- Не забивай себе голову. Ты такая красивая. Если я буду объяснять тебе все подряд, мы никогда не дойдем до нашего столика.
- Остин, ты проявляешь тоталитарные замашки, заставляя меня идти к твоему столику, — сказала Лиза.
Очкарик помолчал, покачал головой, улыбнулся.
- Ты умна, — сказал он. – Но я тебя не заставляю. Лишь показываю дорогу. А решения ты принимаешь сама.
- Покажи мне лучше еще какие-нибудь политические партии.
- Ну… хорошо. Вон там, в темноте собрались наркотроцкисты. Сегодня у них – день героина. Где-то в сочинениях Троцкого эти люди вычитали, что только кристально ясный ум может воспринять в полной мере революционную идею. И с тех пор то и дело проясняют ум. То день кокаина у них, то день ЛСД.
Долгая и унылая песня с речитативом «Мы упадем!» все не кончалась.
Лиза покосилась на Моррисона. Тот по-прежнему беседовал с безвкусно одетой теткой. И неожиданно Лиза стала замечать в этой тетке странности. Например, волосы на ногах под прозрачным черным нейлоном, густой слой бесцветного крема на подбородке и шее, кадык.
- Это же… мамочки! Это мужчина! – поняла Лиза.
Остин проследил направление ее взгляда.
- Представитель партии анархо-трансвеститов, — пояснил Остин.
- Подожди, ты хочешь сказать, что это… существо – тоже революционер?
- Оля-ля, — воскликнул Остин. – Еще какой революционер! Анархо-трансвеститы протестуют против тоталитарных запретов на ношение одежды противоположного пола. Они считают, что общество осуществляет над ними насилие, заставляя носить брюки.
- Какая чушь! – воскликнула Лиза. – А рядом с ней… с ним… с этим… кто?
- Какой-то американец, — пренебрежительно ответил Остин. – Он здесь уже не первый день трется. Общается в основном с наркотроцкистами. Ну, иногда с алкомаоистами.
Лиза присмотрелась внимательнее, и вдруг поняла, что Моррисон – очень сильно пьян. Заодно увидела, как ладонь анархо-трансвестита гладит межножье адмиральского сынка.
- Отвали! – рявкнул певец, и Лиза впервые услышала его голос вживую. – Ты такая страшная, что я лучше Тину Тёрнер отымею, чем тебя.
- Отказываясь трахать меня, ты лишаешь меня права на удовольствие, — промурлыкал революционер.
- Слышь, ведьма, ты хочешь меня изнасиловать, что ли? – Певец смотрел на переодетого мужика, прищурив глаза. Он еще ничего не понимал.
- Я хочу предложить тебе заняться сексом.
- Смотрю на тебя, и мороз по коже, — Голос у Моррисона все равно оставался мелодичным. – Короче, разрешаю отсосать. Не больше.
- Поехали ко мне? – облизнулся трансвестит.
- Нет. Полезай под стойку.
- А ты милашка! Настоящий революционер! – Переодетый мужик спрыгнул с табурета и принялся расстегивать на Моррисоне джинсы пальцами с алым, наверняка революционным, маникюром.
- Но какая же ты жуткая! – произнес певец, когда трансвестит опустился на колени.
Неожиданно тело «адмиральчонка» стали сотрясать мощные спазмы. И через секунду-другую, он резко дернулся, а изо рта его выплеснулся мутный поток рвотных масс.
Извращенец отскочил, как ошпаренный. Он сорвал с головы курчавый парик. Подлинная прическа фальшивой женщины оказалась короткой, с плешью.
- Ты, урод! Ты мне парик испортил! – завопил революционный трансвестит.
- Иди на хуй, — сказал Моррисон.
- Товарищи! – завопил извращенец, потрясая изгаженным париком. – Среди нас контрреволюция.
В зале повисла тишина. Даже квакающая музыка перестала играть.
Из-за одного столика поднялся здоровенный, под стать Пыйху, детина. Без долгих разговоров принялся закатывать рукава рубашки.
- Эй, ты! – обратился он к Моррисону. – Ты вообще кто такой? Откуда взялся?
- Из США, — равнодушно отозвался адмиральский сынок. – Песни пою.
- Ты против революции?
- Мне насрать на революцию, — пожал плечами Моррисон. – Главная революция происходит в головах, а не на улицах.
Зал негодующе зашумел.
- Сейчас твоей голове будет больно, ебаный янки, — сказал здоровяк. – Твоя страна сделала очень много плохого. Убирайтесь из Вьетнама, прекратите гонку вооружений.
- Достаньте Луну с неба, — хмыкнул Моррисон. – Мечтать не вредно…
- Этот здоровяк – из франкосталинистов, — пояснил Лизе Остин. – Серьезные ребята. Сплошь спортсмены. Беспощадны к контрреволюции.
Сталинист стал проталкиваться к Моррисону.
Певец не спеша оглянулся и вдруг с проворством, которое трудно было ожидать, глядя на его грузную фигуру, вскочил сначала на табурет, потом на барную стойку.
Джинсы, как отчетливо видела Лиза, были на нем все еще расстегнуты.
Когда здоровяк-сталинист приблизился к нему, Моррисон быстро достал свой срам. Сталинист еще ничего не понимал. Миг, и ему в лицо ударила желтая струя.
Здоровяк завопил и понесся к стойке.
Левой рукой Лиза вцепилась в ладонь Остина. Правую – опустила в карман джинсов, где лежала «беретта джетфайр».