Прохор Шапиро : Девушка из желтого дома.

Действительно, все дело было в желтом доме. Началось все с того, что я познакомился с девушкой, которая жила в желтом доме. Её квартира находилась в пятиэтажном блочном доме, выкрашенном в желтый цвет. Её звали Анжела, она слушала «Соник Юз» и «Нирвану», еще у неё были волосы красного цвета и четырнадцать железок в ухе, включая звездочку от офицерского погона. Кроме этого, в момент сильного эмоционального напряжения она начинала повторять различные фразы по нескольку раз.

Познакомил нас один общий друг, Леха, который упорно продолжал верить в рок-н-ролл, пил портвейн и иногда писал готические стихи. В тот день я и Анжела с Лехой оказались на какой-то общей пьянке, Леха рассказал о том, что Анжела вроде как и я – журналист. Означало это то, что незадолго до этого она опубликовала статью про панк-рок в молодежном приложении городской газеты. Мы разговорились, она рассказала, что статью не напечатали полностью, что в неё не вошли именно те куски, которые её нравились больше остальных. Еще сказала, что там опубликовали фотографию барабанщика «Пургена», и еще что-то, и все это ей почему-то не нравилось. Потом мы поговорили про «Соник Юз», я спросил её, знает ли она группу «Хаскер Дью», она ответила, что не знает. Постепенно мы стали совсем пьяны и Анжела начала в своеобразной манере рассказывать о своей тяжелой жизни.

-Вот чё я столько лет со стаканом?
-…
-Чё я столько лет со стаканом?
-…
-Чё я столько лет со стаканом?
-…
-Чё я столько лет со стаканом?
-…
-Чё я столько лет со стаканом?

Анжеле было девятнадцать лет, но выглядела она на все шестнадцать. Из разговора постепенно выяснилось, что её жизненный путь был очень похож на мой, с поправкой на четырехлетнее отставание. Она также пыталась учиться, бросала, злоупотребляла различными веществами, однако, в отличие от меня она гораздо мрачнее смотрела на вещи.

-Андрей, я же тебя совсем не знаю.
-…
-Ну я же тебя совсем не знаю, Андрей.
-…
-Ну я же тебя совсем не знаю, Андрей.
-…
-Я же тебя совсем не знаю, Андрей.

Из-за обоюдного опьянения наш разговор постепенно сошел на нет, однако видимо мы произвели в тот день впечатление друг на друга, потому что через некоторое время я взял у Лехи её телефон и позвонил. Анжела удивилась, потом обрадовалась. Она рассказала про то, что собирается ехать на спектакль Юрия Грымова «Нирвана», где Курта Кобейна должен играть Найк Борзов. Еще между делом она рассказала о том, как в детстве пыталась повесить картину на стену и смогла сама вбить гвоздь. Потом она про это рассказала дедушке, а он ответил, что это от того, что в их доме стены из гипсокартона.

После этого мы стали часто звонить друг другу и гулять по ночному городу.

* * * *

В то время, четыре года назад, я уже предчувствовал, что наш невменяемый полуроман скоро завершиться, или по крайне мере прервется на большой промежуток времени. Слишком сумасшедшими и инопланетными были чувства моей сомнамбулической подруги. Так и случилось. Однажды я позвонил Анжеле, и она сказала: «Андрей, мне надо с тобой поговорить». Потом она начала говорить, что хотела бы, чтобы мы были друзьями, и это не из-за меня, а из-за того, что ей вообще никто не нужен. Неизвестно, получала ли она перед этим какие-то указания из космоса, или сама все так решила, но после этого она перестала отвечать на мои звонки и вообще стала избегать всякого общения. С тех прошло несколько лет, я стал несколько меньше пить и больше читать, стал зарабатывать на жизнь написанием текстов для поисковых систем, но так и не смог забыть свою странную подругу. Первые три года мы почти не встречались, она по-прежнему не отвечала на звонки и пресекала любые мои поползновения. Потом мы стали изредка встречаться в общих компаниях, иногда она вдруг опять начинала что-то проявлять, потом, видимо испугавшись, пряталась и уходила в себя.

Анжела стала учиться на фотографа, почти бросила пить и увлеклась кришнаизмом. Она перестала есть мясо и рыбу, начала ездить на кришнаитские собрания и читать мантры. Мы иногда встречались с Анжелой в общих компаниях, однажды она как будто даже сама искала встречи, но потом опять испугалась и ушла в себя, и даже почти год после этого избегала не только меня, но и общих знакомых. Иногда я сам искал с ней встречи, но чаще просто ждал и думал. Потом она опять стала появляться, и, возможно, даже чего-то хотела, но мы теперь почему-то оба немного боялись встречаться, и пока ничего не получалось. Потом вместо текстов для поисковых систем я стал писать исторические статьи, которые заказала мне одна странная гуманитарная организация. Денег за них платили гораздо больше, да и писать их было интересней. О том, зачем эти статьи нужны заказавшей их организации, я понять не мог, да впрочем и не пытался.


Первый раз о том, кто я такой, или о том, кто такой я, я задумался года в четыре. Потом стал думать, о том, кто такие остальные люди. В школе я много болел, меня не сильно заставляли учиться, поэтому я был предоставлен сам себе и много читал. В том числе пытался найти ответы на старые вопросы. Статью «Индийская философия» в «Философском словаре» 1975 года издания я прочитал, когда мне было одиннадцать лет. И когда я в двенадцать лет впервые услышал группу «Нирвана», я уже знал, что означает название этой группы. Именно поэтому я обратил на них внимание, и только потом мне понравилась музыка. Однако ответов на свои вопросы я так и не находил – истина в читаемых книгах пряталась между словами, и я предполагал, что авторы специально скрывали что-то от непосвященных. Гораздо больше знаний я получил, когда в четырнадцать лет заболел ангиной. В болезненном бреду я стал ощущать, что мое горло превратилось в известную мне с детства футбольную команду «Динамо» Тбилиси, другие части меня тоже стали чем-то новым. И я понял, насколько призрачно мое сознание и моя индивидуальность. И только спустя тринадцать лет я нашел статью про «Адвайта-веданту», где было написано: «Брахман реален, мир нереален, индивидуальная душа и Брахман – одно и то же». Я не понимал, почему прочитав такое большое количество эзотерических книжек, я пропустил это простой тезис, объяснивший мне почти все, в том числе и мои подростковые бредовые наблюдения об ангине и «Динамо» Тбилиси.

Однако я пока еще не понимал, откуда берутся другие люди, точнее понимал, откуда они берутся в принципе, но не понимал, как они появляются возле меня. Не понимал и того, откуда берутся те люди, которые начинают играть в жизни настолько значительную роль, что для этого явления даже специально изобрели слово «любовь». Появление, а потом исчезновение Анжелы превратило для меня этот вопрос из теоретического в практический. Я все более убеждался, что жизнь похожа на сон, в котором я только фантом, каким почему-то возомнил себя спящий субъект. И моя индивидуальность, и индивидуальности других людей, в том числе и Анжелы, были порождением его подсознания. Однако в Анжеле явно угадывалось несколько искривленное воплощение моих же болезненных грез: я всегда был неравнодушен к железкам в ушах, красным волосам и творчеству групп «Нирвана» и «Соник юз». Я все более и более убеждался, что присутствует какая-то связь между моим сознанием, моей реальностью и подсознанием спящего субъекта. В этом подсознание не было пока придумано продолжения наших с Анжелой отношений, именно поэтому они растворились в небытие, а сама она почти исчезла из моего поля зрения. С другой стороны, именно я придумал «Соник юз» и её четырнадцать железок, поэтому и я был виноват в том, что продолжение не было придумано.


Понять, как придумывать продолжение так, что бы оно придумалось и в подсознании спящего субъекта пытались многие мыслители, оккультисты и просто думающие люди на протяжении всей истории человечества. А те, кто придумывал, старались потом спрятать это знание между словами своих книг, так, что даже я не мог её там отыскать. Тем более, что многие из них были больше озабоченны тем, как заставить спящего субъекта проснуться.

Мне тоже часто снились сны, в которых я не мог проснуться. Я открывал глаза, видел свою комнату, потом понимал, что эта комната – сон, пытался открыть уже открытые глаза, закричать, в конце концов, просыпался. Однажды в таком сне передо мной появился мудрец с внешностью Гуса Хиддинка и рассказал мне о том, что надо делать, чтобы проснуться.

-Надо выращивать двухголовых сверчков, за год их должно вырасти от 200 до 290, раз в год их надо обменивать на круглые сиреневые стекла, по курсу десять сверчков на восемь стекол, когда стекол наберется 2220 штук, их надо обменивать на угловые диваны по курсу четыре стекла на один диван, когда диванов наберется 5522953 штук, их надо обменять обратно на двухголовых сверчков по обратному курсу, причем так, чтобы в итоге их получилось ровно на один сверчок больше, чем было выращено. После этого должно было получиться проснуться.

Задача была очень сложной: мало того, что на неё требовалось не меньше 138 тысяч лет лет, математически сверчков не могло появиться на один больше. Я плюнул на все это и проснулся.

Я подумал, что также и сейчас можно не заниматься духовной практикой, а попытаться проснуться. Это было сложно, тем более, я не понимал зачем, так как было очень похоже, что окончание сна спящего субъекта и физическая смерть фантома, которым он себя мнит во сне – одно тоже. Тогда торопиться проснуться не имело ни какого смысла – и так оставалось не много времени. Поняв бессмысленность всего этого, я вдруг вместе с этим понял, как можно заставить подсознание спящего субъекта придумать нужное продолжение. Выразить словами я этого не мог, и мне стало понятно, почему истина всегда пряталась от меня за буквами умных книг.


Придумать продолжение было очень сложно, и не всегда получалось так, как надо, но я понимал, что появление Анжелы в небольшом количестве в последнее время уже было мной неосознанно придумано. А может, было неосознанно придумано ею, тем более, что и она, судя по увлечению кришнаизмом, начала догадываться об истине. Теперь оставалась придумать новое продолжение и ждать.