Zolototrubov : Метроморе. ч.1 гл.1

От себя:

Доброй ночи, литпромовцы!

Предупреждаю сразу — все это фантастика, мистика и прочее. Про настроение вещи — если хочется что-нибудь в темпе литпрома, тогда, конечно, врядли прокатит. Если же соскучились по беллетристике в духе Кинга (до него всем еще срать и срать, знаю...), то, возможно понравится.
И так. Есть роман. Выкладываю главу первую части первой.
-
И все же с уважением, Золототрубов Д.

METROMORE


Часть I. Лизоблюд.

Глава 1. Овации и торжественные возгласы.


В тот октябрьский вечер стояла великолепная погода. Не смотря на то, что непривычно жаркое, но все же слишком короткое для Петропавловска-Камчатского лето давно ушло, и осень уже, казалось, определила свое присутствие, обдав пыльные улицы города ледяными ветрами, теперь же в город неожиданно вернулось тепло, лишь изредка разбавляемое прохладным морским бризом. По старой традиции государства, в чей состав этот город когда-то входил, такое время тут до сих пор называют «бабьим летом».
Солнце скоро зайдет за горизонт, и наступил так называемый «золотой час», как принято говорить среди фотографов, описывая это время суток. Именно в этот период все вокруг окрашивается в теплые тона, лучи заходящего солнца ложатся под резким углом, разбивая пейзаж контрастом теней и света. Как же принято говорить среди неумолимо сокращающегося населения этого портового города, это — «просто очередной закат».
К железнодорожной станции недавно прибыла последняя электричка, и, выпустив вместе с остатками воздуха из гидравлических тормозов с пару дюжин усталых пассажиров, теперь она одиноко стояла в ожидании утра, что бы отвести тех же пассажиров обратно на работу чуть взойдет солнце. Голуби топтались по перрону в поисках еды, и иногда взлетали, разбивая тишину хлопками крыльев. Голос «железной дамы» вещал редкие объявления из хриплых динамиков, но слов ее было почти не разобрать – динамики эти недавно совершенно вышли из строя, а починить их было некому.
Для тринадцатилетнего мальчика по имени Ясли Ванаспес весь мир замер. Он стоял возле входа на вокзал, прислонившись спиной к фонарному столбу, и наслаждался прощальной весточкой лета. Щурясь заходящему солнцу, он наблюдал за происходящим вокруг чудом природы. Его грудь наполнялась восторгом, а на обветренных губах застыла легкая улыбка.
Куда Ясли не смотрел — с любого сооружения, с пешеходного моста, с любой скамейки, даже с гонимой ветром обертки от чипсов, можно было бы писать картину. Но остальные посетители или рабочие вокзала задумчиво смотрели себе под ноги, и не замечали красоты, происходящей вокруг. — Они как будто не хотят видеть, – пронеслось в голове мальчика, и тут же возник ответ: — Скорее просто привыкли.
Основным же шедевром этого вечера для Ясли были облака. Огромные, выворачивающие себя наизнанку, словно ядерный гриб, золотые облака. В голове мальчика возникла картина, будто в них живет старый звездочет. Он носит фиолетовую мантию, колпак и очки, а так же густую седую бороду. Там у него стоит старый деревянный стол и множество шкафов с книгами и астрологическими приборами. Облака движутся, и звездочет тянется к ним, извлекает из них звезды и планеты, потом изучает их за своим столом, и кладет обратно. Иногда это занятие его утомляет, он пьет крепкий сладкий чай, потом смотрит в калейдоскоп звезд, и ложится спать. И так проходит вся его жизнь…
Погрузившись в эти фантазии, Ясли не заметил, как к нему подошла пожилая женщина. Она обратилась к мальчику, слегка испугав его:
-Молодой человек, вы не подскажите, который час?- спросила она дрожащим голоском.
-Я… я не знаю,- робко ответил Ясли и поджал губы. – У меня нет часов.
Легкий ветерок колыхнул его русую челку, он убрал ее назад рукой, а женщина перевела взгляд вдоль станции и защурилась влажными глазами уже почти зашедшему солнцу.
-Ох,- выдохнула она тяжело. Ясли показалось, что она так и останется стоять в метре от него, и от этого ему стало неуютно. Не хватало еще, что бы старушка решила его заболтать, так, как они обычно любят делать. Мальчику их, конечно, жаль, и он, порой не прочь поддержать беседу, но сейчас он был не в настроении.
-Посмотрите в зале ожидания, там висят часы, – предложил он.
И тогда, еще немного постояв рядом, старушка, не ответив ни слова, медленно начала переставлять ноги к дверям на вокзал. Наверное, она решила последовать его совету, поняв, что он не хочет с ней беседовать. А может только одно из двух.
Вслед за ней на вокзал прошли и последние пассажиры, так что станция стала практически безлюдной. Лишь пара рабочих в грязных техничках на скамейке попивали пиво, да черный силуэт мужчины, проходящего по пешеходному мосту. Вот и все посетители. Стая собак, перебегающих рельсы не в счет. — Как жаль, — подумал Ясли, — а ведь пора идти домой. Скоро зажгутся фонари, а там и до темноты недолго. Родители ругаться будут. — Он закинул на плечо рюкзак и прошел в двери, ведущие в темноту вокзала.
Обычно, Ясли возвращался со школы на автобусе, но сегодня школьная суета ему слишком надоела, что бы терпеть ее еще и в нем. Пускай путь пешком и неблизкий, зато он еще раз смог насладился закатом на вокзале. Его всегда тянуло к этому месту, даже в плохую погоду. Он любил наблюдать за уходящими за горизонт поездами, и мечтать, что когда-нибудь и он сядет в такой же, что бы отправиться в путешествие к столице Мира. К слишком далекому и от того почти призрачному городу Метро-Море.
Выйдя с вокзала, Ясли оказался на полукруглой площади с памятником по центру и отходящими от нее улицами-лучами. Саму площадь огибала автомобильная дорога, но машин по ней почти не ездило. Ясли осмотрелся – вокруг ни одного человека. Как будто недавние пассажиры электрички, выйдя из вокзала, взяли и растворились в надвигающейся ночи. Только в проездах отходящих от площади улиц, которые больше походили на щели в зубах города, время от времени мелькали темные пятна, которые должны бы были выглядеть как люди, но Ясли они больше напоминали тени. От этих мыслей мальчику стало жутковато, и он решил дольше тут не задерживаться.
Повернув на юг, его путь лег в сторону в сторону заброшенной фабрики, вдоль которой мальчику предстоит совершить последний рывок в сторону дома. Сам фабрика давно перестала работать. Когда то на ней делали консервные банки, потом, во время войны она переквалифицировалась в завод по производству гильз для снарядов, а далее она осталась невостребованной, и ее закрыли, так как новому государству, в чей состав теперь входил Петропавловск — Камчатский, она стала не нужна.
Ясли застыл при виде расстояния, что ему предстоит преодолеть, как только оказался на прямой к дому. На школьном автобусе этот участок преодолевался за несколько минут, но не стоит быть семь пядей во лбу, что бы подсчитать, сколько займет это путешествие пешком. Ясли прикинул: средняя скорость человека – 3 мили в час, автобуса – 40. Значит пешком около часа. Ясли глубоко вдохнул свежего воздуха, шумно выдохнул, стиснул зубы и пошел в сторону стоящего вдалеке микрорайона. По правой стороне, уходящей на юг дороги, протянулся высокий бетонный забор, огораживающий мрачные руины завода, с другой стороны дороги — пустырь. Железобетонные фонари нависли над полотном испещренного асфальта, но еще не зажглись. И так по идеально прямой линии всю дорогу вперед.
Когда Ясли преодолел с половину пути, то обратил внимание, что на улице уже заметно потемнело с тех пор, как он вышел с вокзала. Так же поднялся холодный ветер. Завывая, он гонял по дороге пыль и мусор. Вытирая испарину со лба, Ясли решил, что нужно прибавить шаг. Скоро зажглись фонари.
Дойдя, наконец, до своего района, он свернул в одну из арок дворов, и, обогнув криво припаркованный минивэн, зашел в свой подъезд. Сколько Ясли помнил, лифт работал раз через три. На этот раз не повезло, и мальчику пришлось пешком подниматься до четвертого этажа.
Выйдя на лестничную клетку он замер: из-за обитой дерматином двери его квартиры доносились звуки скандала. Он медленно подошел к ней и прислонился ухом.
- Сука! – внезапно раздался изнутри крик отца, и что-то тяжелое с грохотом упало, заставив и без того напуганного мальчика буквально отскочить в сторону.
Такого в их доме еще не происходило, и Ясли опешил. Он машинально отошел от двери и сел на бетонные ступеньки. Затаив дыхание, он стал вслушиваться.

Пьяный мужчина стоял посреди гостиной, сжимая побелевшие кулаки, и не знал, что его переполняло больше: отчаяние, страх, или раскаяние после содеянного. Никогда за период двадцати лет брака, он не поднимал руку на свою жену. Никогда, ведь он любил ее. А теперь она сидит на коленях, облокотившись на упавший шкаф, и, спрятав лицо в ладонях, почерневших от слез и туши, сотрясается в беззвучной истерике. Тыльную сторону ее запястья разрезает красная ленточка крови, а из собранных в хвост волос выбилось несколько прядей. С минуту маленькая гостиная наполнялась этой немой сценой. Всю эту минуту Ясли не дышал.
Эдгар Ванаспес, так звали отца Ясли, был довольно высоким мужчиной, носил аккуратную бороду, а на голове его уже начали проступать седина и лысина. Он предпочитал даже дома ходить в брюках и рубашке, а на носу всегда были очки для чтения. Все в его образе говорило о схожести с преподавателем, кем он, в принципе и являлся. Сейчас же его очки запотели, уголок глаза сильно дергало тиком, он истово кусал губы, и мечтал лишь об одном — провалиться под землю, испариться, умереть, что угодно, лишь бы не быть тут. Ни мысли Эдгара, ни Алисы, его жены, сейчас вообще не занимало, то, почему их единственного сына до сих пор нет дома, хотя на улице давно стемнело.
А их сын, тем временем, сидел в коридоре и думал, что такого могло произойти, что вывело обычно спокойного отца из себя. И тут, он кое-что вспомнил, и сразу все понял: отец видимо проведал о том, что его жена с некоторых пор заимела роман на стороне. Сам мальчик знал об интриге чуть больше месяца, когда однажды, прогуливая уроки, увидел мать издалека в торговом центре с незнакомым мужчиной. Те сидели в кафе рядом друг с другом, слишком близко для просто друзей, о чем-то шептались, и обоим, кажется, это очень нравилось. Мужчина был одет в строгий черный костюм и выглядел, словно агент спецслужб или какой-то актер. С его лица не сползала хищная улыбка, и он держал чужую жену за руку. Ясли был довольно далеко и не смог толком рассмотреть его лица внимательней. Ближе мальчик подходить побоялся, но запомнил одну деталь – мужчина закуривал одну сигарету от другой. — Должно быть, от него ужасно воняет табаком — предположил Ясли, и тут же случилось невозможное – его мать буквально обмякла на мужчине и впилась курильщику в губы своими. Причем долго и страстно. Ясли не стал на это смотреть и пошел безучастно бродить по улицам. Все было будто во сне и оставшийся день он совершенно не запомнил.
Вечером того дня он не удержался и намекнул матери на то, что видел. Она не спросила, почему ее сын прогуливал школу, не пыталась отпираться или оправдываться. Она просто побелела, став похожей на статую, села на стул, забыв про все кухонные хлопоты, и уставилась в пустоту. Чуть отойдя от ступора, она попросила ни в коем случае не говорить отцу, и обещала, что расстанется с тем мужчиной. Когда же Ясли спросил, а кто этот мужчина такой, мать лишь покачала головой и ответила: – Без понятия, — сказала она, — но такое чувство, что я его всегда знала… – Ясли не смог не заметить той грустной мечтательной улыбки, которая появилась на ее лице, и румянца, что вопреки всякому стыду, проступил на ее фарфоровых щеках при этих словах.
С того дня мать и сын почти не разговаривали. И жизнь из их дома уходила. Это чувствовали все. — Видимо не бросила, раз отец узнал, — думал Ясли, слушая очередную грубую реплику Эдгара из-за двери.
Потом послышалось, как проворачивается замок в двери их квартиры, и Ясли, сам не зная почему, отбежал этажом выше. Ему было неловко попадаться родителям на глаза, может даже стыдно за то, что он сидел тут, не решаясь зайти внутрь и принять часть гнева на себя. Он спрятался в тени и краем глаза стал смотреть.
Дверь с рывком открылась, осветив темную лестничную площадку.
- Давай, катись, шлюха! – кричал отец.
- Ну и укачусь! – рявкнула в ответ мать, после чего показалась на площадке. Ясли попытался получше ее увидеть, но она слишком быстро скрылась из виду. Тишину подъезда разразил стук удаляющихся каблуков, а за тем и грохот подъездной двери.
- Скажем спасибо Господу и Президенту Мира от всего сердца за эту чудесную игру! — радостно вещал голос диктора из телевизора в квартире. Овации и торжественные возгласы взревели на всю площадку.
Ясли пошел внутрь. Он осторожно закрыл за собой дверь, разулся, положил в угол рюкзак, и встал возле проема, ведущего в гостиную, где и увидел отца. Тот стоял у подоконника, спиной к мальчику.
- Она обещала бросить его, — сказал с сожалением Ясли.
Отец начал медленно разворачиваться. Ясли ожидал увидеть полные печали, может даже слез глаза, но вместо этого испытал на себя яростный взгляд человека, только что узнавшего жестокую правду.
- Бросить… — голос отца сорвался на хрип, — …его?
- Ну да.
- Бросить кого?! – взревел отец.
И тут мальчик понял, что болтнул лишнего. Отец сжал кулаки и неровной походкой направился в сторону сына. Не дожидаясь развития событий, Ясли выскользнул в проход и побежал вниз по лестнице.
- Давай! Беги за ней! Потаскуха и лизоблюд! – слышал мальчик обидные слова отца, пока бежал вниз.
Эдгар был бы рад догнать его и выместить еще немного злобы, но он был просто не в состоянии от принятого на грудь. Он захлопнул входную дверь, и, по стенке, вернулся обратно в гостиную, чуть не упав, поднял закатившуюся под батарею бутылку виски.
- Здравствуйте! – воскликнул Эдгар на всю квартиру, плюхнувшись в свое любимое кресло напротив телевизора. – Меня зовут Эдгар! – Он открутил пробку. – Моя жена шлюха, мой сын трус, а я алкоголик! – С этими словами он сделал большой глоток.
Эдгар Ванаспес, отец Ясли, и преподаватель английского языка в одной из местных школ, и правда, с некоторых пор, имел проблемы с алкоголем. Но всегда был из небуйных пьяниц. Если напивался, то, как правило, сидел тихо и вскоре мирно засыпал. Любовь его к жене еще не прошла, в то время как он чувствовал, что жена к нему охладела полностью. У них не осталось былых общих увлечений, будь то поездки в горы, или просмотр телевизора по вечерам в обнимку. Его жена все чаще задерживалась на работе, а приходя, не особо разговорчиво ужинала и ложилась спать. Иногда она обнимала своего мужа, лежа в их постели, и так засыпала. Но если Эдгар не был пьян, то долго не мог заснуть. До его ноздрей доносился едва уловимый запах другого мужчины. Не то чтобы аромат одеколона или лосьона после бритья, скорее некая мистическая сторона запаха. Поэтому он и пил. Только так он не чувствовал этого запаха, и иногда даже, забыв о нем, занимался с Алисой любовью.
Так и не допив содержимое бутылки, он вскоре уснул в кресле напротив телевизора. Ближе к утру, эфирное время телеканала закончилось, и на экране возник белый шум. Разбудил Эдгара мужской голос.
- Доброе утро, Эдгар! – услышал он незнакомый голос и тут же испуганно проснулся.
За окном только начало светать, мерзкое холодное утро еле освещало квартиру, на экране телевизора – помехи, а вся комната застлана сигаретным дымом. А в тени угла, между окном и упавшим шкафом, стоял мужчина.
-Твою мать, кто ты, и что тебе нужно? – спросил Эдгар. Он еще был пьян и не очень хорошо соображал. Но понимание того, что в квартире посторонний чуть его отрезвила. Он пытался разглядеть незнакомца. На нем был темный костюм и белая рубашка.
- Не уж то не узнал? – добродушно спросил мужчина и затянулся сигаретой. Красный огонек на мгновение осветил его лицо, но оно было для Эдгара совершенно чужим.
- Нет, — ответил Эдгар.
Мужчина еще раз затянулся, потом усмехнулся и бросил окурок на ковер, затушив после его туфлей. Эдгар начал оглядываться в поисках возможного оружия для защиты себя и своего дома от такого наглого незваного гостя, но вот мужчина вышел на свет, и их глаза встретились. Эдгар не мог оторвать взгляда, а незнакомец даже не моргал, он впился в него взглядом и недобро улыбался. И тогда Эдгару показалось, что он знает этого человека всю жизнь. А окончательно узнав его, расслабился.
-А, это ты. Угостишь сигаретой?