виктор иванович мельников : Трепанация

Настоящая война с самим собой начинается с бодуна.
Мой склизкий мозг растекается по стенкам черепной коробки. Я позволяю кому-то сделать трепанацию черепа, чтобы освободиться от ненужных мыслей. Этот некто, вскрывающий мою черепушку, видит студенистую массу, похожую на персиковый йогурт. Он не удерживается и берёт чайную ложку, окунает в серое вещество и пробует консервированные, перемешанные с адским дерьмом мозги, а вместе с ними он ощущает вкус моих гадких мыслей. Не знаю, нравится ли ему? Но это становится для него откровением. Я вижу по его лицу, он кривится. И, как я сам, предаётся забвению. Но по инерции, или по разумению его, чайная ложка не откидывает из мозга попадающиеся чёрные мысли – он не избирателен, поедает всё подряд. Таким образом он очищает меня от необоснованного страха, потустороннего гнёта, как кажется. Но в то же время сам загрязняет свой организм. Он тянет в рот еду и не оставляет мне ни радости, ни веселья, ни удовольствия прошлых лет, которые добавлены в серое вещество в меньшем количестве; я с ним делюсь, мне не жалко этого добра. Он пьянеет вместе со мной! Я испытываю удовлетворение, восстанавливаю помутневший рассудок, и он, этот некто, едок, замечает, что я неудачник – да, я часто выпиваю три рюмки водки один, а после ищу собутыльников.
Он присоединяется ко мне. Мы теперь вместе. Я плохо различаю его лицо, но мне представляется, что он хороший человек. Он сам наливает мне рюмку водки одной рукой, другая рука держит чайную ложку. Наливает и себе.
- Не все мысли оправдываются, — говорит он. – А я только совсем немного опробовал.
- Я знаю, — говорю.
- Чем ещё со мной поделишься?
Мне кажется, я знаю его имя. Его зовут Гриша – в прошлом я с ним работал вместе. Но я не уверен. Поэтому не обращаюсь к нему по имени, а просто говорю:
- Черпай ложкой дальше, ешь больше, закусывай.
Он снова лезет ко мне в голову, когда мы с ним выпиваем. Я занюхиваю рукавом грязной рубахи, он закусывает моим мозгом.
Я говорю:
- Правильно делаешь, что со мной выпиваешь. Узнав правду, можно сразу напиваться, чтобы о ней позабыть.
Он отвечает:
- Рано ещё, — и продолжает ковыряться чайной ложкой в студенистой массе.
Не изменившись в лице, я закрываю глаза. Мне думается, как ему удаётся обезболивать весь этот процесс? Мне даже приятно, что он делает.
Тем временем ему не терпится перевернуть весь мой мозг. Он отыскивает в нём пророчество моего покойного отца, что я не так далеко уйду от него по кривой дорожке. Он находит там переплёты книг, которые никто не читает уже. Обнаруживает старые фильмы – некоторые из них он смотрел. Удивляется, когда узнаёт, что, было время, я сплю на осколках стекла каждую ночь, потому что каждый вечер укрощаю свою плоть с одной шикарной блондинкой, и длится это на протяжении нескольких лет, пока она не уезжает с другим молодым человеком куда-то в Европу, там и исчезает. Ему попадается моя доза героина – я хочу хотя бы раз в неделю ощутить чей-то клитор и задницу, я требую, чтобы мне отсосали. И объясняю это тем, что не моя вина в том, что так сильно этого мне хочется, — я ведь мужчина. Опуская чайную ложку глубже, до самого дна, он обнаруживает, что в какой-то период времени огромный поток информации попадает мне в голову, пронзает насквозь, разносит мозги, и рождаются глупые мысли, которые я записываю, а некоторые публикую. Например: только осознание неосознанного может привести осознавшего к гибели. Или: деньги, секс, деньги, секс, деньги, секс… когда сбываются самые заветные мечты, следует ожидать хотя бы внебрачного ребёнка. Ему не верится, но это так. Теперь для него открывается информация, что я ненавижу одиночество, но жена любит меня, и я продолжаю оставаться с ней, жертвуя собой. Но всё же я расстаюсь, но так и остаюсь один. И он уясняет, что, в самом деле, привычки отталкивают людей друг от друга так далеко, что они порой не замечают ближнего своего, находясь совсем рядом друг с другом.
Мой собутыльник, казалось, давится всем этим ширпотребом моего мозга, пища застревает у него в горле, еле лезет. Но у нас имеется ещё водка, которая проталкивает информацию если не в желудок, то в жопу, как по маслу, и там, в кишечнике, всасывается. Мы продолжаем выпивать. Я начинаю постепенно забываться, а он пробирается дальше в глубины моего сознания. Чайная ложка находит теперь, как я становлюсь взрослым мужчиной – это превращение происходит не с возрастом, а в шестнадцать лет, с первым неудачным сексуальным опытом, – та женщина, проститутка, награждает меня триппером. Я отдаю ей деньги за то, что стало для меня неприятным откровением. Взамен получаю гонорею. Она исчезает из моей жизни так быстро, как и появляется, но я, к ужасу, остаюсь с болезнью один на один, иду в больницу, а когда узнают родители — то ругают меня, мне стыдно, и, только прочитав Фрейда, я понимаю, почему меня мучает совесть: только любовь побеждает стыд. Я же лишь увлекаюсь на тот момент и не могу влюбиться, потому что не нахожу взаимности, как мне кажется… После очередной рюмки, счёт которым я уже потерял, мой собутыльник пугается, он выуживает информацию, которая, наверное, для него является неприемлемой. Я отрицаю бога. Ибо не могу требовать от него невозможного, потому что это бессмысленно, как просить вечной жизни…
И его рвёт! Я не могу разобрать – от чего? То ли закуска, еда, оказывается пропавшей, то ли ему плохо от водки? И он опустошает свой желудок прямо мне в черепную коробку, назад. Таким образом, он показывает мне, по всей вероятности, что сыт моими мыслями и моим прошлым.
- Идеи не новы, — говорит он, — а серое прошлое не отличается от настоящего.
Я отвечаю:
- Реальность никому не нужна. Она слишком пугает. Поэтому ко всему надо стараться относиться спокойно, — и добавляю: — Череп мне закрой, пожалуйста, не оставляй меня в таком неприглядном виде.
Он выполняет мою просьбу и исчезает, растворяется сахаром в стакане с чаем. Я подхожу к зеркалу, рассматриваю себя: всё нормально, не стоит беспокоиться. Покачиваясь, возвращаюсь к бутылке, наливаю остаток водки, выпиваю, занюхиваю грязным рукавом рубахи и засыпаю прямо за столом, свесив голову на плечо. Мне снится, что я получаю Нобелевскую премию мира, все аплодируют, чему-то радуются воздушному – и это становится гениальной ложью для человечества.