Антоновский : Диалоги о рыбалке

Я сидел один в пустой квартире. И случайно наткнулся на Диалоги о Рыбалке.
На Диалоги о Рыбалке, где старичок-судья, в красной жилетке с надписью судья взвешивал рыбу. На Диалоги о Рыбалки, где после старичка судьи, показывали непролазные в своей дреме леса вдоль великих и скоростных рек. Диалоги о Рыбалке спец.выпуск который когда-то поставил Андрей Тарковский. Когда-то в безвременье поставил Андрей Тарковский. Иван Затевахин рассуждал о том, о сём. Иван Затевахин рассуждал о реальности и нереальности. Иван Затевахин рассуждал о любви. Как это принято у Ивана Затевахина, он рассуждал о любви своим вельветовым баритоном. Голая девушка лежала на лодке обращенная к невидимому зрителям небу. Иван Затевахин, рассуждал, как лучше познакомится с ней. бледно-лунная грудь, оконечники копий — соски, глубокие глаза, пластичная улыбка, Иван Затевахин перечислял несколько вариантов, как можно познакомится с ней, можно подплыть и спросить её, где водится самая жирная нерка, можно накинуться на нёё вынырнув из воды подобно Посейдону, можно обнять её слизкими гигантскими щупальцами подобно кракену.
Зашторенные зеленью леса тянулись вдоль великой реки, обращаясь в мускулистые, сухие скалы, скалы перерастали в заросшие искарёжанным временем индустриальные пейзажи, индустриальные пейзажи перерастали в серые, как через капли стеклоомывателя набережные на окраинах городов, серые набережные перерастали в великие города разноцветные и помпезные, как засохшие пирожные, напоминающие Петербург и Венеции, великие города перерастали в пустынные песчаные пляжи Юга похожие на небритые лица рабочих с плантации, песчаные пляжи Юга, обрастали мягкими снегами и терялись в колючем пару севера. Быстрое течение несло лодку, в Диалогах о Рыбалке, которые поставил когда-то Андрей Тарковский. Иван Затевахин рассуждал о реальном и нереальном, о том какой мир реальный, а какой нереальный, что важнее диалоги или сама рыбалка, он рассуждал, что нежное шептать на ухо девушке, чтобы её пластичная улыбка зашагала к тебе. Времена года на берегу, пятиминутными часовыми, сменяли друг-друга, тягучего Тарковского сменял шершавый Джим Джармуш, Джима Джармуша сменял медленный убийца Ким-Ки-Дук, и потом к делу приступали авторы пустякового, многоходового, бесконечного сериала Спальный район на Первом Канале. Режиссеры начали меняться, камера следовала за лодкой, объектив был с самым широким углом какой только существует. Режиссеры и пейзажи менялись оставались только обнаженная девушка, река, лодка и Иван Затевахин. Когда проплывали провинциальный американский городок, он зачитывал, что то из Ствиена Кинга, он зачитывал слова Фёдора Двенятина, что если вытащить из Стивена Кинга всю мистику, то останется зеркало американской души, я помнил эти слова, я услышал их когда-то бесконечно давно по кухонному радио. Иван Затевахин добавлял к ним слова Ларса фон Триера, что все мы так или иначе американцы, Иван Затевахин выкидывал из Стивена Кинга всю мистику и зачитывал оставшиеся предложения, когда лодка с девушкой проплывала мимо провинциального американского городка.
Американский городок, сменялся неземными инопланетными пейзажами, там обломки космических зондов, напоминали о некогда великой и могущественной, перепачканной мазутом империи.
Девушка затянула странную песню. Иван Затевахин не стал её слушать. Он травил байки из своей жизни, безжалостно смешные, и в конце такие грустные и трогательные, что от них хотелось заплакать. Он рассуждал об Одиссеи, и о космической Одиссеи Кубрика, и о ещё какой-то Одиссеи, но точно не капитана Блада. Вспоминал, как разучивал на гитаре пенси Розенбаума и Radiohead, и ещё про то, что самый свободный воздух в подземных переходах. Ивана Затевахина несло, это были Диалоги о Рыбалке, масштабные, раскрытые, расшифрованные Диалоги о Рыбалке, Иван Затевахин гипнотизировал зрителя, он рассказывал, как рассматривал в замедленном повторе футбольного матча кинетику двигающую тектонические плиты земли, он говорил такую чушь, что, трактуя её по своему я заполнял всё пространство пустой квартиры, и всё казалось мне тесным перед телевизором.
Загипнотизированный Иваном Затевахиным, я не заметил, как девушка исчезла. Как исчезла лодка и обнаженная девушка и осталась только река. Но Иван Затевахин не замечал этого, он вспоминал как стоял в очереди за кедами Рибок, всю ночь, в 1984 году, в спортивном на проспекте Науки, он наслаждался этим, и говорил что никогда не испытывал ничего подобного той ночи …

- Где она? – орал я в экран – Куда вы её дели?.

Река неслась мимо орнамента свалки, мимо играющих в баскетбол курящих негров, мимо беженцев в оборванных одеждах, которые смотрели в камеру, как смотрят на грузовики с солдатами, в надежде, что те увезут их из под огня, мимо мальчишек кидающих тяжелые булыжники в кипящую реку, мимо монохромных любовников, занимающихся самым сокровенным на белом, песке.

Камера успевала за течением, Иван Затевахин толкал выдающиеся байки про кризис среднего возраста. Он совсем забыл про девушку, хотя когда-то хотел познакомиться с ней. Ветер нёс его гулкий монолог, звукорежиссер добавил эхо, девушки нигде не было.

Затевахин – орал я в экран, орал что есть мочи, орал – Затевахин! – я ревел, казалось стены пустой квартиры тряслись. Затевахин – З –А – Т – Е – В – А – Х – И – Н!

А ведь есть ещё Ультимэйт Сарвайвл, Есть то ли уж, то ли утёс Бер Грилз, есть Николай Николаевич Дроздов, паутиныч, добрый дедушка, есть, на свете – ещё множество передач, в поисках неведомого полысевший андроид Вертер — Сергей Дружко. Есть множество миров. Безумцев, странников, бродяг.

Но девушки нигде не было. Камера летела, река не кончалась, прозрачная, как всё то, что мы не можем выразить, сквозь неё даже было видно наглую рыбу.

Затевахин перебирал время, он торопился как гроссмейстер в цайт-ноте, он рассказывал про перестройку, про шахматные кафе в рюмочных, он заливисто хохотал.

А я всё думал о ней. Что случилось по пути? Ведь мы никогда не могли бы быть вместе – она там, а я здесь перед экраном. Но теперь мне не хватало её. По берегу тянулись парки аттракционов, бары в которых веселье, по берегу тянулись вечеринки, самые веселые и полные счастья, самые заманчивые и запоминающиеся навсегда. Но мне было не до них. Я думал о странной девушке, с маленькой грудью, с чуть лисьим выражением лица, с бесконечно убегающей в даль улыбкой, с окаймленными серебряной глубиной глазами. Почему я грустил о ней? Почему сожалел? Почему я бросил попытки докричаться до Ивана Затевахина? Я мог бы скачать с торрентов все выпуски диалогов о рыбалке, я мог бы пересмотреть 100 гигабайт, и никогда бы не нашёл этот выпуск. Мне кажется что она должна была начать мастурбировать в своей лодке, закусить губу, постанывать.
Так возможно было бы если бы режиссером программы был я.

Раз в пять лет, уже много лет, в пятницу натыкаясь на передачу Поле Чудес – удивляешься, что она всё ещё идет.

Где всё- таки эта девушка? Я случайно переключаю канал. Сонный день, в дверь уже звонят.
Здравствуй, родная – такая привычная, целует меня в щеку, как целует уже которую тысячу дней. Мне немного стыдно, что о той девушке я так сожалел только что. Мы пошутим насчёт ужина, сядем есть, захочет взять пульт, но я – буду сам переключать, стараясь случайно не включить канал, где Иван Затевахин, рассказывает о том как первый раз читал Хайдегера, и как на день святого Валентина, уснул в троллейбусе и потерял жену, и пустая река без лодки, проплывает мимо моего дома. Вечереет. И электрический свет в моём окне уже включен.