norpo : Письма самому себе.

Привет Я.

Немного странно писать письмо себе. Зная, что его никто не прочитает. Но, я знаю наверняка, что оно дойдет.
У меня все хорошо...
Смешно, да?

Давай начну по-другому:
У меня не всё хорошо. И самое главное — никогда хорошо не было и не будет наверно.
Привет семье, не болей!

Коротковато получилось, но зато ёмко и доходчиво.
Можно добавить немного воспоминаний:
А помнишь мою вечную прогулку по Москве? Этот одинокий променад вдоль по Пятницкой, потом через мост, брезгливое сплевывание влаги в сторону балчуговой роскоши, проход через Красную площадь, эта вечная борьба пенсионерок за живую монету на нулевом километре, мне всегда представлялось, что через годы тренировок, монеты перестанут долетать до земли, а бабки станут кусать туристов и отгрызать им щедрые фаланги пальцев.

А потом по Тверской, с заходом в Камергерский, там государственное искусство по билетам дешево, а по жизни дорого и от того нелепо, ибо тем кому дорого дешево – не прочувствуют так, как те, кому и дешево дорого и недоступно.

Съесть сосиску, подумать о культуре, бросить бумажку от сосиски мимо урны — проявить уважение к культуре.

А потом книжный, длинный, как такса, ненужный, как замок на вечно пустом почтовом ящике, все есть в сети — книги, фильмы, песни, почта, секс. Интернет обесценил важность прикладных носителей информации, зато повысил самооценку.
Посмотрел на записные книжки. Дорогие, красивые и такие ненужные. У меня в телефоне есть лучше и память на восемь гигабайт. Я столько не запишу никогда. Прощай молескин!

А вот и бульвар. Старый добрый бульвар. Просто идти по аллее, глазеть по сторонам. Восхищаться до блевоты лужковским ампиром и думать, думать обо всем. Особенно хорошо мечтать о несбыточном. Строить планы неслучившегося. Дарить и благосклонно принимать любовь красавиц. Мстить коварным врагам.

А наяву люди вышли на защиту животных. Это странно. В нашей стране многие живут не лучше животных. В мире миллионы живут хуже животных. Так это фальшиво. А лица организаторов мрачны. Им мало — это видно, им всегда всего мало, их наняли привезти плакаты и оборудование, собрать в кучу молодых студентов и фотопригодно их выстроить для съемок, а потом всё это везти обратно, разгружать, выпить с коллегами, купить домой кусок замороженного трупа коровы или замученной антибиотиками курятины, социально опасного хлеба за восемь рублей, что-то майонезное за десять рублей и пакет молочного за тридцать, а в это время самый лихой студент, тот, что громче всех защищал зверушек, тот, кого покажут три секунды по местному телеканалу, уже лихо жарит сокурсницу, накормленную шаурмой и напоенную банкой живительного пива с берегов Невы. Невские пивовары любят номера, любят беззаветно, как партия Ленина и почти все сорта своей порошковой дряни помечают именно ими.

Картонка из-под макчая не попала в урну. Предсказуемо не попала.

Пора двигать домой. Пора в метро. Почувствовать локоть сограждан. Чувство локтя в метро достигает апогея, вершины. Только в метро я могу понять, сколько же нас в этом городе.
А еще метро дает шанс узнать поближе типажи современных горожан, рассмотреть лица, одежду, определить уровень культуры, этническую составляющую. Иногда от этих исследований становится дурно и тогда надо сразу выйти на поверхность, неважно где, вынырнуть, глотнуть свежего табачного дыма и снова вниз.

А вот и дом.

Помнишь?

Да, я понимаю, такое легко забыть. Нет ничего волшебного в серой, безликой бетонной коробке, заботливо окруженной:
Тополями, машинами, чахлыми кустами, разбитыми асфальтовыми дорожками, сквозь которые видно историю последних тридцати лет, слои асфальта, как кольца на спиле дерева показывают эволюцию нашего района — от брежневской кладки до горбачевской, от ельцинских слоев до современных заплаток, а сверху вот он — новый слой, уже весь в трещинах, но еще пока держится, молодец, полгода протянет, без ремонта и без проблем. Но еще не один слой асфальта, на моей памяти, не переживал зиму. Не один. Никогда. И этот не переживет.

А вот и моя квартира. Именно так красиво называется бетонная клетушка для городского животного. Бетон и стекло, пластмасса и дсп. Уют двадцать первого века. Животные, у которых хозяева богатые и щедрые, живут в клетушках попросторнее, но всё равно итог один — бройлер должен умереть и быть съеденным, лучше заживо, но не всегда выходит. А кости закопают на отшибе, под быстрое и безучастное бормотание попа, у которого вы писятпятый за день, а над вами поставят китайский булыжник и пластмассовые цветы и возможно цыплята будут вас помнить: как вы вместе замаривали червячка, как смотрели в экран и выражали эмоции, а наседка вспомнит, что однажды большой человек, хозяин, дал вам в конверте много бумажек и вы все ходили покупать отечественную повозку и вы были счастливы в тот момент, когда в обмен на кучку бумажек вы получили возможность ездить к кормушке с удобствами.

Вот собственно и все что я хотел тебе написать сегодня.
Да и вообще, зачем я тебе пишу — ты же никогда не читаешь.

Опять Я.

P.S. Мне нечего добавить.

P.P.S. И сейчас ничего не придумал.