death_catt : Картошечка.

Привычным до машинальности жестом руки полковник Инин «отдал честь» дежурному на КПП и покинул здание Генерального Штаба, вливаясь в разношерстный московский поток трудящихся граждан. Обычно, двигаясь в направлении Арбатской, полковник прятал взгляд своих уставших глаз где-то на мостовой, изучая последние тенденции в обувной моде и стараясь не наступить на рядом идущих людей. Но не так было сегодня! Последний рабочий день на неделе, поразительной синевы весеннее небо с небольшой примесью нарядных белых облаков и мощнейшие потоки солнечной радиации, превращающие даже летний вариант офицерской формы в скороварку «Заря». Именно эта скороварки и напомнила Инину о светлом казахстанском периоде его службы в рядах Советской, тогда еще, армии. Когда он лихим старлеем с молоденькой красавицей-женой ворвался в компанию таких же молодых и лихих лейтенантов, именуемую В/Ч № какой-то там. Располагалась В/Ч в сорока километрах казахской степью от ближайшего населенного пункта Капчигай, из продовольствия на складе имались только просолидоленные банки с тушенкой и спирт, выдаваемый по 200 грамм в день для протирки оборудования, так что к концу недели накапливался ровно литр, а это, согласитесь, неплохо. Из тушенки с перловкой получался неплохой супец, а если вдруг удавалось раздобыть хоть немножечко муки, офицерские жены, уложив спать своих малолетних чад где-нибудь на балконе ввиду адской жары, принимались всей толпой лепить замечательные тушеночные пельмени. Но настоящий праздник наступал в гарнизоне тогда, когда, поднимая вековую пыль с проселочной дороги, к городку приближался огромный военный Урал с темно-зеленой кабинкой и деревянным кузовом. В кузове, крытом брезентом незабвенного цвета хаки, лежали мешки с долгожданной картошкой. Картошка, скажу я вам, это такой же фетиш всех тоскующих по родине офицеров, как березки или баня для эмигрантов. Картошку принято было жарить на маргарине мышино-серого цвета, который ну ни в какую не хотел таять на чугунной сковородке, и подавать к столу вместе с квашеной капустой в узком семейном кругу (ну то есть не вся часть, а человек шесть самых близких друзей). Вместе с шашлыком, жареная картошка составляла обязательный для каждой офицерской семьи набор блюд, которые глава семейства обязан был уметь готовить превосходно. «Картошечка! Какая замечательная мысль… Давненько я ее не готовил. - подумалось вдруг Инину, - А сегодня пятница, приеду домой пораньше да и займусь этим делом, пожалуй.»
Воспоминания о Казахстане вводили Инина в какой-то непонятный транс, реальность переставала существовать. Долгожданная для каждого военнослужащего Москва и служба в Генеральном штабе как будто исчезали, к полковнику возвращалась его удалая молодость, пыльная степь, жара, трехлетний Алешка, сынок, прыгающий по детской площадке в одних трусах. Всплывала Леночка, жена, румяная чуть полноватая блондиночка с голубыми, как Капчегайское водохранилище, глазами. Господи, сколько взглядов, полных зависти и восторга поймала она на себе, когда Инин впервые представил ее местному обществу на именинах у замполита в прекрасном белом платье, сшитом ее умелыми руками из шторы. Да и как сшитом! Пако Рабан обосрался бы, если увидел, беспесды.
- Олег! Олег, ты к метро? – голос сослуживца оказал на полковника отрезвляющее действие, - Пошли…
Сослуживец был полковнику гораздо менее приятен, чем воспоминания о собственной молодости. Двуличная, пузатая скотина с хорошо заточенным под лизание начальственных жоп языком и отвратительной лысиной, которую он старательно зачесывал боковой прядью волос. Непослушная прядь, однако, довольно часто вставала на дыбы, получалось довольно забавное зрелище. Сослуживец нес какую-то пургу о том, кто чего у родного Министерства Обороны спиздил, да как продавал. Тех, кто ничего не пиздил, как Инин, он считал забавными и очень милыми мудачками.
Держась за поручень в переполненном вагоне метро, полковник опять уплывал в мир своих грез под монотонный стук колес и почти неразличимый в этом стуке голос сослуживца. Вспоминалось ему, как солдатики, накурившись казахской травки, мирно растущей возле самого забора, стреляли из ПК по дикопасущемся коровам и сухонькому казахскому дедушке, пытавшемуся этих самых коровок вернуть домой. Стреляли солдатики плохо, из трех с половиной килограмм боеприпаса ни один патрон цели так и не достиг. Ну а если бы достиг, полетели бы буйные офицерские головы из-под острого топора Военного Трибунала.
Очнулся Инин только у дверей своей квартиры. Очнулся потому, что дверь, не смотря на все настойчивые просьбы звонка, открываться никак не хотела. «Вот и прекрасно! – подумал Инин, нащупывая в карманах брюк заветный ключик, - дома никого нет. Сделаю им сюрприз».
Скинув пыльные офицерские ботинки, кинулся Инин к раковине на кухне и, закатав рукава, принялся чистить картошку. Живым солнышком растеклось подсолнечное масло по тефлоновому покрытию сковородки, посыпались на него ровные картофельные бляшки и зашипело масло, отплевываясь раскаленной влагой. Оставив картошку на плите, достал Инин из холодильника банку с квашеной капустой, огромной деревянной ложкой набрал в салатницу содержимого, плеснул подсолнечного масла, положил в серединку ложку горчицы и, засыпав все сахаром, принялся перемешивать. В это время открылась входная дверь, и на пороге возник сын Алексей.
- Алешечка, сынок, - со всей искренней нежностью, неожиданной возникшей в подполковничьем сердце, бросился приветствовать родного сына Инин, по пути вытирая руки о кухонное полотенце, - а я картошечки нажарил. Пойдем кушать!
- Не, бать. Я у Аньки пожрал.
- У какой Аньки? – недоуменно спросил Инин, напоровшись на ледяной тон Алексея.
- У какой, у какой… - раздраженно передразнил Алексей отца, - у бабы у своей. Ты бы хоть немного мной и матерью интересовался…
Разговор на этом был окончен. Неприятно лязгнула два раза собачка замка, закрывая за Алексеем дверь комнаты, которую полковник привык называть детской, не смотря даже на то, что детей там давно уже не было. Маленький мальчишка бежал по раскаленному асфальту, шлепая сандалиями и выкрикивая победное «ПАПАВЕРНУЛСЯ», навстречу молодому лейтенанту, но не добежал, вернее, вырос и побежал мимо к какой-то загадочной девушке по имени Анька. Вернувшись на кухню не бодрой походкой, полковник попытался отобедать. Однако, огромный ком обиды и разочарования встал посреди горла, как клапан. Вдобавок ко всему, картошка сгорела, а капуста воняла грязными носками, что тоже аппетит не пробуждало. Минут через пятнадцать бессмысленного ковыряния тарелки, обнаружил полковник напротив себя свою жену Елену. Но не ту цветущую Ленку в платье из шторы, а отцветшую женщину с вытянутым желтым лицом, дряблыми щеками и сетью мелких морщинок вокруг глаз.
- Олег, мне нужно с тобой поговорить. Ты, наверное, и сам понимаешь, что дальше так нельзя. Мы давно уже с тобой, как чужие. Ты все время где-то витаешь, ты и сейчас меня не слушаешь. Я недавно встретила одного человека…
Елена была права, подполковник Инин стоял сейчас с плановой самокруточкой на пыльной дороге и смотрел на закат. Розовое зарево распространялось с запада, заливая редкую степную растительность каким-то магическим свечением. Тушканчики, вылезшие из своих уютных норок, стояли как маленькие столбы вдоль дороги, давно уже научившись видеть истинную красоту заката без всяких там самокруток.