Токсичный Мститель : Мадагаскар

Кровь, разлитая на плоских камнях, дымится на солнце. Ты сидишь на утесе напротив океана. Волны утешают, убаюкивают, уравновешивают. Иногда ты опускаешь взгляд на руки. Не дымятся, хотя тоже в крови. Следовало бы спуститься к прибою и смыть с кожи липкие перчатки. Но пойти к воде ты не можешь. Боишься, что бесформенное отражение выскочит из пены и схватит за горло. На этой площадке убийство произошло шестьдесят минут назад. Теперь ты вспоминаешь каждую из них. Сев за руль хронометра, включаешь заднюю передачу. (59) Жизнь продолжается. Самое главное – не заморачиваться. Чувство надуманной вины пройдет. Миллиарды людей убивали друг друга, и ничего. Шарик вертится. Вертится, и нет ему дела до копошения микробов. В конце концов, всю человеческую культуру выплеснули из насилия. (58) Плюнь, разотри, забудь. До города всего полтора километра. Дойдешь, не развалишься. (57) Интересно, мне будет сниться его последний хрип? А его выпученные глаза? Помню, когда бросил курить, сигареты полгода снились, если не дольше. По никотину почти никогда не скучал, но тосковал по ритуалу, по дыму, звуку чиркающей спички (56) Черт. Надо было вытащить сигареты из его куртки. Сейчас бы не мучился. Правильно, задним умом все крепки. Крабам курево ни к чему. Ага, и выпить бы неплохо. Хотя курить хочется больше. Если б знал, что после убийства так захочется подымить, то купил бы сигарет заранее. Как только доберусь до города, сразу закурю. (55) Жаль, что акулы уплыли из здешних вод. Течение в этом месяце слишком холодное. Акулы бы им славно закусили. Мне было бы гораздо спокойней, если б я был уверен, что его плоть переваривается в рыбьих желудках. А так еще всплывет ненароком. Хотя его вряд ли опознают, даже если найдут. И даже если попытаются провести дактилоскопию. Кожу с его ладоней я срезал и скормил чайкам. (54) Посижу еще пять минут и пойду. Посмотрю пока на солнышко. Аппетитное. Выглядит, как яичный желток. А прошлой ночью я смотрел с балкона на луну. Она была похожа на вареное яйцо. Меня почему-то успокаивает мысль о том, что в холодильнике лежат три десятка яиц. (53) Нет, нож вынимать не стану. Не уверен, что смогу остановить кровь. Не надо рисковать. Не надо. Не сейчас. Не забуду в следующий раз надеть бронежилет. Конечно, не забуду, ведь шрам левого бока станет отличной незабудкой. (52) А что, если нож будет резонировать болью при каждом шаге? Дышать-то мне больно. Идти будет еще больнее. Я стану как та русалка, что променяла жабры на легкие ради принца. Уж она бы точно знала, как не дать трупу всплыть. (51) Я уже раз сто сплюнул. Плюю и плюю. Плевочки кажутся жидкими продолжениями зубов. Нитевидные сосульки. Словно касаюсь прибоя с высоты. Такие слюнявые поцелуи. Или я плюю в его водяную могилу? Не стоит искать объяснений там, где под ногами нет твердой земли. (50) Гнить в холодной воде погано. Только врагу и пожелаю. А из-за чего мы, собственно, озверели? Почему достали ножи? Не помню. (49) Помню, как превратил его лицо в кровавое месиво, а после меня стошнило в рваную дыру. Дыру я проделал чуть ниже его кадыка – на уровне ключицы. (48) Все-таки нож за моим поясом оказался не случайно. Скорее всего, я готовился. И он тоже готовился. Его-то нож побольше моего будет. И теперь это мой нож. Пробоина в левом боку заткнута стальной рукояткой. (47) До воды метров десять. Если вниз по прямой. Если спускаться по склону, то будет метров сто. Не уверен, что смогу вернуться сюда, на эту площадку. Но руки помыть надо, иначе снова стошнит. Руки воняют кишками. А дождя не будет точно. Небо чистейшее. (46) Я вроде бы не терял сознания. Чувствую, как из бока вытекает кровь. Кожей чувствую, даже несмотря на сильное онемение. Ощущение не мучительное, но неприятное. Я похож на авто с пробитым бензобаком. (45) Наверное, мои предки были мясниками. Руку направляла высшая животная мудрость. Все произошло на уровне инстинкта. Я воткнул острие в его солнечное сцепление. Лезвие, скользкое от жира, ушло вниз, а потом я провернул нож и довел до грудины. Я резал живот, как масло. (44) Он схватил меня за горло левой. Ему было неудобно, ведь он правша. А вот правой, которой удобно, он успел нанести удар. Его нож застрял в моих внутренностях. Сперва я не чувствовал боли. Я рубил его шею, когда он еще стоял на коленях. (43) Ну вот, кажется, все: труп долетел до воды. Брызги высокие. Они будто бы подпрыгнули и попытались достать до моего лица. Я сплюнул в ответ. Мой плевок ничем не отличается от морской пены, только цвета розового. Эта разница временная. Морская пена порозовеет на закате. (42) Чем дольше я возвращался из транса, тем радостнее становилось от мысли, что я преодолел пустоту. Страдание и боль – индикаторы жизни. Слова – роскошь реальности. Я не хочу, чтобы меня понимали пингвины, достаточно и того, что я могу озвучить маму-папу и небо-солнце. (41) Пропасть начала сужаться, и я принялся контролировать глаголами то, что уже можно назвать моими ногами. Легкие приняли то, что можно назвать кислородом. Зрение вернулось за секунду до того, как я смог называть предметы, разграничивать свое «я» и «это самое». (40) Я есть, я есть, я есть, я есть. Я был, буду, буду. Все будет, было. Точка отсчета присутствует, она находится на переносице индуса. Довольно странный опыт: я думаю о своем носе как о перевернутом восклицательном знаке на чужом лице. (39) Мне не хочется прикасаться к шизофрении, ведь я только что вывалился из-за кулис реальности, настоящей реальности, где нет ничего, кроме осознания этого самого ничего, но меня преследует мясорубка без(о)бразного сюрреализма: крокодил на табуретке, снег на лопатке негра, воздушный пузырь на леске с крючком – именно такой снастью удобно ловить солнечных зайчиков в хмурый летний день на северном побережье Мадагаскара, а (38) вообще, конечно, видеть фиолетовые точки под квантовым колпаком – жутковато. Жутко потому, что нечем чувствовать жуть, а смотреть на точки вне времени – словно натягивать струну, которая никогда не лопнет, ведь никогда как время – не закончится и не начнется. (37) По силе притяжения пустотность похожа на героиновый сон, только вместо тепла эйфории, ощущаемого в районе пупка – черная комната, уменьшающаяся в размерах. (36) А после появляется пресс из американского боевика, жующий автомобиль вместе с трупом, с этим полувялым эмбрионом в матке багажника (35) ом ом ом ом о м о м ом ом ом о м оо м ом ом оом ом ом ом ом ом омо ом ом оом ом о мо мо момомо ом ом ом ом ом омо м ом омомо омомо оамо ом омом апоаоо аоо а оо ооооооо оо о оо о о оо о оо оо о о (34) о, а ты проснулся на скрипящем стуле в прокуренном видеосалоне и понимаешь, что на экране жуют твое тело, ведь ты же доверился этой паскудной пленке, а выйти стесняешься, потому что придется перешагивать через вульгарные ноги вульгарных зрителей, а пивные бутылки уже пусты, и фиг его знает, какой импульс дернется в их звериных мозгах, могут ведь и швырнуть бутылку. А то как же. (33) Есть. Я снова есть здесь, на этой площадке. Океан внизу. Руки воняют кишками, меня тошнит. Сжимаю свой нож правой рукой, а левой рукой придерживаю рукоятку его ножа. Это просто, если не думать. Да это просто (32) мо мо мо ом ом ом ом ом о мо м ом ом мо омо мо оамо ом ом ом ап о оо аоо а оо оооо ооо о о о оо о о (31 30 29 28 27 26 25 24 23 22 21 20) какой-то. (19) Ад – это когда нет сигарет. Как просто, оказывается, рассказать об аде. (18) Его труп полетел вниз. Бешеная вода, пенно бурлящая, раскрыла пасть с камнями-зубами. Труп пойдет ко дну. Труп падает медленно, настолько медленно, что вся сцена кажется стоп-кадром, которую препарируют на монтажном столе. (17) Вынул руку, вынул нож. Отошел, чтобы поблевать кровью. Колова гудит, как голокол. Колова идет гругом. Я чувствую себя волчком из телепередачи «Что? Где? Когда?» (16) Мою правую руку, проникшую в его нутро, что-то держит. Меня что-то не отпускает. Похоже, я все-таки открыл дверцу в каморке папы. Вот только ключик стальной. И тело из костей и мяса. Это пройдет, когда переступлю порог. (15) Наверное, именно сейчас я опровергну слова немецкого сифилитика о том, что бог давно умер. Нет, это случилось не давно, а только что. Я убил человека. Убил свое подобие. Порезал шаблон на части. (14) И меня действительно печалит тот факт, что мой пафос, этот перченый соус совести, не обжигает пищевода моей души. Бога нет, а душа есть. Приехали. Почему-то я уверен во всем на свете на девяносто девять процентов. (13) Он обосрался прямиком на мою руку. Дерьмо, смешанное с кровавой массой, стекает с лезвия и капает на черные ботинки. «Черные ботинки Из оленьей кожи Сшиты на заводе Скобяных изделий Хрупкими руками Очень юной леди». Школьный друг из позапрошлой жизни посвятил моим ботинкам блюз и спился – то ли на окраине Москвы, то ли Дублина. Или скололся, точно не помню. (12) Медленно встаю с колен. Нож-сука. Больно. Под языком кислый привкус. Мутит, как на палубе. Желудок у меня слабый. Морская болезнь вышла на берег. Морская болезнь подошла ко мне. (11) Тебе не придется оправдываться. Поединок был честным. Поверь мне. Ты видел себя со стороны. Ты не бил в спину. Один раз в живот – зигзагообразным движением Зорро. Потом ты кромсал его, но уже мертвого. Нервы, адреналин. С кем не бывает. (10) И кто кого? Кажется, я его. Одним двуногим стало меньше. Какая досада. Нет, я лучше посмеюсь. Имею право смеяться. Смех заткнет пробоину в левом боку. И все же я невероятно живуч. И везуч сказочно. (9) Жаль, я так и не увидел, куда делась вспоротая душа. Шевеление его губ прекратилось. Глаза стали пустыми. Киноварь – красивое слово. Как раз для такого случая. Киноварь вылилась из его вен на перламутр отраженного света. Я стал полупрозрачным свидетелем смерти. Смерть разрешила мне стать ее проводником. (8) Убийца. Убийца. Убийца. Убийца. Убийца. Этого теперь никто не отнимет. (7) У белой акулы серый плавник. В сумерках плавник кажется черным. Но сейчас полдень, и я стою на утесе. Задыхаюсь, как пойманная рыбина. Нож, торчащий из моего туловища, похож на гарпун. Зовите меня Измаил. (6) Мне известно нечто. Это нечто раскрылось в моей руке, как летающий цветок. Чешуекрылые не останавливаются на светофоре, они просто пролетают над перекрестком с круговым движением. Возможно, ему повезло, и он стал имаго сразу, без яично-личиночной стадии. Хотя поползать ему бы не помешало. Это воспитывает, закаливает, укрепляет. (5) У ножа есть глаз. Глаз, способный видеть насквозь. Если относиться к ножу с уважением, он впустит тебя в себя, и ты сможешь увидеть изнанку живого. Твой острый взгляд остановит шевеление. (4) Наступит тот единственный миг, ради которого стоит умирать. Накатывает мудрость. Мудрость всепроникающая. Мудрость безжалостная. Отвага почувствовать сквозняк смерти. Попрощаться с кожей. (3) Я освободил его, и мы стали детскими божками. Злобными и озорными. Я слышу, как подымается ветер. Залив темнеет от плавников проплывающей стаи. (2) Больше нет препятствий для прыжка. Океан вот-вот закипит, потому что вулканы проснулись. Сейчас мы стоим на краю утеса, но я еще никогда не был таким спокойным. (1) Господи, твой пляж прекрасен, да.