iklmn : Фрагмент

Начало придумайте сами.


Драка копошилась на обочине, хрустела крошевом щебенки, кряхтела перегарным дыхом. Отшвырнув в кювет сумку, Алена хищно врезалась в свалку. Разрывая локтями горячий сбитень азартных, употевших тел, путано выкрикивала первые пришедшие на ум команды:
— А ну, разойдись!.. Отставить!.. Прекратите, вы!.. – казённые слова бесплодно вязли в стоне драки, никого не отрезвляя… Висла на нацеленных а замахе кулаках, отбила ладони о гулкие железные спины и в безысходном предчувствии недоброго резанула вдруг истошно-бабьим, заклинающим воплем:
— Не на-а-а-до-о!..
Круг распался. Все прянули врозь, сапно дыша, нашкодившими глазами зыркали по сторонам. Крюков, шатко переступая зачугуневшими ногами, качнулся вперед, и уже падая на колено, успел-таки ткнуться ладонями в щебень, и так угнездился, с пьяной незрячей пристальностью уставился перед собой, словно готовился к старту с низкого седа. Упади Крюков минутой раньше, быть бы ему втолоченным в землю, но покуда, охраняемый инстинктом, крепился он на ногах, его били вполсилы, клевали с приглядом, наученно сберегая живца теплым для последней победной забавы Хозяину. И тот, для чего-то скрадываясь, уже ладился… вытанцовывал кругами, примеряясь ловчее… Не сплоховать… показать этим сосункам, как надо уметь портить людишек. Справа, снизу под санки, чтоб и не вякнул — отвалился пластом… до брызг, до хряска, до шпаренной саднящей ломоты в козонках… так, чтобы враз притомиться от живой грузной ноши, обмякшей на кулаке. И чтобы усмирил, наконец, жадную неспокойную кровь сладкий жутковатый кайф от одного вида, как корчится, хрипит и пугающе затихает у ног то, что еще минуту назад непокорённо прыгало, дышало… чего-то там кумекало… за что-то боролось… вот и напоролось!.. Отдохни теперь, землячок...
Ждал своего коронного часа и Шуруп… А умел он тяжко разбежаться и мешковатым трамбующим прыжком вмять упавшего в землю, и потом бежать со всех ног прочь, чтобы поскорее выбить из подошв память о том мягко-податливом, страшноватом хрусте под каблуками...
Все затаились… дылда Стас затравленно озирал чернеющие кюветы и кусты, тяжелый мозг не в силах был переварить ту мысль, что эта психопатка могла явиться сюда добром и совсем-совсем одна.
Первым, разумеется, всунулся неугомонный Шуруп. Гаденькой развинченной походкой приблизился к Алене.
— И ты сама пришла ко мне, красотка Мери… — интимно замурлыкал он. И расклячив козой тупые пальцы, погрозился забодать ими Алену. Но не успел...
— А-а-а, ты всё такой же везде-ссущий! — как родному, обрадовалась ему Алена. — Плод пьяной артельной любви на скамейке… — радушно подпустила поближе и, гортанно вскрикнув, выбросила навстречу голенастую ногу в жестковатом дачном сапожке. Удар
шлепнул мягко и хлюпко, будто на животе у Шурупа припасён оказался пузырь с водой. Шуруп охотно переломился пополам и, лелея руками понесенную травму, скрипнул утробным рыгающим стоном:
— Ы-ы-и-и-й! Ста-а-а-с!..
Остереженный столь дерзкой выходкой, Стас еще проворнее зашнырил глазами. Помедлив, подшагнул ближе и вкрадчиво запел:
— Ты, я смотрю, на очко приключений ищешь, коза!.. Мы сами ребята не скучные, но уж так-то борзеть ни к чему, а? Товарища нашего… вот уже вторично… — и подкрадываясь все ближе, сердобольно косоротился на сраженного Шурупа. — Обидно нам это...
— Стоять! Здесь!.. — звякнула командой Алена. И метрах в трех отмахнула ладонью демаркационную линию. — Стой и слушай меня очень внимательно. Не могу отказать себе в удовольствии напомнить, что ты ублюдок, мразь и тварь! Ну, что тебе в довесок? Крыса ты ночная… Жук навозный… тля! Но надеюсь, человеческий
язык ты все еще разумеешь, — Алена раздельно вычеканивала каждое слово вибрирующим, изменившимся голосом. — Стой! это еще не всё… Если у парня нет ничего серьезного, тебя искать не будут. Все, что произошло, пусть останется на твоей сучьей совести; я
тебя прощаю. Сейчас ты угомонишь свою паршивую псарню и уберешься отсюда вон! Но если ты, гнида лобковая, еще тронешь его хоть пальцем… или, не приведи же, господи, меня!.. Я не буду пугать тебя судом и лагерем, это канитель для слабонервных… Просто-
непросто, вас всех к утру выловят и в первом же отделении милиции обработают так, что ни одна тюрьма не примет. Будете гадить собственными кишками!.. Как это делается, ты знаешь, да? Но тебя, бревно неотесанное, отделают по спецзаказу… Это тебе обещаю! И поклясться могу моим отцом, генералом милиции Сабуровым...
— Да она же тебе лапшу… Ста-а-с! На уши… Мочкони ты ей между рогов! — сбоку помалу отживал Шуруп, пробующе привскакивал и снова ужимался, как начинающий нудист.
Стас размышляюще уставив в землю сывороточного цвета глаза и безответно сопел, обсасывая паклю усов.
— И еще… Шофер автобуса предупрежден. Через пять минут здесь будет патрульная машина. Так что выбирай!.. Миром разойдёмся или… Но если дело дойдёт до «или», вам придется убить меня. Я даром не дамся. Однако помни, найти всех вас труда не составит, и ваш уевшийся дружок уже на месте, в 12-ом отделении,
на Поселковой...
— А ты чего шар забычил, зародыш? Расселся тут!.. – вдруг насыпался Хозяин на Шурупа, крепко ухвативши его за ворот. — Всё, номера. Съём!.. Свинчиваем! — сквозь зубы цедил команды.
Издали полоснул Алену сторожким взглядом. — Сабурова я знаю… Но смотри, отецкая дочь! Уговор дороже денег. Чтобы без следов, а то… Я не достану, так друганы с тобой переведаются, если что… Ты что ж себе вздумала, шушлайка легавая? что я так прямо и задрожал, испугался тебя? Я начхатъ хотел с верхней полки. Слышь, ты?.. — заводил себя Стас, уже останавливаясь. Ох, как не хотелось ему уползать побитой собакой. На глазах у всей толпы...
— Слышу я… Ступай себе с богом, — сдержанно буркнула Алена,
опасаясь запальчивым словом побередить зыбкое перемирие.
Мутным далеким сполохом прожгли мглу фары идущего из города автомобиля. Бездорожно — по-волчьи, след в след – потянулась стая гуськом через захламленный пустырь. И вдруг кинулась вроссыпь, звеня стеклами и порожними консервными банками.
Алена выпрыгнула на тусклое, неровно отсвечивающее полотно, маячила руками, заманивая водителя развернуться, но коротко и упреждающе мыкнув, мимо бесформенной глыбой прогрохотал «КАМаз», толкнув в грудь сжатой волной пыльной отработанной гари.

Крюков опустился на жухлую обочную траву, со стоном вытянул в кювет расслабшие ноги. Тряскими, грязными пальцами сжал виски… и небо, обсеменённое искрами звезд, помалу замедлило свой кружный бег; качнувшись, остановилось. Кто-то повелительно развел Крюкову безвольные руки, сбоку из темноты
всплыло испуганное внимательное лицо:
— Ну-ка, ну-ка… Что тут у нас?
Пьяно сморгнул он непомнящими, заплывшими глазами. Трудно узнавая, непримиримо мотнул головой:
— Иди ты… Дура!.. — Отвернулся.
— Ну-ну, я ведь обидеться могу. Подумаешь, герой!.. Кто тебя просил влазить? Всем сестрам досталось бы по серьгам… И без твоих фонарей. А теперь вот кукуй здесь из-за тебя… — воркующе улещала Алена.
По-свойски послюнив платок, бережно утирала ему уголки расплющенных губ, ржаво закоревший потек крови под вспух¬шим носом. И не впервые ли, — изнеженной и ухоженной доченьке — повезло узнать отраду жалостливой бабьей нежности? И сама не сдержала_слезу облегчения и раскаяния, ощутив под пальцами скользкую теплую влагу, Это скупо и зло плакал Крюков, удавливая намятыми челюстями, бессильный храпящий стон.

Редкие машины проносились в сторону города, не останавливаясь. Первым притормозил лаково-темный в ночи «Жигуль». Настороженно дергался на сцеплении, нервно подгазовывал, готовый сорваться и лететь в темноту. Расплывчато бледнея блином физиономии, водитель приник к боковому стеклу.
— Тебе, молодка, куда надо? – бочковой, глушеный звук.
— В город!.. Пожалуйста, — обрадовалась-сунулась к стеклу Алена. — Быстрее, если можно…
Стекло дрогнуло, сползло наполовину вниз.
— Это можно, если осторожно… — бодрящийся зычный баритон. Кисло и густо ударило из салона вялено-пивным духом. – Ты не колдунья, случаем? Шаманишь тут в одиночку, середь ночи. Опять же вблизи кладбища…- Баритон вальяжно умаслился. Блеснули приценивающиеся, неспокойные глаза.
— Да я не одна … У нас тут небольшая авария. Надо бы довезти человека, а? — Алена рвала неподдающуюся дверцу на себя.
— До чего… довести человека? – напрягся голос. Маслянистые блёстки глаз угасли в глубине салона. — Какая ещё авария?
— Послушай, ты где живешь? – обернувшись, крикнула в темноту Алена.
— Проспект… Авиаторов… — косноязычно вытолкнул из себя Крюков в два приема, усиливаясь встать.
— Э-э, боевая ты подруга! Да он на бровях… у тебя, — вконец разочаровался баритон.
— Нет, что вы!.. Сердце у него… Сердце у него прихватило...
— Знаю я, в каком месте это сердце!.. Как говорится: душа!.. выпить хочешь? Нет? Ну, подвинься, а то оболью1 Он мне все чехлы заблюёт, а я шоркай потом? И денег, поди, нету?
— Да есть! Всё есть! Тут ехать-то… пятнадцать минут. Помогите мне… посадить…
— Короче, дело к ночи! Одна поедешь — так садись, — уютно клацнув, вышла из лощеного борта дверца. — И денег с тебя, такой сладкой, не возьму. Своих еще отломлю, если будешь себя хорошо вести...
— Что-о? Ты – мне? Денег?.. Ну!.. — давила в кулачках невесомый воздух Алена и впервые в жизни не находила нужных слов. — Ну, не взыщи… Не на кого тебе обижаться, кроме себя! Бледная ты спирохета!
Наотмашь хряснула дверцей. Качая головой, потерянно смотре¬ла вслед переливчато убегащим огням. Прыснула вдруг нервным всхлипывающим смешком. — Ну ж, был денек! Дожилась, мать… Поздравляю с клиентом!.. «Жигули», троечка… Цвет — «корриди»… И номер впечатляющий… 04-40, чем не счастливый номерок? При¬дется похлопотать, чтобы счастье твое было полным и гарантирован¬ным…
Спустя долгих полчаса подобрал их случайно подвернувшийся милицейский УАЗ. Да и тот промчался бы мимо, не выскочи Алена ему под колеса, на середину полосы. В переднюю дверь вывалился борцовского сложения сержант-водитель, чернея ромбом перекошенного в крике рта. Но ему-то Алена нашлась что сказать. Сабуров… начальник УВД… дочь… срочно доставить… Проспект Авиаторов… В десяток слов и связался весь разговор.


* * *


Тешится последним теплом природа, рядит усыхающие прелести в золоченые покрова. Но многоопытному, неизбалованному теплом северянину каждый погожий сентябрьский день наперед чудится по¬следним… Прощальным… И не потому ли кротким, щемящим душу очарованием прозрачно напоены ясные осенние деньки?
Но вот под утро навалился на город мозглый порывистый си¬верок, низко завесил небо тяжелым серым войлоком. Устало осел на крышах, деревьях, дорогах волглым моросливым прахом. Переломился-таки сентябрь...
В девятом часу утра в центре Верхнереченска, на пересечении улиц Садовой и Бронетанковой, инспектор ГАИ старшина Микитенко остановил «Жигули» морковного цвета с номерным знаком 04-40. Водитель, широколицый плотный мужчина лет сорока, без лишних разговоров протянул в окно водительские документы.
— Сухов… Илья. Хм, хм… ВАЗ-2103. Та-а-к. Цвет — »корриди". Угу-м… — недовольно мычал Микитенко. Жался под ударами ветра.
— Сегодняшней ночью, вы, Сухов, следовали по Поселковому шоссе, — сообщил старшина между прочим.
— Н-н-у-у… и что? Было дело… — широколицый настороженно заиграл синими катышами глаз. — С дачи ехал. Дача у меня за автодромом.
-… будучи в нетрезвом состоянии! — Микитенко листал бумаги сосредоточенно, словно единственно из них почерпнул такие ценные сведения, да и еще кой на какие рассчитывал.
— С чего это вдруг?!.. Да что вы, товарищ старшина? Ни в коем разе… — залебезил Сухов. Медвежевато сгорбатившись, зачем-то полез из машины на холод. Старался выгадать минутку на размышление, и терялся в догадках. Кто мог? И кому надо?.. Х-ха, пусть докажет! Или просто на пушку берет, лычкастый?.. А, может быть, про левый бензин чего расчухали?..
— Дыхните! — коротко подступил старшина, чутьисто напрягая опытные ноздри.
Сухов долго и озабоченно набирался духу, точно ему предлагали выкушать мозольной жидкости, деликатно, чуть в сторонку, дохнул чесноком и закрутевшей табачной горечью.
— Ладно, — покривился Микитенко. – Поморгайте, посмотрим поворотки. На два круга вперегиб обошел машину, придирчиво оседая на гусиный шаг. Потом заглянул в салон, подергал рулевое колесо.
— Слабина… — посетовал проникновенно, сочувствуя то ли люфту в рулевых тягах, то ли задрогшему в одной рубахе Сухову.
— Да-а… какая там слабина?.. Чуть-чуть, разве что… — обтекаемо согласился Сухов, дорожа надеждой на снисхождение.
— Придется снять номерок, — скучающим голосом подбил баб¬ки Микитенко. — Транспортное средство в технически неисправном состоянии.
— Да вы что?!.. — остолбенел Сухов. — Я же в мае… техни¬ческий осмотр… И все было в аккурате!.. — а сам не веря в ус¬пех, тоскливо соображал. — Что-то тут нечисто. Попробовать
разве сунуть красненькую… Нет, надо бы узнать, подо что копает?..
— Может быть, сговоримся, старшина? В чем, собственно, во¬прос? — доверительно придержав локоть инспектора, широколиций верноподданически заглядывался в чернеющие хохлацкие зрачки.
— Вопрос, собственно, в том, что на задке резина напрочь лысая, — отвечал неломким усмешливым взглядом старшина. И руку высвободил. — Плюс пальцы в рулевых тягах разбиты. И кузов гря¬зный. А договариваться будете с подполковником Демидовым в ОблГАИ.
Кабинет 115-й. Так что снимайте… — Микитенко глянул в удосто¬верение. — … Сухов, номерок. Снимайте...
— Тебе нужно — ты и снимай! Буду я тут… бисер метать...- склочным голосом руководителя среднего звена отрезал вдруг Сухов. Он, наконец, начал себе кое-что уяснять. Поправил «двор¬ники» и, на вид совершенно успокоенный, уселся в машину, дверь
закрыл и стекло поднял.
— Сниму, конечно, — равнодушно подтвердил ко всему привычный
Микитенко. — Только так ведь накладнее обойдется...
Знобко поежился, топорща засаленные старшинские лычки, вски¬нул голову, привлеченный сухим хрипучим карканьем. В близком быстротекущем небе разбойный ветер трепал воронье, уже потянув¬шее к востоку вдогонку за теплом. Ветер то останавливал птиц на месте, словно за хвост держал, то валил на крыло и раздувал по небу с бешеной яростъю. Вороны снова беспорядочно кучковались, взбивая воздух натруженными крылами, и неведомо кому жаловались на такое бесчинство взбулгаченным многокликим граем.
— В плаще-то уже не сезон службу ломать, — подытожил наблюдения обстоятельный Микитенко и, кряхтя, притулился бочком к бамперу «Жигулей». — Эх, х-ма… и перчатки бы сейчас не повредили… делу повышения безопасности дорожного движения. Я, конечно, сниму. Приказ, как-никак… — бурчал под нос старшина, обстукивая ключом-щведиком прикипевшие болты. — Мне не к спеху...

г. Н-ск. 1990 год